Кольца Лины (СИ) - Сапункова Наталья. Страница 55

Пока что, определенно — в местную каталажку. Мне что делать, расслабиться и получать удовольствие?! И какие неприятности будут теперь у моего Дина?

Меня вывели через заднюю дверь на улицу, там ждала крытая повозка.

— Влезай, — скомандовал стражник, — и руки клади там…

Я запоздало дернулась, чтобы бежать… хоть куда-нибудь, это бал порыв, приступ паники. Стражники стояли полукругом, перекрывая мне пути бегства, и я не побежала, да и куда? Меня догнали бы через пару секунд. Спокойно…

Да, я буду спокойна, но воспользуюсь первой же возможностью…

Внутри повозки с двух сторон тянулись лавки, а посередине, разделяя вдоль надвое — широкая доска со множеством полукруглых выемок. Зачем доска, я догадалась сразу: в дальнем конце повозки сидела женщина, ее руки, вложенные в выемки, были зафиксированы вставленной сверху дощечкой, по сути, это были колодки. А повозка была предназначена для перевозки преступников. "Автозак", блин…

Я села на лавку, мои руки зафиксировали в колодках. Попутчица ободряюще подмигнула, я в ответ неловко улыбнулась — губы дрожали. Легко сказать — спокойно!

— За что тебя, подруга? — деловито поинтересовалась она, когда тронулись.

Я только вздохнула.

— Ну-ну, молчи, — она сплюнула на пол. — Потом добрее станешь.

Кажется, у нее не хватало половины зубов, и вообще, она была то ли старше меня, то ли сильнее потрепана жизнью — с нездоровой кожей и морщинками вокруг глаз, и, кстати, не казалась ни испуганной, ни даже огорченной.

— Да не стучи ты зубами! — бросила она мне чуть позже. — Что, штраф заплатить некому? Что натворила-то? Ишь, какая чистенькая, мошенница, что ли?

Я снова в который раз помянула недобрым словом дядюшку-мельника. Поговорила бы, глядишь, что-то бы полезное узнала, но не могу. И когда ж я от этой немоты избавлюсь, сколько можно?

Везли нас недолго. Остановились, мне освободили руки, вытащили из повозки и втолкнули в низкую дверь.

Маленькая комнатка, пузатый средних лет мужик в костюме стражника что-то писал за столом что-то писал в толстой книге.

— Тут сиди, — меня силком усадили на лавку и опять зафиксировали руку, на этот раз одну, в колодке вроде той, что что была в карете.

Стражник, меня доставивший, что-то негромко сказал писарю — так я мысленно обозвала стражника, который писал, — сунул ему лист бумаги и ушел. Тот лишь взглянул на меня долгим взглядом, и вернулся к своей писанине.

Текли минуты, писарь писал, я сидела, не шевелясь, и ждала, когда же на меня соизволят обратить внимание.

Обратили: в комнатку заглянул еще один тип в одежде стражника, и посмотрел на меня очень пристально, у меня даже где-то в груди зачесалось — от нехороший предчувствий, наверное. Да, вот именно от нехороших.

"Тип" подсел к столу, тронул писаря за локоть, кивнул на меня.

— Эта бы подошла. А, что, скажешь? Смотри, не девка, лицом вполне хороша, и чистая вроде — то, что нужно. М-м?

— Эту надо записать и запереть, — отмахнулся писарь. — Мошенница, вроде. Еще и немая.

— Немая — еще лучше. Насчет немоты условий не было. Не записывай, — настаивал "тип".

— Там в карете еще есть, ту можно, — не сдавался писарь.

— Нет, та не годится. Не такую просили.

— Эта понадобится еще.

