История жены Дьявола (СИ) - "Elena Fors". Страница 25

— как? — Алиса становится растерянной, дергает Габи за волосы и та шипит, протягивает сначала руку к Монише, потом одергивает, одумывается, не решается. Оторву же ей когтистую лапу.

— Оливеру очень хотелось посмотреть на тебя, познакомиться. — отхожу от них, возвращаюсь к бутылке, чтобы отпить немного виски и успокоить себя. А то, как дебил со стояком стою, не дай Бог, Алиса подумает, что на Габи. Мозг из трубочки же весь выпьет. — Ему в этом помогла Габи. При мне он бы не решился вступить с тобой в контакт, поэтому им нужно было, чтобы ты ушла из моего поля зрения. А для этого, эта сучка сыграла, банально, на твоей ревности. Все получилось в лучшем виде. Ты не просто свалила прямо к нему, а еще и меня спровоцировала на конфликт. Габи знает хинди и деванагари в совершенстве, она изначально знала чьё имя выбито у меня груди и при твоём появлении сделала правильные выводы. И вот вопрос, кому, кроме Оливера, она рассказывала об этом.

Весь пазл выстроился в моей голове еще в машине, когда Алиса рассказала о разговоре с Габи. Переводчица отлично знала деванагари и даже неоднократно читала имя «Алиса», когда мы были одни в постельной обстановке. Оставалось только сложить — зачем ей нужно было разыгрывать сцену? Чтобы вызвать в Алисе ревность, почему именно там? Не в другом месте или при других обстоятельствах? Потому что ей нужен был дисбаланс. У Монишы есть один недостаток, она рубит с плеча, очень эмоциональная и местами предсказуемая. Сразу расстроилась и побежала прочь. А вот в баре особо и бежать было некуда — только веранда… Где пил вино Оливер. Хотел ли он ее заполучить тогда или просто было интересно посмотреть — останется теперь загадкой.

Глаза Мониши обволакивает гнев, так хорошо знакомый мне. Голубые глаза становятся темно-синими, подрагивают. Она спрашивает у меня разрешение одним взглядом, советуется. Я киваю, она заслужила это.

Алиса, удерживая Габи за волосы, разгоняется и прикладывает ее лицо о стол, ломая ей нос и скулу. Приглушённый хруст разносится по всему кабинету. Армянка стоически переносит это, не ноет, что из носа льёт водопад. Только улыбается одним уголком рта.

— Ты все равно покончишь со мной, вряд ли убьешь, сдашь куда-нибудь. — она начинает сильно гнусавить из-за сломанного носа. Теперь похожа на настоящую армянку с горбинкой на носу. — Так почему я должна помогать тебе? Мне так хочется чтобы тебя грохнули вместе с твоей потаскухой.

Алиса снова сжимает ее и наносит повторный удар, раздаётся новый хруст. Подозреваю, что кнопке просто доставляет удовольствие хреначить Габи. И я даже понимаю ее, но должно быть чувство меры.

— Не переусердствуй, сдохнет раньше времени. — делаю глоток и усаживаюсь на стол, свешивая ноги. — Габи, дорогая, я же не наивный дурак, чтобы думать, что ты расколешься от парочки ударов, ты как-никак военный человек с подготовкой и высоким болевым порогом. Но вот твоя сестра нет… Сколько ей сейчас? Двадцать?

Я переворачиваю ноутбук, чтобы она могла видеть мой экран, на котором видны фотографии молодой девушки, достаточно улыбчивой и симпатичной. Даже на фотографии видно бесспорное сходство с Габи.

Я не Майлз, не умею быстро собирать информацию, но тоже кое-что умею. Особенно в досье Габи было достаточно информации и компромата на неё.

— Я не сторонник избиения женщин и насилия над ними, но пока был в Грозном и познакомился с парочкой хорошеньких мужиков, которые ищут вторых жён. Ребята хорошие, она им понравится. Займутся ее воспитанием, а то у неё в университете сейчас проблемы. Говорят, плохо учится. Не факт, что возьмут в жены, но поюзают точно знатно. У них болты, что надо, для девственницы самое оно.

Лицо армянки меняется, пытается оценить — исполню угрозу или нет. Даже не дрогну. Не верю, что родственники не несут ответственность за своих близких, еще как несут. Она вытирает рукой кровь, пачкая одежду.

Мне бы не хотелось трогать ее сестру, судя по всему из схожести у них только внешность. Характеры и отношение к ценностям у них кардинально разные.

— Не посмеешь. — она говорит одними губами. Вот теперь ей становится страшно по-настоящему.

