Письмо из прошлого - Коулман Роуэн. Страница 12

— А ты — свою пасть! — Майкл распрямляется. — Не смей с ней так разговаривать! И вообще, какого хрена вы делаете? Трое здоровых парней избивают ребенка!

— Он не должен ошиваться здесь. — Здоровяк поворачивается к Майклу. — Когда здесь болтается один из них, значит, он что-то задумал. В этом районе им не рады, тебе неплохо бы об этом знать. Мы просто хотим донести это до остальных и заодно преподаем ему урок.

В этот момент я понимаю, что они ненавидят не самого мальчишку, а лишь цвет его кожи. Он черный, и это достаточная для них причина. Я в таком шоке, что меня начинает подташнивать.

— Ты, расистский ублюдок…

— Боже, да он же просто ребенок, — перебивает меня Майкл и посылает предупреждающий взгляд, чтобы я прикусила язык. — Эй, малыш, а ты чего вообще так поздно болтаешься на улице?

Мальчишка пожимает плечами, а сам оглядывается в поисках возможного варианта побега.

— Разве ты не должен быть дома? — спрашивает его Майкл.

Тот снова пожимает плечами.

— Мне там нечего делать.

— Его мамаша, должно быть, ноги раздвигает, на жизнь зарабатывает, — отвечает один из парней, и его дружки гогочут.

Майкл сжимает губы, и я вижу, что он изо всех сил пытается подавить злость.

— Ладно, вы уже повеселились. Он уходит! — Майкл кивает мальчику. — Пацан, беги домой!

Тот даже не взглянул на меня, перед тем как, обхватив себя руками за плечи, не то убежать, не то похромать в темноту.

— Ну и какого хрена, чем нам теперь развлечься? — Один из парней подступает к Майклу. — Мы могли бы заняться твоей подружкой.

— Идите и вы домой, парни, — отзывается Майкл. — Повидаетесь со своей старушкой, расскажете ей, как выбили все дерьмо из мелкого пацана, вдруг она от этого намокнет.

— Ах ты мелкий…

— Бежим!

Майкл хватает меня за руку, и, прежде чем я это осознаю, мы срываемся с места и несемся по темным улицам. Мы бежим, пока у меня не начинает сбиваться дыхание. Сворачиваем за один угол, за другой, и моя грудная клетка просто разрывается от боли, а затем пытаемся затормозить и чуть не врезаемся в стену. Майкл смеется и наклоняется, пытаясь восстановить дыхание.

— Это было опасно! — говорю я, держась за его плечо.

— Нет, они пьяные и жирные, я знал, что мы сможем от них удрать. Ну, то есть знал, что я смогу. Опасно это было для тебя, когда ты подошла и схватила мальца. Здешние девчонки так себя не ведут.

— А там, откуда я, ведут! — Я прислоняюсь спиной к стене, пытаясь понять, почему мне, в моей же галлюцинации, приходится так задыхаться.

— Это я уже понял, — говорит Майкл, и его голос эхом отзывается в тишине. Я каким-то образом замечаю, что он тщательно подбирает слова, чтобы приглушить свой акцент и произвести на меня впечатление. — Ты действительно прикольная. Чокнутая, но прикольная.

— Прикольная? — повторяю я, потому что мне хотелось бы еще раз услышать, как он произносит это слово.

— Прикольная, — признает он спустя пару мгновений.

— Прикольно то, что ты вступился за мальчика перед этими отмороженными расистами.

— Приходится вступаться за своих, знаешь ли. — Майкл пожимает плечами. — Они даже не думали, что делают что-то плохое.

— Но ты подумал, — говорю я.

— Да мне плевать, черный ты, розовый там или желтый, я не буду просто стоять и смотреть, как взрослые мужики избивают ребенка. Моя мама…

— Воспитала тебя как надо, — заканчиваю за него я. — По-моему, мама у тебя что надо. Она мне уже нравится.

— А я? — Майкл улыбается, и у меня в груди что-то вздрагивает. — Я тебе тоже нравлюсь?

— Пока не уверена, — говорю я. — Что еще интересного можешь о себе рассказать?

— Не знаю. — От этого вопроса бравада Майкла немного угасает. — Мне нравится читать. А иногда и писать. Парни об этом никогда не узнают, я им не расскажу. Подумают, что я тряпка. Но тебе я могу об этом сказать, хотя сам не знаю почему. Может, потому что ты разговариваешь как Мэри Поппинс.

