Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 22

— Паш, вот я тебе щас скажу прямо, ты идиот. А если человек на тебя дуло пистолетное направит, ты метаться будешь или спокойно примешь пулю в лоб? Вот тут-то и оно. И нет, я считаю, что ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать подобные решения. Это твой шанс, это шанс каждого из нас. Теперь судьба всего Города на твоих плечах, — Фёдор Абросимов подловил себя на том, что слишком уж разошёлся со своим писательским пристрастием к широкому размаху словца, не стоит возлагать на парня слишком много.

— А что если Капитан узнает? — Засопливил скрипач.

— Боря прячется там уже хер пойми сколько, а у него была ведущая роль в восстании, и ничего, он не сидит на месте и не спрашивает себя, а что если Капитан узнает, а что если Капитан накажет. Паша, ну что ты как размазня?

Музыкант нервно заскрёб ногой по половицам, его лицо вдруг скривилось, стало каким-то невероятно некрасивым. Руками он спрятал глаза и уткнул локти в стол.

— Ну, ну, то ли ещё будет, Паш. Ну полно тебе, сынок, не плачь. Прости, я слегка перегнул, на самом деле я прекрасно понимаю тебя — я тоже боюсь. Бояться нормально, только дурак не боится. Особенно тяжело держаться в этом Городе. Страх — это… это штука липучая. Страх пропитал поры людей. Как здесь быть политичным? Ну, ну, — похлопал он его по плечу. — Супчик остыл, но ты поешь, наберись сил, успокойся.

Павел утёр слёзы и зачерпнул ложкой супу. Пролил внутрь рта и проглотил. А затем ещё одну.

— Ну вот, видишь? Всё хорошо, — дядя Федя смотрел на него невероятно добрыми проницательными глазами.

Из под стола внезапно вылез мальчишка, помощник Хозяина.

Они оба онемели от страха, Фёдор схватил мальчишку за локоть, не дал ему уйти, придвинулся к нему так, что их лица чуть ли не соприкасались, и спросил грозно:

— Что ты слышал из нашего разговора?

Мальчик замялся, увидев звериную злобу в глазах Фёдора, растерялся и сказал правду:

— Всё.

* * *

Солнце садилось, ввергалось в пучину белоснежного пуха, словно голова золотой статуи в перистую подушку.

Они бежали.

Ружьё, всё-таки вырванное у мертвеца, оказалось тяжелее, чем могло показаться, оно тянуло Эмиеля вниз, он шёл последним.

Впереди всех бежал Щека, разрезая туловищем и коленями снега, пробиваясь сквозь сугробы. Пётр следовал за ним, стараясь попадать точно в оставленные им следы, кричал и указывал пальцем куда им бежать.

Позади завыло многоголосие звериных глоток, Петру будто бы вынули все органы, а что осталось, было завёрнуто в железные цепи. Он обернулся и увидел пятерню разъярённых косматых волков. Они были похоже больше не на зверей, а на огромные комки шерсти и мяса. На кончики пальцев матери-пустоши, которая решила закончить то, что начинала ещё в котловине. Не было никакого спасительного осколка льда впереди, некуда было спрятаться.

Их последним шансом был дредноут, но только если он выплывет прямо сейчас из-за одного из заснеженных холмов и явит себя.

И он явил. Грузный, строгий, поржавевший и покосившейся, металлический корабль покоился на вершине горы точно птица коршун перед хищным броском.

По последним разведданным дредноут находился на снежной глади, но никак не на вершине ледовой горы. Как он там оказался — было вопросом не менее важным, чем вопрос о том, как туда взобраться.

— Вот он! — Завопил Пётр, пытаясь вселить в соратников надежду.

Эмиль пытался догнать их обоих, поднял глаза кверху, нащупал клюв корабля, свисающий со скалы, и вконец потерял силы. А звери тем временем уже окружали его. Пётр бежал некоторое время, оборачиваясь назад, но в конце концов не выдержал и развернулся, окликнув Щеку.

Эмиль харкался, выплёвывал свои лёгкие. Еле-еле он взбирался на пригорки и статуей падал с них, чтобы снова встать и бежать, не умеючи перебирая одеревеневшими ногами.

Воя уже не было, но был рык. Звериный страшный рык, как извещение о неминуемой смерти.

