Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 54

— Дело в том, — сказал он, сбивая чуть выше рукав кофты, — что развитие колоний юнитов сопровождается некоторыми уплотнениями под кожей, чаще всего, на плечах, под ключицами, на шее. Меня интересует только это. Я просто осторожно пропальпирую, Агне, твои предплечье и плечо.

Искин повел ладонь к локтю. Юниты зашевелились, покалывая пальцы, заскользили от фаланги к фаланге. Осторожнее, мальчики. Нам надо проверить ваших кривых братцев, не вызывая подозрений.

— Может слегка покалывать, — предупредил он.

Агне следила за его действиями, приоткрыв рот. Судя по напряженному лицу, она ожидала, что вот-вот будет больно.

Искин добрался до локтя девушки, подключил вторую руку. Выше, выше, забираясь под ткань платья под кофтой.

— Ай! — выдохнула Агне.

Отерман наклонился, раздув усы. Хартиг обеспокоенно привстал.

— Больно? — спросил Искин.

— Нет, — сказала Агне, покраснев. — Показалось, у вас руки — горячие.

— И сейчас?

— Нет, на мгновение.

— Бывает.

Искин сосредоточенно помял пальцами девчоночьи бицепс, трицепс, дельтавидную мышцы.

— Сознание не пропадало?

— Нет.

— Когда закрывала глаза, под веками слова, обозначения не вспыхивали?

— Нет.

Искин остановил руку. Теперь ему надо было, чтобы никто и ничего не заметил. Поэтому он заговорил, чуть сильнее сжав плечо Агне:

— Насколько мне известно, по всему городу в течение месяца прокатилась волна выступлений молодежи. Это так?

Он повернул голову к инспектору.

— Не могу вам сказать ничего определенного, — ответил тот, то ли в силу того, что не был уполномочен выдавать служебную информацию, то ли просто не владел теми данными, что находились в распоряжении санитарной службы и Мессера. — Это не самый лучший район города. Много беженцев. Среди беженцев много подростков. Они периодически попадают к нам в участок. Вот и все.

— Тем не менее, — сказал Искин, — есть основания полагать, что большая часть тех, кто буянил в городе, в том числе, и местные студенты и школьники, подверглись заражению юнитами. Я знаю это со слов одного из санитарных инспекторов, которые сейчас забирают всех, у кого выявлены колонии, в карантинные центры. Считается, что они находятся под управлением фольдландовской программы по саботажу городской инфраструктуры.

— Вы серьезно? — спросил Хартиг.

— Да, — сказал Искин.

Одновременно он дал команду своим мальчикам, и те тонким щупом-усиком проникли под кожу Агне.

Девушка дернулась, но не вскрикнула, прикусив губу.

— Что? — приблизив лицо, спросил Искин.

— У вас ноготь, — тихо сказала Агне. — Он меня царапнул.

— Прости. Потерпи еще минутку.

Ему казалось, он непростительно долго держит руку. Подозрительно? Еще как! Три человека смотрят на то, что ты делаешь, во все глаза. А юнитам нужно время, около тридцати секунд, чтобы пробраться к легким, сердцу, шейному отделу позвоночника.

Чтобы найти.

— Господин Искин…

— Да-да.

— Что вы делаете? — спросил Хартиг.

— Слушаю, — сказал Искин, начиная врать. — Иногда колонии близко к поверхности кожи формируют накопители, они прощупываются, но также их можно опознать по легкому биению, оно как пульс, только мелкий, едва уловимый. Достаточно какое-то время подержать подушечки пальцев, и его можно ощутить. При должном, конечно, навыке.

— Ощущается?

— Нет.

Искин вздохнул и встал, оставляя усик, его остатки в Агне. Несколько минут — и тысяча-другая юнитов распадется на элементы, которые потом выйдут из тела девушки с мочой и потом. Никакой опасности.

— Так что? — обратился к нему Отерман.

— Здорова, — сказал Искин. — Никаких колоний я не выявил.

Тряхнув рукой, Агне распустила рукав к запястью. Она с вызовом посмотрела на сидящего за столом инспектора.

— Все? Я свободна?

— Погоди, — сказал Хартиг, оттянув шарф на шее. — Господин Искин, вы можете постоять в коридоре. Нет, лучше во дворе, — он расписался в бумажке и передал ее Лему. — Ваш пропуск. Йоцке, вы тоже свободны.

— Слушаюсь, господин инспектор.

