Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 68

В сущности, это даже очень хорошо, что юнит-технологии признаны фикцией, думал Искин. Рамбаум, наверное, прав. Не может быть таких крохотных машинных организмов. Нет возможности их создать. И биологических организмов, всецело послушных человеку, запрограммированных, похоже, еще долго не смогут произвести.

Этому Искин был рад. Не будет «Солдатов Родины», и дойчи не превратятся в единый оболваненный, беспрекословно подчиняющийся Штерншайссеру народ. Замечательно! Оставался один вопрос: доказательством чего является он сам? Доказательством фикции? Примером глубокого внушения?

Или все же… Он же чувствует своих мальчиков, они отзываются на его вопросы, его мысли, сердятся, боятся, любят сладкое. Он лечил ими Стеф.

Искин вдруг вспомнил Карла Плюмеля.

Это был полный, высокий парень с пустым, мало чего выражающим лицом. Когда Кинбауэр делал объявления или читал лекции, Искин сидел с ним бок о бок. От Карла плохо пахло, болезнью и потом. Роба и пиджак — в жирных пятнах. (Только Карлу из всех заключенных был позволен пиджак). Пальцы — в порезах. Слушая Кинбауэра, он непрестанно прорезал пилкой в картонках круглые отверстия, едва намеченные карандашом. Картонок у него всегда был большой запас.

Искин дважды отдавал ему свой обед — разваренный рис с крохотными волоконцами мяса, и Карл проникся к нему расположением. Он почти не говорил, но иногда улыбался. Губы у него были все время влажные.

Это, конечно, можно считать бредом и фантазией, после неудачного внедрения юнитов Искин едва что-либо соображал тогда, но он помнил, как Карл появился в его боксе, звякнув украденными ключами. Что у него было на голове? Камень. Кусок породы. Остроконечный, изломанный, с вкраплениями, кажется, кварца кусок породы, похожий на колпак. Он каким-то образом держался на бугристом черепе Плюмеля без завязок и ремешков.

— Кооль, — сказал Карл, выпятив подбородок.

— Что? — спросил Искин, пошевелившись.

— Я — кооль мира! — повторил Карл.

— Король? Да, Карл, ты король. Похож.

Плюмель рассмеялся. Из незаметных дырочек в каменном колпаке посыпалась серая, искристая пыль, и Карл, будто дождю, подставил ей ладони.

— Детки. Мои детки.

— Да-да, — сказал Искин.

От слабости его замутило, он закрыл глаза, а когда на какой-то звук с трудом снова разлепил веки, то Карла в боксе уже не было.

Возможно, Искин галлюцинировал. В это было легче поверить, чем в то, что головной убор Плюмеля сыпал юнитами. Откуда взялся этот колпак? Что он вообще такое? Каменный или железный? Почему только Плюмель его носил? Или только Карл и мог с ним работать? Но тогда в словах Рамбаума не было лжи. Фабрика Кинбауэра в действительности являлась ширмой, скрывающей настоящего производителя юнитов.

И когда Карл погиб…

Искина снова швырнуло в прошлое. За несколько дней до взрыва Кинбауэр зашел к нему в бокс. Чистенький белый халат. Чемоданчик. Очки и аккуратная бородка. Карл маячил у него за спиной, не решаясь переступить порог. Без колпака. Но с пирожным в измазанных кремом пальцах. Перетянув жгутом руку Искину выше локтя, Кинбауэр повернул голову.

— Иди, Карл, ты свободен, — сказал он мягко. И пояснил: — Наш Карл что-то переживает за тебя, Людвиг.

— Почему? — спросил Искин.

Кинбауэр показал ему шприц с мутной белесой жидкостью в цилиндре.

— Экспериментальные юниты.

— В смысле?

— Универсальные.

— Полностью боден, — улыбнулся в проеме Карл.

— Он хочет сказать, что полностью свободен, — сказал Кинбауэр, промокая сгиб локтя подопытного смоченной в спирте ваткой.

— Я? — спросил Искин, наблюдая, как игла входит в вену.

— Скорее всего, он, — улыбнулся Кинбауэр, осторожно запуская коктейль в кровеносную систему. — Вы-то, Фодер, никак не можете быть свободны.

— А он может? — спросил, закрывая глаза, Искин.

— Ему сам Бог велел, — сказал Кинбауэр. — Мой милый Карл вряд ли вообще понимает, где находится. Хотя и знает свою работу крепко.

