Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 38

Писатель говорил о Борисе, прячущемся в борделе у своей подруги Марии. В первую очередь, он должен разыскать их, а потом уже думать как освободить людей от бесконечного рабства.

Но в самую-самую первую очередь нужно сделать кое-что иное — понять, где он находится.

Всё, что он помнил перед смерть: два тела, безжизненно повисших на верёвке, перед этим несколько секунд невольно сопротивляющиеся и извивающиеся на собственной шее как пойманная рыба на крючке. А затем ужасающе страшная, до пустоты в животе и боли в сердце, смерть. Смерть старика инженера, которого просили дать последнее слово и у которого во рту был кляп. Это такое издевательство, такая мера пыток?

Павел протёр глаза и почувствовал, что ему ужасно хочется пить.

Ещё была толпа, скопище людское, давящее на него со всех сторон своими руками и ногами. Он повис меж них, словно камень, воткнутый между двух плотно стоящих скал.

Его взору предстала комната с двумя кроватями, но одной из которых лежал сам Павел, а на койке по соседству сопела девушка. Парень обшарпал карманы. Ничего ли у него не украли? Ах да, у него ничего и не было.

Музыкант опёрся на край кровати, свесил с неё ноги, устремив свой взгляд в пол — его сильно затошнило.

— Эй, — сказал он. — Кто-нибудь!

— Завались, сволочь, — рявкнула женщина из под одеяла кровати напротив. — Дай поспать.

— Прости, — извинился Паша за прерванный сон дамы, спрыгнул с кровати на пол, пытаясь устоять на ногах, пошёл к двери.

Покрытие стен уже давным давно потрескалось, да и сами стены беспорядочно плыли перед глазами.

Павел кое-как вцепился в ручку на двери, дёрнул на себя, не поддалась, дёрнул ещё сильнее.

— От себя, — пробубнила женщина с прокуренным голосом. — Вали уже отсюда, скотина.

Он облокотился лбом о холодную дверь, постоял так немного и вынырнул наружу. И чем только он её так обидел? Не спал ли он с ней?

Мимо всюду сновали дамы в похабных одеждах, за ними, щёлкая разинутым ртом, бегали парни и мужчины, чаще мужчины. Бегали за их хвостом, пуская слюну, точно щенки, оторванные от маминой груди. Или не от маминой.

— Извиняюсь, — Павел остановил шедшую мимо по коридору женщину. — А я где?

— В раю, дорогой, — промурлыкала девушка с обвораживающими голубенькими глазками и чёрными, точно уголь, волосами. — По тебе вижу, что талоны на паб у тебя нашлись, значит и на меня талончик найдётся?

— А? — Поднял брови Паша в изумлении.

— Жуй два, не хочешь меня брать, так не притворяйся, а возьми и откажи.

— Так я не отказываю, — пролепетал парень, не отошедший с бодуна.

— А, да? — Удивилась девушка, хотя по её внешности не скажешь, что от неё часто отказывались. Сложно было поверить, что от неё вообще кто-либо когда-либо отказывался. Каких-бы талонов это не стоило. — Так давай талоны и пошли. Я два стою, но если скажешь, могу так раскорячиться, что ты и третий накинешь.

— Да мне бы… — замялся Павел. — Мне бы водички для начала.

— Это фетиш такой? — Она нахмурилась. — Скажи что делать, я сделаю. А то я так не понимаю. Так, стоп, — она заглянула ему за плечо. — Ты из той двери вышел. Так ты тот молокосос, который не выдержал вида крови на площади?

— Это была «казнь на пару»! — Известил свою собеседницу музыкант так, будто бы рассказал о победе над монстром великаном.

— Ага, знаем мы, — она ловко перехватила. — После сытного обеда, вытри руки об соседа, после казни на пару, ты заставь кричать жену, — процитировала она одну из народных увеселяющих поговорок. — Тебе вон к той лестнице, — женщина указала направление острым красивым пальчиком. — И наверх. Меня если что Вероникой зовут. Выпей водички и вали отсюда, пока какой-нибудь любитель молоденьких мальчиков сюда не заявился.

— Благодарствую очень сильно, — еле проговорив слова, а точнее то смешение букв, которое от них осталось, Павел пошёл к лестнице.

