Босс (СИ) - Траум Катерина. Страница 7

Вот только запись и не велась — что офис её агентства сгорел ещё днём вместе со всей техникой, она узнает только завтра.

А сейчас есть жадные губы, сухие и обжигающие, когда втягивают в себя кожу на её шее, оставляя неприличные следы через боль. Разве это больно? Смешно. Больно — внутри, когда ломается и скрипит, когда ты роешься в пыли самой себя и не находишь даже осколка. Эми жаждет лишь, чтобы он вытянул из неё это, любой ценой, показал смысл дальнейшего существования. Она выжила — и сейчас не знает, для чего, ведь противна себе до пекущих глаза слёз.

Но через секунду понимает. Когда кровь вновь начинает греть вены от жарких касаний, когда от нового властного поцелуя наворачивает новые ритмы пульс. Всхлипывает, торопливо расстёгивая мужской пиджак и рубашку негнущимися пальцами. Такими же ледяными, как у него. Скользит ногтями по оголившемуся твёрдому торсу, упиваясь ощущением приятного рельефа мышц. Совершенен, как пустой манекен в витрине. Лёгкое потрясение, когда Алекс вдруг прикусывает мягкое полушарие закованной в белое кружево груди, вдыхая полной грудью запах её кожи. Неужели ему тоже нравится? Неужели… в ней нуждаются.

Восторг. Тьма внутри скручивается в магический водоворот, кружится, беснуется, стуком запускающегося вновь сердца. Эми тихо стонет, ощутив, как Алекс прижимается пахом к внутренней стороне её бедра, развеивая последние сомнения твёрдостью под тканью брюк. И как только несмело тянется к пряжке ремня, мечтая согреться до конца, он уличающе шипит:

— Уже хочешь его, детка? Я знал, что ты грязная сучка, ещё когда ты впервые пришла в «Абигейл».

— Да, — покорно звенит Эми, совершенно безумно улыбаясь, — Я твоя грязная сучка, — она скажет сейчас даже что солнце вращается вокруг Земли, лишь бы сосущая тьма бесполезности и отвращения к себе не вернулась и не разрушила её до конца.

Он согласно и довольно рычит, без лишних предисловий подбираясь к ткани её трусиков и безжалостно разрывая бельё. Снова сплетаясь с ней в поцелуе — она начинает привыкать к привкусу пепла. Не имеет значения. Всё теряется, кроме его единственно важного для существования голоса и единственно правильных грубых касаний, сминающих кожу ягодиц до синяков. Импульсы возбуждения усиливаются с каждой секундой, учащая пульс и словно примиряя Эми с новым смыслом жизни. Быть его. Принимать его в своё тело, податливо прогнувшееся навстречу, когда Алекс наконец-то врывается внутрь, без подготовок и без усилия, даже не делая попыток подумать о её удовольствии. Ведь она всегда отныне готова для своего Босса. Для центра её мироздания.

Она ищет в нём тепло, прижимаясь грудью к твёрдому торсу, а находит нестерпимый жар, комком собирающийся внизу живота. Его так много, что первый толчок отзывается звоном боли, но она знает, что Алексу плевать, а потому просто закусывает губу, сдерживая стон.

— Кричи! — прямой и властный приказ, отчего-то возбуждающий ещё большее желание, скрутивший нервы до обугленных перегоревших проводков и проступающий потоком влаги между ног. Холодные пальцы на ягодицах, и нарастающий темп проникновений, разбивающих маленькое хрупкое тело на сверкающие холодные льдинки. Принадлежать ему и отдавать себя. Это правильно. Это нужно. Это её миссия.

— Да! — она выполняет повеление непроизвольно, но крик выходит практически стоном. — Блять, ещё! — Цепляясь за плечи в неснятом пиджаке, ломая ноготь от силы, с которой держится за него. Больше попросту не за что, ведь иначе тьма поглотит, засосёт в воронку безумия.

Он спасение, от самой себя и пожирающей бездны.

А темп срывается на ожесточённый, Алекс всё настойчивей вколачивает её в стол, вышибая из груди стоны. Эми пытается найти его губы, но ему не интересно её целовать, а потому он снова вгрызается в тонкую бледную шею, оставляя болезненный укус. Больше. Ей нужен весь. И она сама подаётся навстречу следующему грубому и резкому толчку, его член растягивает её, адски приятно давит на внутренние стеночки, усиливает пульсацию до бешеного ритма. Необузданный и властный, своей силой и аурой собственника сводящий с ума.