Он похлопал Искина по щеке, заставляя того очнуться.

— Вечером я к вам загляну, — он приподнял закрепленному на койке пациенту веко. — Людвиг, вы слышите? Вы скажете мне о своих ощущениях, и, возможно, мы вас осторожненько рентгенографируем. Очень, знаете ли, хочется посмотреть, что там у нас такого замечательного получилось.

Но вечером Кинбауэр не пришел — выехал к дочери, у которой поднялась температура. А на следующее утро Киле-фабрик, в сущности, перестала существовать.

Бум-м! И сирена. И крики.

Искин был в койке, а потом не в койке. Исчезли стягивающие ремни. Ноги сами повели его наружу.

Искин до сих пор не помнил, как сбежал. Какие-то слайды вспыхивали в памяти — огонь, кирпичи, разбросанные взрывом, охранники, бегущие от Искина в противоположную сторону и почему-то не замечающие его в упор, пиджак Карла на плечах, чужие, мешковатые брюки. Кажется, он просто прошел за ворота. Да, так и было. И пошел дальше. Но сам ли он это делал? Мальчиков спросить было нельзя. Искин еще не знал, что в нем последним подарком Карла оживает, растет, меняется необычная колония.

Недавно ей исполнилось шесть лет.

Стукнула дверь, обрывая воспоминания. Искин прищурился. Из глубины помещения дохнуло свежим воздухом.

— Ну, что, Людвиг, — подходя к столу, сказала Аннет-Лилиан, — мы с Дитрихом обо всем договорились.

Она с улыбкой сдернула со спинки стула кожаное пальто.

— Меня снова в багажник? — спросил Искин.

— В этом уже нет необходимости. Петер с Эриком вас проводят. Извините, добираться придется на своих двоих, лишнего транспорта у нас нет.

— Ничего, — сказал Искин, — меня трогательная забота хайматшутц нервирует больше, чем ее невнимание.

— Не дерзите.

Аннет-Лилиан пропустила к столу жующего яблоко блондина и, проведя ладонью по пыльному стеллажу, скатала в пальцах крохотный комок.

— Вы все равно для меня — грязь, — сказала она, выщелкнув комок в сторону пленника.

Странный был жест. Искин его не понял. Каблучки выстучали короткую дробь.

— Петер, — добавила Аннет-Лилиан, — мы ждем вас в «Вейзинге».

— Мы будем, — ответил охранник.

Едва женщина вышла, Эрик с размаху запустил огрызком яблока в стену, стараясь, чтобы тот пролетел рядом с головой Искина.

— Ну, что, дядя, пошли?

— Я готов, — сказал Искин.

— Значит, вставай.

В правой руке у блондина обнаружился «вальтер». Петер тем временем просыпал пепел от печатной ленты на пол, раздавил его носком ботинка, затем поднял пишущую машинку и поставил ее на одну из полок стеллажа, повыше.

— А зачем оружие? — спросил Искин, поднимаясь.

— Чтоб не убежал, дядя! — засмеялся Эрик.

— Бери правее, — сказал Петер.

— Вправо? — удивился Искин.

— Точно, дядя!

— Но выход, кажется, слева.

— Не в парадный же тебя…

— А есть еще один? — удивился Искин.

— Есть, есть, дядя.

Эрик подтолкнул пленника к проходу между стеллажами. Свет ламп из центрального коридора спорил с суставчатыми тенями. За стеллажами открылась пустота — бетонный «карман» и полная ночного неба мозаика окон высоко под крышей. Одинокая лампочка под абажуром освещала участок кирпичной стены. Висела балка с цепями и крюком. Чуть в стороне, у стены в полу темнел ряд отверстий, похожих на ванны для процедур.

Никаких дверей Искин не увидел. Агенты хайматшутц остановились у него за спиной на краю «кармана». Что ж, очень предсказуемо. Правое предплечье нагрелось. В пальцах левой руки лихорадочно закопошились юниты. Часть колонии сформировала защитные оболочки вокруг жизненно важных органов.

— А где выход? — спросил Искин, чуть повернувшись.

До Эрика было два шага. До Петера — три. На три магнитонная спираль, пожалуй, что не добьет.

— А вон твой выход, дядя, — со смехом кивнул Эрик на одну из ванн.

— Мне казалось…

Удар рукоятью пистолета опрокинул Искина на пол. Веревка, связывающая запястья, лопнула.

— Ползи к ванне, дядя, — наклонился блондин.