Город (СИ) - Белянин Глеб. Страница 39

Девушка выглядела так, будто хотела сказать что-то, но в бок её больно кольнуло воспоминание, а потому она скрепила уголки губ ещё крепче, закончила одеваться, присела рядом и молча следила за словами гостя.

— Да, есть такое. Я сразу понял, что это ты. Мария принесла весть о том, что девочки шепчутся, мол, принесли какого-то молоденького парня с казни. Не выдержал вида… вида того, во что превращается человек, подвергшийся этой казне. Кто тебя принёс?

— Не помню, — честно признался Павел.

— А кто сказал принести сюда?

— Тоже не помню, — он развёл руками, заметил у себя на пиджаке пятнышко, плюнул на ладонь и принялся оттирать.

— Да уж, немудрено, ведь бордель находится неожиданно близко к зданию администрации. Так близко, что наш дорогой Капитан и его свита могут придти сюда незаметно для остальных, зайти с чёрного хода, а после забрать парочку избранных девочек, чтобы подарить им надежду выбраться отсюда, а после оторвать крылья и вновь бросить сюда гнить и продолжать ублажать мужчин. Не мы одни питаем ненависть к Капитану, парень, не мы одни. Ты думаешь, что это несколько человек? Может быть нас с десяток или даже пару десятков? Уж можешь мне поверить, нас тысячи, потому что каждый в этом городе ненавидит Капитана, даже его свита, которая с удовольствием заняла бы его место, заполучив право первыми тыкать в понравившееся мясо своими вилками, а в понравившихся девочек своими… Кхм. Вот только далеко не все жаждут признаться и сознаться в своей ненависти, большинству только и подавай обещания, клятвы, редкие проблески талонов, да представления в виде казни неугодных им людей. Некоторым людям просто нравиться, чтобы ими управляли, потакали, унижали их достоинство. Больше тебе скажу, дружок, нормальные люди умеют унять эти низменные потребности в постеле с женой или с одной из этих, — он дёрнул головой в сторону Марии. — Не переходя черту. Но не все это умеют делать и не всем это удаётся. И вот во что это выливается. Неудовлетворённые люди дают управлять собой. Гасят свои потребности не в интимном, так в политическом плане.

— Разве у них есть выбор? — Недоумевал музыкант.

— Наша с тобой задача, — Борис наклонился вперёд к нему так, что кончики его бороды оцарапывали его колени. — Дать людям выбор. Дать им возможность заявить о своих потребностях, но не в постеле и не о том, чтобы их унижали. Наша задача — позволить людям высвободить свою ненависть и свергнуть этого голого короля. Вникаешь?

— Если честно, я не понимаю, как всё это связано с моими родителями на Чернухе, — замялся Паша.

— А у тебя что, исключительно личные интересы? — Борис скривился, отклонившись на спинку стула, выглядел он так, будто ему предложили съесть протухший кусок человечины. — Ну ты и мудак. Я тут о судьбе целой нации говорю, о судьбе народа, а ты…

— По-моему, ты говорил о постеле и каких-то потребностях, — взвился музыкант.

— Да ты просто дурак, — человек с бородой щёлкнул пальцами. — Кто-то прочтёт «Войну и Мир» и решит, что это история о невзаимной любви и о войне, а кто-то прочтёт состав Пустышки и поймёт своё предназначение. Ты тот, кто не видит большого смысла в маленьких вещах, а значит ты слеп, ведь маленького смысла в больших вещах вокруг тебя навалом. Ты не задумывался о том, что там, на Чернухе, есть и другие семьи, которые тебе тоже нужно спасти?

— Задумывался, — честно признался Павел.

— Да ниче ты не задумывался, — резанул Борис, приняв слова собеседника за ложь. — Хочешь спасать своих? Спасём. Мне вот другое интересно. Не боишься ты против Капитана идти?

Скрипач замялся на несколько секунд, но всё же собрался и ответил:

— Не боюсь.

— Опять врёшь, — улыбнулся Борис, подмигивая глазом. — Все мы боимся, да и бояться это, в сущности, нормально. Не боится только дурак, — подытожил бородач.

— Это слова твои или дяди Феди? — Спросил Паша.