Не сводящий. А уже… уже превративший её в сумасшедшую, которая жадно наслаждается коктейлем из боли и чистого кайфа, льющегося в вены и плавящего внутренности. Пустота сменяется наполненностью, до краёв, до дрожи, пока её безжалостно втрахивают в стол. Никогда она ещё не ощущала себя более цельной. И когда до взрыва петарды перед глазами остаётся самая малость, Алекс вдруг останавливается в самой глубине проникновения, чтобы хрипло просипеть ей на ухо, дополняя скользнувшими к горлу пальцами в немой угрозе:

— Чья ты? — хватка стискивает шею, перекрывая доступ кислорода, превращая вдох лишь в панический хрип. Глаза в глаза, ожидая единственно возможного ответа и надавливая на синеватую венку длинными белыми пальцами.

— Твоя, — тут же шепчет она, сдерживая стон от разочарования, что может остаться на самом краю. А что он способен контролировать её дыхание — бесспорно даже без руки на горле. — Твоя, Алекс…

Правильным ответом заслуживает глубокий, влажный поцелуй, закрепляющий эту несмываемую метку — и только спустя ещё несколько секунд холодные пальцы отпускают её шею, возвращаются на бедро, сжимая кожу. Новый отчаянно резкий рывок в её тело встречен победным всхлипом, волной тепла: угодила, угодила ему, он не оставит и не уйдёт, он доволен…

Ему хватает ещё нескольких рваных толчков, чтобы Эми затряслась от разбившей тело разрядки, утопая в полнейшей нирване. Всё копившееся так долго напряжение выливается в блаженный вскрик, утонувший в ответном стоне Алекса прямо в её шею, покрытую красными следами от пальцев. Он словно не может остановиться, непроизвольно продолжая двигаться, проталкивая дальше сперму. Награждая за послушание, и это главное счастье.

Эми роняет голову ему на плечо, окончательно обессилев и ещё мелко подрагивая от оргазма. В воздухе пахнет сексом, шоколадом и кровью. Капли пота стекают по спине. А важно лишь, что она выплыла, держась за Алекса, как за спасательный круг. Тяжело дышит от того, сколько усилий это стоило.

— Ты и правда, очень послушная, маленькая Эм, — удовлетворённо шепчет он ей, поселяя глупую улыбку на лице. — У меня для тебя подарок. Я знал, что не ошибся в тебе, и всё получится.

Она неловко отодвигается, позволяя ему покинуть её распалённое звенящее тело. Алекс сверкает углями в глазах, а затем тянется к карману болтающегося пиджака, чтобы вытащить на приглушённый свет тонкий чёрный кожаный чокер с медным кольцом. Эми ахает от шока, но пошевелиться так и не способна. Даже когда с прежней ухмылкой мужские руки вновь тянутся к её шее и уверенно застегивают аксессуар поверх оставленных укусов и красных следов. И она понимает, что это не просто подарок от хозяина — это клеймо. Это статус. Это её коленопреклонное положение, от сего дня и до гробовой доски.

И она не против. Потому что отныне есть только одно мнение, и если Алекс решил, что она достойна его ошейника — так тому и быть. Всё, что ей осталось, это обрадовано улыбнуться и вновь уронить тяжёлую от помрачившегося рассудка голову ему на грудь, слушая ровный стук сердца:

— Спасибо, папочка.

2. Хорошая девочка

Машина светится ненужным чёрным глянцевым пятном среди серых многоэтажек. Откровенно дерьмовый райончик, кишащий тараканами, торчками и отбросами общества. Но Нику это привычно — слишком часто приходилось вытаскивать Мэл из таких же притонов. Сейчас он стоит, небрежно привалившись спиной к дверце служебного джипа и спокойно покуривая сигарету. Расслабиться не выходит. У редких прохожих складывается впечатление, что крепкий широкоплечий парень в чёрном форменном костюме просто караулит дорогую тачку. Но на самом деле он ждёт, изредка бросая хмурый взгляд глубоких зелёных глаз на дверь ближайшего многоквартирного дома: вернее, жалкой разваливающейся хибары, изрисованной баллончиком. Воняет просто нестерпимо, мочой и дешёвой травой, парами алкоголя и другими радостями человеческой жизнедеятельности. Но тут, на окраине Чикаго, живут не люди, а клопы. Ни один мужчина не отпустил бы в такое место хрупкую девушку одну, без защиты, с каким-то дурацким поручением.