Вахмистр взял «под козырек» и открыл перед Искиным дверь.

— Спасибо, — сказал, выходя, тот.

— Э-э… господин доктор, — придержал его полицейский, когда они оказались в коридоре. — Про заразу вы точно знаете?

— Да.

Вахмистр помялся.

— У меня сын недавно словно с ума сошел. Пропадает где-то вечерами, возвращается пьяный. Литературку почитывает, знаете, не совсем понятную. Не марксистскую, не коммунистическую, но… даже не могу сформулировать. В общем, о скрытом, о неявном среди нас, не поймите меня неправильно.

Искин пропуском почесал висок.

— И что?

— А вдруг это и есть зараза? — вытаращил глаза Йоцке.

— Вряд ли, — сказал Искин. — Заражение тем и характерно, что человек до включения программы ведет себя совершенно обычным образом, иногда даже не догадываясь, что он инфицирован. Да и сам период работы юнитов имеет узкие временные границы. Верхний предел — около двадцати часов. Ваш сын, скорее всего, просто увлеченный молодой человек. Очень многие сейчас обращают свое внимание на эзотерику.

— Куда?

— На скрытое, как вы говорите.

— Да? — вахмистр, немолодой, грузный, застыл, глядя внутрь себя. — То есть, с этой стороны мне бояться нечего? — спросил он, подняв глаза на Искина.

— Думаю, нет.

Отдав пропуск дежурному офицеру, Искин вышел во двор. Вымытая машина блестела, вторую под шланг отогнали чуть в сторону. Сквозь листву тянущихся к небу буков и тополей побрызгивало солнце.

Искин дошел до ограды, присел на каменный выступ, упираясь спиной в прутья. Ему необходимо было подумать. Он закрыл глаза. Так-так-так. Очень интересно. Внучка Отермана оказалась чиста. Ребята-юниты не нашли даже тени колонии. Что это значит?

Ничего, ровным счетом.

За день, пожалуй, колония выводится начисто. Кинбауэр когда-то ставил это в несомненный плюс технологии. Мол, у врага даже не будет доказательств, что она была использована. Юниты выполнили свою задачу и распались. Что предъявлять? Соли и шлаки? Повышенное потоотделение? Именно этим во многом объяснялась паника, охватившая всю Европу. Но Мессер говорил, что колонии у пойманных молодых хулиганов были своевременно обнаружены. Успех? Успех. Только не значит ли это, что у них была расширенная программа? Или она просто не успела завершиться? Впрочем, и у Кинбауэра не всегда колонии выводились гладко. А тут еще юниты битые, не стоит об этом забывать.

Но что интересно: кто-то вдруг решил проверить погромщиков на магнитоне. Это было знание или наитие? Может быть, паранойя? Тогда он к этому неизвестному человеку должен испытывать чуть ли не родственные чувства. Он тоже параноик.

Искин потер лицо ладонями. Дьявол, откуда эти юниты вообще взялись? У Агне нету, а у Паулины и многих других есть.

У Стеф тоже есть… были. Что она говорила в такси? Она что-то же говорила в такси! Нет, кажется раньше…

Искин зажмурился, вспоминая. Он захлопывает дверцу… Нет, в салоне, когда еще десять марок… И море все дальше, все дальше… Черт, не вспомнить! Зря еще усик, перестраховываясь, оборвал. Потери юнитов составили три тысячи четыреста девятнадцать особей. Мальчики вовсю восстанавливали поредевшую колонию и требовали сладкого. Ш-ш-ш, сказал он им, будет, будет вам пирожное.

Что-то не складывалось, не сходилось. Нелепость происходящего сбивала Искина с толку. Никто в здравом уме не будет связываться с битыми юнитами со старой прошивкой. Это как «Pater noster». От зубов. Идиотизм — ставить всю операцию на грань провала. Идиотизм вдвойне ее в данном случае затевать. Пытаться развязать волнения и беспорядки в подкарантинном городе, где не продохнуть от санитарных служб? Для чего?

Мотивы неведомого злоумышленника ускользали от Искина. Мысль бежала по кругу. Нет, это не Фольдланд. Определенно не Фольдланд. Как бы он не ненавидел государственную машину, выстроенную Штерншайссером, ей все же была присуща основательность и детальная проработка. И логика. Действия хайматшутц и иных служб не являлись ни спонтанными, ни хаотичными. Все они подчинялись единой цели.