— Еще как посмею. — поднимаюсь, подхожу к ней и рывком ставлю на ноги. — Из-за тебя, подстилка, страдала моя жена, а я знаешь ли раздражаюсь от этого. Поэтому с удовольствием отыграюсь на Римме, жалко, она не виновата, что у неё сестра такая.

— Майлз. — выплевывает Габи, растягивая губы в кровавой улыбке и начиная истерично хохотать. — Майлзу я об этом рассказывала. Что он дальше делал с этой информацией, я не знаю!

Алиса.

Имя звучит как приговор, зависает в воздухе, пропитывает все отвратительной грязью. Мне становится трудно дышать, потому что воздух горячий и липкий. Лицо Луки искажается до неузнаваемости, меняется, ее слова определенно выводят его из равновесия. Ноздри широко раздуваются, вбирают весь воздух из комнаты в себя; глаза гневно сужаются, шрам становится глубже и страшнее. Он давит на неё всем своим видом, мне самой становится страшно.

Лука держит Габи достаточно сильно, несмотря на то, что вдвое больше ее, держит практически навесу, а пальце вокруг ее шеи сжимаются все сильнее. Кажется, еще чуть-чуть и задушит ее. Габи хрипит, задыхается, истерически смеётся от страха.

Дьявол дышит тяжело, напряжно. Ощущаю физически какую нестерпимую боль доставляет ему всего одно слово. Знаю, как много значит для него эта дружба, это единственное во что он верит, это его братья всегда с ним. Хочется обнять мужа, поцеловать, успокоить. Она врет, иначе не может.

Лука отпускает ее, расправляя плечи. Габи падает на пол, судорожно хватая ртом воздух.

Дьявол подходит к окну, смотрит куда-то, обдумывает. Его напряжённый, горделивый профиль, словно вытесанный из камня, не выдаёт его мыслей. Никто не решается сказать и слова, нарушить его тишину.

— Захар, отвези ее к Алику, он знает, что делать с такими как она и чтобы не видел никто. Следующая будет Римма. — голос Луки сухой, царапающий. Он даже не оборачивается, почти не моргает.

Габи ползёт на коленях к нему, хныкая и умоляя:

— Римму зачем? Она не виновата ни в чем, я назвала тебе имя! Держи своё слово, Гроссерия, слышишь? Именем Бога молю, сдержи слово.

— Это не может быть Майлз. — спокойно говорит Лука и оборачивается, скалясь как зверь.

Габи выпрямляется, жалкая и перепачканная вся в собственных слезах и крови.

— А ты спроси у него о чем он говорил с Оливером у Рамазана на БДСМ-вечеринке. А еще проверь его счета и перемещения, с каких пор он так тесно общается с Эйнштейном.

— Уводи. — он отпихивает ее ногой, как собаку. Захар подходит и поднимает на ноги истерящую Габи, выволакивает силой, не произнося ни слова.

Лука делает глубокий вздох, шумно. Выпускает рык и ударяет кулаком книжный шкаф, разбивая стекло на осколки, которые изрезают его руки. Кровь густыми каплями стикает по руке на пол, пачкая книги. Он не успокаивается и продолжает крушить кабинет, ломая все вокруг, превращая все в щепки, изрезая руки дальше.

Пытаюсь остановить его, но у меня не хватает сил, слова мои он не слышит. Слезы обжигают.

— Лука перестань, пожалуйста. Лука. — обнимаю его спину, прижимаюсь изо всех сил, чтобы передать ему мою любовь, успокоить. Слышу его животное рычание. — Ты же не тронешь ее сестру?

— Почему нет? — он останавливается, сжимая в руках отломанную полку. Единственную уцелевшую вещь от шкафа.

— Не пугай меня. — Лука никогда не тронет невиновного человека. Или не тронул бы…

Когда он поворачивается ко мне, то я не узнаю своего мужа: его выражение лица и тьма, затаившаяся в глазах. Все это пугает меня. Он становится еще жёстче.

Сглатываю и прижимаюсь к его груди, целую кадык, растирая слезы о его шею.

— Я прошу тебя, ради меня. Не трогай ее. — пытаюсь отобрать эту деревяшку, чтобы он не загнал занозы. — Тебе нужно смыть кровь, и обработать раны.

Лука отмахивается, отстраняет меня и тянется к бутылке, допивая содержимое. Плюхается в кресло и хлопает слегка по коленке, приглашая меня к себе. Я тут же забираюсь к нему, понимая, что ему нужно успокоить внутреннего зверя.