Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 86
— Чулки! Я так и знал! — выдыхает Холодильник. — Вы решили свести меня с ума?
— Образ "синий чулок" придуман как образец анти-секса! — пищу я, прокашливаясь и дрожа, потому что пальцы его продолжают кружить вдоль чулочной резинки. — Послушайте! Давайте спокойно поговорим!
— Давайте! — Холодильник резко отпускает меня и так неожиданно, что я, качнувшись, чуть не падаю.
— Кристина права, — обвиняю я. — У вас дурацкая манера устраивать шоу! Сначала вы публично расторгли договор с Костровыми и на глазах отца и дочери увезли меня, потом так же при скоплении свидетелей придумали несуществующую помолвку!
— Почему несуществующую? — не соглашается отошедший от меня и спрятавший за спину руки Холодильник. — Я планирую вам понравиться. Нет, даже очаровать.
— Обхохочешься! — фыркаю я. — Вы вряд ли преуспеете в этом! Букет белых тюльпанов — еще куда ни шло! Но насильственная помолвка — это уже перебор!
— Вы не дали мне шанса! — Холодильник стремительно возвращается ко мне. — А обещали! Праздник в честь нашей помолвки — часть этого ухаживания. А зрителей и слушателей я собрал с единственной целью: я хочу, чтобы все знали, что вы моя, особенно вы.
— О каких ваших потерях говорил ваш отец? Вы теперь что-то должны Костровым? — вспоминаю я свой первый вопрос.
— Нет, — Холодильник берет меня за подбородок. — Это они теперь мне ничего не должны. Не волнуйтесь, я ничего не потерял.
— Но вы что-то всё-таки потеряли из-за странного и нелогичного желания быть со мной? — не унимаюсь я.
— Ерунда, не стоящая ни секунды вашего внимания, — шепчет мужчина, положив руки на мои бедра и поглаживая теперь обе резинки.
— Руки! — резко командую я, и Холодильник вскидывает их вверх, смеясь.
— Мне надо работать, — напоминаю я. — До вечера!
— Слушаюсь, моя госпожа, — иронизирует Холодильник и делает два широких шага, чтобы опередить меня и открыть дверь.
— Не забудьте к нашему вечернему свиданию приготовить список ваших поклонников и краткий пересказ историй вашей… любви, — теперь Холодильник приказывает мне, демонстрируя явно испортившееся настроение.
— В ресторан поведет? — интересуется Ленка, появившись на экране.
— Без понятия! — пожимаю плечами.
Уже восемь вечера, а мне никто ничего еще не сказал. Ни место, ни время, ни дресс-код.
— Как бы в Париж не улететь! — сетую я.
Звук пришедшего сообщения отвлекает меня от разговора с подругой, которой я хотела рассказать про сегодняшнее шоу в кабинете Холодильника, но пока не успела.
"В одиннадцать часов в холле агентства. Форма одежды свободная. Саша".
Глава 36. Первое свидание
Если я когда-нибудь и выйду замуж,
на регистрации нас будет стоять трое -
я, жених и человек, который будет держать
пистолет у моего виска.
— Я хочу это! — восклицаю я, разбирая то, что притащила мне Ленка, и выуживая из почти десятка нарядов именно эту рубашку цвета топленого молока с вышивкой: фисташковые листочки на воротнике и на манжетах рукавов. — Оверсайз? Только очень уж большая! Это какой размер?
— Если на один размер больше, то это просто великовато! — поучает меня Ленка. — Стиль оверсайз — это больше на два-три размера. Такие хрупкие девушки, как ты, Нинка, могут позволить себе на три-четыре размера больше. Это только подчеркнет твое изящество.
— Юбка или брюки? — советуюсь я с подругой, уже надев приглянувшуюся рубашку.
— Что угодно, главное, чтобы было узким, — задумчиво смотрит на меня Ленка. — У тебя есть такие узкие серые брючки до косточки. Они живы?
— Живы! — радостно вспоминаю я и бегу в гардеробную. — Сейчас найду!
— Блеск! — констатирует Ленка, разглядывая меня в готовом комплекте. — Но рубашку эту получишь только при одном условии…
— Как это?! — теряюсь я. — Что за глупости?
— Рубашка идет в комплекте с бельем, — хитро улыбается Ленка. — Я же говорила, что приготовила его для твоего первого свидания.
— Вовсе уж разошлась! — упрекаю я Ленку. — Могу идти хоть в мужских труселях фабрики "Большевичка". Мое белье он не увидит!