— Ты хочешь быть писателем? — спрашиваю его я.

— Не-а. — Он встряхивает головой. — Мне нравится делать это просто так, это не работа для такого, как я. Я работаю в отцовской пекарне, и он хочет, чтобы однажды я взял управление на себя.

— А ты этого хочешь? — Я говорю, пока мы углубляемся в мрак, и чем дальше мы заходим, тем громче звучат наши шаги и тем сильнее становится чувство, что мир, лежащий за пределами того немногого, что открыто моим глазам, рассыпается в пыль.

Он не отвечает, просто пожимает плечами. А потом говорит:

— В любом случае, мы на месте. Оберманы. Второй дом налево.

Он неопределенно кивает в сторону террасы из красно-коричневого песчаника. Я колеблюсь. Что же теперь? Что будет, когда он уйдет?

— О’кей, тогда доброй ночи! — говорю я.

Возможно, я могла бы просто побродить тут, заглядывая за повороты, а мое сознание само создавало бы события. Или было бы как в тех видеоиграх, в которые мы с Горошинкой играли, когда были детьми, когда ты врезаешься в невидимую стену, месишь ногами воздух, но никуда не можешь уйти.

— Эй! — окликает Майкл, когда я собираюсь уйти. — Надеюсь, мы еще встретимся, Луна! Я серьезно. Хотя буду очень признателен, если в следующий раз ты не станешь драться с местными отбросами.

Когда он произносит это, мир вокруг меня сворачивается и опрокидывается. У меня такое чувство, будто сердце ухнуло вниз и вышибло воздух из легких.

Я не могу ничего сказать. Я просто продолжаю идти, ухожу от него все дальше, так далеко, как только могу. Все вокруг смещается, совсем капельку, и все, что я вижу, — здания, машины, деревья, люди — то исчезает, то появляется. Я чувствую бедрами холодный твердый бетон, даже несмотря на то, что сейчас я иду. Я тянусь к поручням, чтобы подняться, одновременно чувствую холодный металл в руке и то, как она хватается за воздух.

— Луна? — Майкл делает несколько шагов по направлению ко мне, когда я ускоряюсь. — Спокойной ночи!

Мир взрывается миллионом крошечных атомов — они сталкиваются, рикошетят и разлетаются. Одна картинка выцветает, другая расцветает. Я опускаюсь на землю и переворачиваюсь, хватаясь за испещренный трещинами асфальт в попытках удержать себя на земле, и в то же время вижу, как он разворачивается и уходит. И не оглядывается.

Мой разум выворачивается наизнанку, желудок сжимается, я закрываю глаза и вижу, как звезды раскачиваются, точно миллион ярких маятников в темноте под веками. Наконец-то, наконец-то я пришла в себя. Я открываю глаза, и первое, что вижу, — это убывающая луна.

А затем ловлю себя на мысли: все та же луна.

Глава 9

— Эй, мисс, вы в порядке? — Девушка, держа своего парня за руку, наклоняется и вглядывается в меня.

— Я в порядке, просто упала, но все хорошо. — Я кое-как поднимаюсь на ноги. Улица вращается и закручивается спиралью, и я очень хочу, чтобы они поскорее ушли, а я могла схватиться за что-нибудь крепкое и надежное, чтобы встать.

— Вы уверены? — Она нерешительно оглядывается на парня, который настойчиво тянет ее прочь. Я киваю и чувствую, как кровь начинает шуметь в голове. Наблюдаю за тем, как они уходят, и вдруг понимаю, что сейчас я совсем не там, где все это началось, не у бокового входа в здание Люпо. Я каким-то образом умудрилась переместиться, причем довольно быстро. Медленно, очень медленно, так, словно в голове у меня перекатываются гири, я сажусь, морщась от их лязга. Мысль о том, что я шаталась по округе под воздействием галлюцинаций, меня просто ужасает, но, по крайней мере, мой бумажник по-прежнему в заднем кармане моих джинсов, равно как и фотография мамы.

Я осторожно бреду по Третьей авеню обратно в сторону Девяносто третьей улицы. Это всего пара кварталов, но я иду очень медленно, и с каждым шагом по твердой, стабильной поверхности ко мне по капле возвращаются уверенность и энергия. Когда я наконец добираюсь до крыльца миссис Финкл, мое лицо уже мокрое от пота, а руки трясутся. Ключ от входной двери там, где и оставила его Горошинка, — за статуей Марии.