Эмиль пытался позвать на помощь, но снег застил ему глаза, он ничего не видел, а слова костями застревали в горле. Лишённый всех сил, Эмиель упал, оперевшись на одно колено, потянул за ремень, направил ружьё на оскаленную морду несущегося на него существа. Он мог поклясться, что за мгновение до своей смерти увидел на чудовищно острых клыках ошмётки крови, мяса и рыжих волос.

Эмиель спустил крючок.

— Да уж, Предатель, и за что же тебя только так прозвали? — С улыбкой вопрошал Капитан, адресовав вопрос даже не столько ему, сколько куда-то в открытое небо.

— За дело, наверное, — ответил Предатель.

— За дело или нет — это не моя забота. Враг моего врага мой друг, они, — он обвёл рукой людей, которые стояли на коленях, прижимаясь друг к другу. Людей, ещё несколько дней назад приходящимися Эмилю товарищами и собратьями по несчастью. — Они сказали, да просто молили, не впускать в Город человека, отзывающегося на имя Эмиль. Правда, твоё имя они назвали всего один раз, потом они говорили просто Предатель.

— Понятно, — без злобы проговорил Эмиль, с сочувствием оглядывая группу людей, заглядывая им в глаза и безмолвно умоляя о прощении.

— Они отправятся на Чернодобывающую станцию, мы тут недавно обнаружили шахту, сейчас нам очень нужны люди, Эмиль, особенно такие труженики как они. Молоть языком они умеют, пусть теперь научатся молоть руду, — Капитан улыбнулся и подал жест рукой, обозначающий направление движения. Они вдвоём двинулись в сторону здания с белыми стенами и красным крестом.

Личная охрана Капитана последовала за ним, а патрульные, закреплённые на этой точке, похватались за свои чёрные скалившиеся дубинки и принялись крошить заключённым зубы, выбивать глаза из глазниц и ломать кости. Раздался аппетитный хруст, одна из женщин взвыла и затихла — с таким звуком людям ломают руки, с таким звуком внезапного спокойствия они теряют сознание. Эмиль хорошо знал эту девушку, её потрясающего звучания голос, хорошо знал её каштаново-ореховые волосы — когда-то, ещё пару дней назад, он был в неё влюблён.

Эмилю стоило огромных трудов не обернуться и не посмотреть назад.

Ружьё молчало. Возможно, оно было не заряжено, а возможно просто сломано.

Эмиль нажал на спусковой крючок ещё несколько раз, заставляя оружие издавать глухие щелчки, приговаривающие его к смерти.

Звериная туша своим напором снесла выставленное им вперед себя ружьё как какую-то ветку, откинуло в сторону. Эмиль упал на спину, приняв оставшуюся часть удара. Он выставил руку вперёд в попытке защититься и что-то невыносимо больно кольнуло её, а затем ещё раз и сразу в нескольких местах, раздался хруст и кровь брызнула из под запястья, заливая его куртку и волчью пасть.

Зверь дёргал головой, вцепившись в его руку, но был настолько огромным, что глава отряда даже не мог этого видеть. Пасть клацнула и с его руки слетела пара пальцев. Эмиль давился истошным криком, пытаясь пнуть зверя в глаз, беспомощно отползая от него, оставляя позади себя размашистый кровавый след.

Косматое чудище снова набросилось на него, вцепилось клыками в спину, разрывая слои одежды, прогрызаясь к его нежной коже. Снова задёргало головой и замотало его в воздухе, поскребло по нему острющими лапами — Эмиль взвыл, забрасывая животную морду сугробами снега и пытаясь перевернуться на живот. Когда он это сделал, оно снова набросилось на него, тот выставил окровавленную руку с тремя пальцами вперёд в попытке защитить шею, а довольное чудовище вцепилось в неё, разрывая его кисть на лоскуты и перекусывая кости.

Волк дёрнул мордой и оторвал Эмилю руку. По его лицу ручьём шли слёзы, затекая ему в рот.

В глазах потемнело и он почувствовал какую-то необыкновенную лёгкость, боль уходила, он перестал отползать и защищаться.

Зверь жевал остатки его руки, сопя и придерживая добычу когтистыми лапами. Снег вокруг был усыпан пятнами и брызгами красного.

Эмиль смотрел на волчью тушу спокойно, губы его двигались в неуловимом шёпоте. Краем глаза он увидел силуэт справа — это было такое же лохматое пятно, которое неслось на него в порыве дикого желания заполучить его вторую руку. Бывший исследователь послушно выставил её вперёд.