— А это как вам будет угодно, — деланно равнодушно говорит тщеславный дизайнер авторского белья, но не выдерживает и тут же обижается. — Это боди из французского кружева телесного цвета. Что? Трудно надеть что ли? Тебе всё равно — а мне приятно!
— Ладно-ладно! — успокаиваю я Ленку. — Надену.
Пока Ленка отпаривает рубашку, она непрерывно меня допрашивает:
- Холодильник что-то теряет, разорвав договоренности с Кириллом Ивановичем?
— Нет. Я так поняла: этот договор был выгоден Костровым по какой-то нематериальной причине, а Холодильнику наоборот. Он финансово значительно выиграл бы, — объясняю я подруге то, что поняла сама.
— Чудненько! — почти поет Ленка. — Ради тебя он отказался от прибыли?
— Да, — киваю я, разглядывая себя в зеркало в боди Ленкиной работы. Оно по цвету сливается с кожей, и я кажусь себе голой. Но эта обнаженность какая-то волшебная: всё закрыто, но тонкий рисунок кружев лежит на теле естественно и торжественно-целомудренно. — Отказался. Но не ради меня, а чтобы избавиться от Светланы.
— Сильно! — присвистывает Ленка, то ли глядя на меня в боди, то ли давая оценку жертве Холодильника.
— Наверное, — неуверенно соглашаюсь я. — Просто я не представляю себе, что именно он теперь не получит.
— И теперь все знают, что вы пара? — Ленка не может сдержать улыбку.
— Не пара! — с воплем отворачиваюсь от зеркала. — Просто я разрешила ему за собой ухаживать!
— Надеюсь, я на помолвку приглашена? — Ленка защищается от меня отпаривателем, обдавая горячим влажным облаком.
— Никакой помолвки не будет! — нервно смеюсь я. — Тем более через две недели!
— Да как скажешь! — примирительно говорит Ленка. — Не будет, так не будет! А чем тебя старый хозяин расстроил?
— Не то чтобы расстроил, — теряюсь я, не зная, как объяснить. — Он вел себя очень странно. Пожелал мне счастья со своим сыном, но вывел того из себя. Дважды напомнил, что в этом случае теряет Холодильник.
— И что же? — любопытная Ленка даже замирает. — Что он теряет?
— Понятия не имею, — вздыхаю я, снова любуясь собой в зеркале. — Хозяин старший напомнил, Хозяин младший разозлился, что ему напомнили.
— Раз напоминал, то много, — задумывается Ленка. — Вот тебе еще одно доказательство его чувств к тебе. И знак, что не все в этой жизни деньгами измеряется.
— Я бы не торопилась с выводами, — глажу себя по бокам, кожей ладоней чувствуя нежность ткани. — Он бизнесмен до мозга костей. Выкрутится. Вряд ли от прибыли откажется или без нее останется.
— Ага! Влюбилась! — подначивает меня Ленка.
— Ты с чего взяла? — удивляюсь я такому странному и нелогичному выводу. — Не влюблялась я!
— Я про моё боди! — смеется Ленка. — Классное, правда?
— Божественное! — повышаю я ставки.
Без пяти одиннадцать я готова: рубашка оверсайз, брюки, балетки и распущенные волосы. Так я понимаю "свободную форму".
В агентстве никого нет. Нет даже Евгения под моей дверью. Медленно иду к лестнице и застываю на верхней ступеньке пролета. На каждой ступеньке лежит белая роза, крупный бутон на длинном стебле. Аккуратно спускаюсь по мраморным ступенькам. Белые розы лежат от третьего этажа до первого — ровно сто двадцать.
Посреди холла стоит овальный стеклянный стол с двумя стульями. На столе узкая прозрачная ваза, в которой высокая крупная темно-красная роза.
— Сто двадцать первая, — шепчу я, поднимая глаза на Холодильника и встречаясь с теплым медовым взглядом.
— Я знал, что вы будете считать, — негромко говорит мужчина в джинсах, белой (а то!) сорочке навыпуск и синих замшевых мокасинах.
— Я не считала, — возражаю я. — Я двадцать пять лет, ну почти, хожу по ним ежедневно. Их сто двадцать. Я могу рассказать вам, на какой из них есть сколы, а где самая большая ямка, вытоптанная за семьдесят лет. А поскольку роза лежит на каждой ступеньке…