Он поднялся по ступенькам наверх и попал в коридор с тремя дверями по левой и по правой стороне. За некоторыми из них слышались стоны, охи и ахи, за другими всхлипы и признания в любви, а следом отказы по причине занимаемой профессии.

— «Эх, вот он,» — подумал Павел, — «Обитель человеческой жизни!»

Скрипач заметил в собственных раздумьях не только проглядывающиеся пёрышки творческой жилки, доставшейся ему, скорее всего, как музыканту по натуре, но также и какой-то еле уловимый, перемешанный с бытовой философией, отголосок Фёдора Абросимова, который, наверное, вот прям также бы и сказал. Обитель человеческой жизни. И добавил бы: стоит быть аккуратнее с любовью, иначе сифилис не будет аккуратен с тобой.

Не найдя воды в коридоре, о которой говорила женщина с чёрными, будто бы закоптившимися, волосами, парень прильнул к одной из дверей, из-за которой доносились самые-самые страстные вздохи.

Он почему-то подумал, что лучше ворваться в чужую радость, нежели потревожить чужую грусть. И странно, почему?

Дверь распахнулась, под тяжестью его туши, Паша стоял на пороге.

На кровати у стены лежало два человека. Ну, как лежало, девушка то точно лежала, а вот молодой человек повис на одних руках и ногах в какой-то неловкой позе, будто бы собирался размахнуться и пробить своим тазом дыру в девушке. Павел заметил у неизвестной интересное и контрастное тату на бедре в виде распустившийся розы.

— Дверь закроешь? — Спросил мужчина, не разгибаясь, оставаясь во весьма неловком положении.

— А дадите воды? — Спросил музыкант.

— Дадим, — утвердительно кивнул неизвестный. — Дверцу прикрой, милсдарь.

Павел вынырнул обратно в коридор, прикрывая за собой дверку и огораживая от себя обоих возлюбленных.

Парень облокотился спиной на стену, постоял так некоторое время, внимая вновь возобновившиеся звуки из-за стены, а затем скатился к порогу, присев на корточки. В голове у него помутнело ещё сильнее, он присел на попу, уткнувшись мордой в пол.

Шлепки тела о тело прекратились, стоны стихли, послышалось шуршание одежды и стук армейской бляхи — этот звук Павел знал хорошо, именно таким ремнём и с таким звуком отец выбивал из него дурь, когда он не хотел садиться за скрипку.

Дверь распахнулась, мужик с густой бородой хватанул его под плечо и затащил внутрь. Девушка, явно не обладающая навыком быстро одеваться, повернулась к ним спиной, натягивая трусы, а поверх них узенькие штанишки. Музыкант бросил взгляд на её оголенные несколько мгновений прелести, пытался запомнить эти образы, но голова не работала даже при таком, казалось бы, крайне необходимом случае. Мужчина на его до боли жадный и скулящий взгляд никак не отреагировал, хоть и без труда заметил.

Неизвестный посадил его на край кровати, на которой он только что отрабатывал удары тазом, сел напротив и протянул руку.

— Борис, — представился он. — Мария, — он громко позвал девушку, хоть она и находилась в паре метрах от него. — Принеси человеку воды.

Девушка, ещё не успев толком одеться, прошмыгнула мимо кровати к рядом стоящей тумбочке, вынула оттуда жестяную чашку, наполнила её холодной водой и подала гостю.

Гость схватился за живительный напиток обеими руками, припал к краям жестяной кружки и с жадностью принялся вбирать в себя ледяную воду, обжигая ею собственные губы. Тонкие струйки влаги текли по его подбородку, капали на изящный, но испачканный в толпе пиджак.

— Ну, ну, — отобрал Борис у него чашку. — Перед смертью не напьёшься. Так как тебя зовут?

— Павел, — утолив жажду, вытирая пыльным рукавом свой рот, сказал музыкант. — Павел Скрипач.

— Тот самый? — Девушка внезапно обернулась и посмотрела на него, в её до этого момента холодных глазах вдруг заискрился интерес.

— Заткнись, — отрезал Борис, грозно косясь на подругу. Было видно, что знакомы они давно. — Кто тебя подослал? — Поинтересовался мужчина с бородой, вновь обращаясь к музыканту.

— Дядя Федя… ой, то есть Фёдор Абросимов. Он сказал, что у вас есть способ как попасть на Чернодобывающую станцию. За этим я сюда и пришёл.