— Мои, — не удивившись такому вопросу, ответил Борис. — А что, он говорил такое? Из моей речи выцепил, значит. В принципе, я и не удивляюсь. Как по мне, так писатели только этим и занимаются: воруют чужое, переделывая под своё, тасуя слова местами, но не меняя сути, которую в них заложил другой автор, — он развёл руками. — Продавцы воздуха.

— А что в этом плохого? — Искренне поразился Павел. — Человек вдохновился, создал нечто новое, перефразировал, но мысли донёс правильные — разве это плохо?

— Ай, — махнул на него рукой мужчина. — Ещё один искусствовед нашёлся. Что ты, что твой дядя Федя, все вы из одного помёта. Хочешь революцию? Будет тебе революция, — подытожил Борис. — Сиди тут.

Бывший участник восстания, а ныне его главарь, приказал сидеть тут, но как только он собрал все свои вещи и удалился из комнаты, стало ясно, что «сиди тут» — обозначало нечто вроде «находись в этой комнате». Могло даже показаться, всего лишь на мгновение, что они как-будто бы поменялись местами. Теперь он будет прятаться в борделе, а Борис исчез в неизвестном направлении.

Павел пересел с кровати на стул, который стоял напротив стула, на котором сидела Мария — на койке он чувствовал себя совсем уж неловко. Особенную неловкость ему добавляло то, что постель была по прежнему тёплая.

И вдруг, утолив все свои былые потребности, устроившись поудобнее, находясь в поиске того, чем бы ему заняться, он взглянул на девушку. Но взглянул не ради запоминания её оголённых участков тела, не наглым и не жадным взглядом, а наоборот, скромным и трепещущим, словно робкий огонёк почти потухшей свечи.

Павел, музыкант, смотрел на Марию, местную шлюху, а она смотрела на него.

* * *

И снова ветер сметал всё на своём пути, свистел и выл, вцепляясь в лица путников когтями. Черствая, клокочущая, словно разинутая звериная пасть, вьюга бесконечными потоками неслась по пустошам, уносила за собой снега, сбивала шапки холмов, врезалась в горы, заставляя идти лавины.

Попасть в бурю всегда было трудноватой задачей. Для этого ещё нужно постараться. Чаще всего, она либо настигала внезапно, либо шла откуда-то издалека, и тогда любой более менее опытный следопыт мог обойти её или хотя бы найти укрытие.

Но эти бури, которые встречаются группе Эмиля уже не первый день, словно обрушивались откуда-то сверху на их головы, точно кто-то сидит наверху и сбрасывает эти аномальные вьюги гроздями. Невозможно было предугадать их, невозможно было сбежать или обойти, оставалось только одно — прорываться, несмотря ни на что, идти вперёд до конца.

— «Может и прав был тот каннибал с прутом, может, действительно, нету дыма без огня…» — Думал Эмиель.

— Петь, — позвал он впереди идущего напарника.

— А? — Пётр отозвался кротко, лишь бы сохранить драгоценный воздух в лёгких, которого и так с каждым шагом оставалось всё меньше. Пустоши и вправду взбунтовались не на шутку, всё происходит как по заветам тех, кто убегает от этой великой бури, которая сметает всё на своём пути.

— А правда, — поинтересовался Эмиль. — Что дыма без огня не бывает?

— Ну как тебе сказать, — отрапортовал Пётр. — Вообще-то бывает, те же самые химические реакции, при которых выделяется дым, но никакого огня нету.

— Да я не об этом, блин, — снеговой туман начинал сгущаться, Эмиль отставал от напарника. — Что насчёт предназначения? Что насчёт судьбы?

— Слушай, я не хочу сейчас думать, — вяло отозвался Лавина. — Когда я думаю, я вспоминаю о том, что у меня в Городе дочь. И хрен его знает, когда мы до неё доберёмся.

— Ладно, не будем, — сказал Эмиль. — А куда мы идём?

— Я думал, — Пётр обернулся. — Ты знаешь…

— Э, — Эмиель призадумался. — Конечно, знаю, вон туда, прямо, не сворачивая, — он махнул рукой вперёд не глядя. В крюк-руке внезапно обнаружился немаленький такой минус, такое новшество, в виде надежного инструмента заместо культи, дорого обходилось — оно было в меру тяжёлым, чтобы человек не замечал это первое время, но в последствии крюк тянул к низу всё сильнее и сильнее.