Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 33

— Катя! Катя! — Также беспомощно звал отец, пытаясь дотянуться до неё.

— Не трогайте её ублюдки, билеты у меня! — Храбро объявил музыкант, тут же опрокинутый на колени. Кто-то кулаком огрел его по уху, оно больно жгло, ещё кто-то вцепился в его дорогущее пальто, сорвал с головы кепи, пуговицы летели брызгами, чьи-то пальцы пытались выдавить ему глаза.

— Паша, нет, не трогайте его! — Завопила полурастерзанная, полувыпотрошенная Катерина, её отнесло течением, когда Павел сказал, что билеты на самом деле у него, теперь она могла хотя бы говорить, а точнее кричать. Они вдвоём лежали, распростертые на брусчатке, на них сыпался людской гнев в виде ударов чужих грязных ботинок в лицо, а они ничего не могли сделать.

— Билеты у меня! Билеты у меня, подонки! — Окликнул толпу, словно боевым кличем, готовясь принять удар, Григорий.

Несколько людей тут же кинулись и на него, но он врезал сначала одному, затем другому, сам же Паша мертвой хваткой вцепился в ногу, которая секунду назад пинало его в нос — это позволило ему подняться на колени.

— Паша… — Его отец из последних сил пытался крикнуть, но люди давили, сжимали грудь, теснили в сторону, подальше от семьи. Хозяин той самой ноги, за которую уцепился Павел, ловко шнырял по карманам Григория. Внезапно он наткнулся на что-то, его рука дрогнула, вжалась в кулаке, дабы не показывать приз, вынырнула из чужого кармана и занырнула в свой. — Паша… — Силясь выжать из себя хоть слово, снова позвал отец. — Стреляй!

Музыкант, несколько мгновений колеблясь, взглянул сначала на свою мать, которую добивали ногами уже чисто из злости, затем на отца, которому били в пах, в кадык и в глаза, и все раздумья тут же улетучились.

Павел рванул из широких штанин револьвер. Не глядя вперил его в чьё-то тело, пальнул. Снова тыкнул дулом в кого-то, ещё только испугавшегося, но не успевшего среагировать и отойти. Снова пальнул. Люди расступились, точно круги по водной глади, взбудораженной бросками булыжников. Толпа расходилась, сходила с семьи Дементьевых, словно океан, окружавший остров.

В получившемся кругу оказалось шесть человек. Мать лежала на брусчатке в крови и многочисленных ушибах без сознания. Отец твёрдо стоял на ногах, пытаясь надышаться воздухом, доступ к которому ему перекрыли в схватке. Ещё двое лежали раненые, истекая кровью и стеная. Один распахнул белую рубаху, она на глазах намокала красным пурпуром. Это был молодой парень лет двадцати, с его глаз катились слёзы, он звал на помощь:

— Мама, мама. Где ты?

Второй был мужчиной среднего возраста и с бородой. Паша попал ему прямо в колено, прострелив коленную чашечку — теперь он на всю жизнь останется инвалидом. Павел взглянул на его ботинок, на том были следы маминой помады. О выстреле в него он не жалел.

Третьим был тот самый, который украл билеты. Кто-то из толпы врезал ему, заметив это, и выпихнул его в круг.

Отец подошёл к своему сыну, забрал револьвер, проверил количество патронов. Да. Именно столько. В барабане было пусто, щелчков, выдающих это, никто не услышал, все были заняты своими делами.

Тогда в отеле Паша скинул в мусоропровод не револьвер с патронами, он всего лишь вытащил из барабана большую их часть, а затем скинул вниз, проворно сунув огнестрел обратно за пояс. Григорий заметил этот ход, но посчитал, что лучше даст себя одурачить и они останутся с оружием, чем без него.

— Товарищи, я не хочу снова стрелять в вас, — заявил Григорий. — Но мне придётся стрелять, если кто-то из вас помешает мне или моей семье добраться до корабля. Думаете, патрон на всех не хватит? Вы правы, на всех не хватит. Но кто из вас решиться пойти первым? Идите и получите пулю в лоб. А мужикам я отстрелю яйца, только суньтесь, козлы, — отец блефовал, но и виду не подал, что сейчас, решись кто-нибудь на него напасть или сделать хотя бы пару шагов, то вся семья Дементьевых будет растоптана и убита.

Катя застонала от боли, вернувшейся к ней вместе с сознанием, Григорий жестом показал Павлу помочь ей подняться, одеться и идти к кораблю, сам же он пошёл к человеку, который выкрал у них билеты. С размаху он зарядил ему по затылку металлическим прикладом, вырвал билеты из рук и прибился к своему сыну и жене.

Они начали продвигаться к дредноуту, люди завистливо смотрели на них, решались, бросаться им в атаку или нет, поглядывали на людей по сторонам; те точно также стояли и ждали, пока кто-то рванёт в атаку. Но никто не рвался.

Никто не рвался некоторое время, а затем один человек всё же вышел из толпы.

Стенки прошлого круга смыкались, раненых обступали, человеком, который первым вышел из людских рядов, была мама того молодого парня с белой, а теперь уже красной рубахой. Он безжизненно закатил глаза к облакам, плывущим по небу, а мать прильнула к его телу, склонилась над ним, терзала себя и лила над его трупом горькие слёзы.

Григорий услышал пронзительный женский крик, крик боли, но не повёл и глазом, продолжая держать перед собой револьвер, который заставлял людей расступаться.

Круг позади вконец сомкнулся, раненых и мать одно из раненых в том числе, принялись раздевать, снимать с них драгоценности и одежду, которая тоже сейчас являлась драгоценностью. Женщине, склонившейся над трупом собственного сына, было всё равно, поэтому за неё уже начали драться несколько мужиков. В толпе снова затесалась драка, люди устроили очередную потасовку.

К этому времени Дементьевы уже выбрались к кораблю, а прежде к парнишке, которые проверял билеты. Охранники уже начали возвращаться на палубу, были готовы снять мостик, парнишке тоже было приказано вернуться, но он всё же решил принять последних пассажиров.

Отца на протяжении всего пути не отпускало чувство тревоги, что не только толпа следит за каждым его действием, но также и кто-то из толпы следит за ним. Но не просто следит, а поджидает момент для нападения.

Так и случилось. Люди дрались, их скопище колыхалось, несло то в одну, то в другую сторону, как беспокойное море после затишья. Григорий предъявил билеты, пустил вперёд себя Павла и приказал ему бежать на палубу. Приказал так, что тот не смел ослушаться — побежал по мостику как миленький. Человек, в чью ногу пару минут назад вцепился Паша, чей затылок револьвером огрел Григорий, выбежал из толпы и напал на Дементьева сзади. Его жена, мама Паши, вцепилась ногтями в его лицо, пытаясь отбить своего мужа. Люди градом заколотили по брусчатке и побежали к мостику.

— Стоять! — Пытался призвать к спокойствию молодой парнишка, проверяющий билеты. — Всем стоять!

Толпа смела его с пути, оттолкнула к ограде, он оступился и насмерть полетел вниз с высокой стены.

Охранники, стоявшие рядом с Павлом на палубе, рванули к мостику, попытались спихнуть его, но Паша не дал: врезал одному, толкнул другого, повалил сразу двоих, навалившись на них своим телом.

Григорий боролся с тем человеком, они били друг друга по морде, избивали до полусмерти, как вдруг Катя схватила обидчика за волосы и оттащила его, это дало отцу шанс — толпа ещё не успела достигнуть мостика, влиться бесчисленным количеством на корабль, неся всюду хаос погром, отец остановил их, спихнув край своего мостика в пропасть, куда он и полетел; путь на корабль был отрезан и для толпы и для родителей Павла.

Павел кричал, смотрел на своего отца и мать обезумевшими глазами, запоминая каждый их изгиб и каждую их черточку, осознавая, что больше никогда их не увидит. Охранники схватили его, заломили руки и повели внутрь корабля — они даже не дали ему увидеть их смерть.

Только крики, крики людей, которые в остервенении пытались допрыгнуть до краёв дредноута и, потерпев неудачу, срывались в пропасть.

Раздался пронзительный тугой гудок.

Из башен корабля вверх полыхнули столпы дыма. Судно тронулось.

* * *

Ноги и руки его затекли, время, казалось, движется по бесконечной ленте Мёбиуса, или и вовсе остановилось, будто бы прохожий, который шёл-шёл, черный кот перебежал ему дорогу, а тот и остановился.