— Перестань. Я узнал, жена контрабандиста, муж сбежал. Никому она уже не нужна, здесь одна, ее на постоялом дворе бросили. А старик вот-вот умрет, Больше те ребята золота не предложат. Ну? Им не жалко золота пока, а завтра уже и не нужно будет. Выживут-то не все, вот и не жалко им. Десять золотых, э…

Все, конечно, из этих фраз понять было сложно, но суть — вполне…

— Другую поищи. Из тех, что давно…

— Да где? Сказано тебе — за свежую заплатили, за чистую. Из застенка взять — она и после бани свежей не станет. Не записывай. Придумаем что-нибудь, лучшей не будет.

Я сидела, как струна, ногти вонзились в ладонь. Кажется, мне грозило нечто много худшее, чем изначально предполагалось. И рассчитывают ли эти "добрые люди", что я хотя бы останусь в живых — большой вопрос. Они беседовали хоть и негромко, но не могли не понимать, что я слышу — уже это никакого оптимизма не внушало.

Писарь ожидаемо сдался — кивнул, буркнул:

— Забирай ее с глаз.

"Тип" подскочил ко мне.

— Эй, вставай, — он отомкнул колодки. — пошли, красотка. Будешь довольна, не сомневайся, — он поднял меня за плечи, толкнул к дверям.

Бежать. Немедленно, куда-нибудь, только бежать!

Я оглянулась в панике. Каменные стены, низкие тяжелые двери. Закрытые. А я… ни на что не способная дура. На сутки одна осталась, и все, пиши пропало.

Как же страшно. И вместе с тем — не верится, что это со мной происходит. Ведь до сих пор все было… во всяком случае, терпимо. А сердце стучало, отсчитывало мгновения — сколько их теперь есть у меня, и какие, и неужели спасения не будет? Как глупо…

— Тихо, — стражник прижал меня к стене, и сгреб в горсть мои лиловые свадебные бусы, поднес ближе к глазам посмотреть, — не нужна тебе эта побрякушка, давай сюда, — он ловко, одним движением сдернул их, и так же ловко стянул кольцо с пальца, оправил все это в карман, — пошли, да не спи, шевели ножками, вон туда, вниз по лестнице! Ты что, дура, не видишь, где лестница?

И тут открылась боковая дверь, пропустив двоих стражников, которые прошли, поглядев на нас без толики интереса, и… дверь осталась приоткрытой.

Те двое уже скрылись за очередной дверью. И я решилась: со всей силы толкнула "своего" стражника, стараясь при этом попасть ему в глаз указательным пальцем, и выскочила в приоткрытую дверь…

И тут же, оглядеться не успев, попала в руки другого стражника, который, заломив мне руки за спину, завел обратно. "Мой" ругался, зло, но довольно тихо — видно, все же шум поднимать не хотел. Ущерба я ему большого не нанесла, всего лишь синяк наливался под глазом.

Теперь он был осторожен. Продолжая заламывать руку, свел на пролет вниз, и там, рывком развернув — я заорала от боли, — отвесил тяжелую оплеуху.

— Дура. Твое счастье, что свежую девку заказывали. Ну, иди…

Впереди был поворот, еще три ступени вниз, и низкая дверь под аркой. И запах… мерзкий.

А мир вокруг меня крутнулся и потемнел, стражник провалился куда-то, и все закончилось. Я успела лишь подумать — хорошо-то как стало…

Дудки, не стало. Скоро я пришла в себя в самом отвратном месте на свете. Низкое помещение длиной со спортзал — дальний его конец я различала слабо, шириной же метров десять, а, впрочем, кто знает, все у меня в глазах то фокусировалось, то опять расплывалось. Журчание воды и жуткая вонь, от которой слезились глаза. Я лежала на куче соломы и какого-то тряпья, которое тоже, кажется, воняло, хотя где тут различить источник запаха.

На меня смотрели. Много-много глаз. Мужчины. Разные. Молодые и старые. Грязные, страшные, заросшие. Странно-оживленные. Я встретилась взглядом с парнем неподалеку — мне показалось, что он совсем молодой. Он стоял на коленях, и, чуть ли не раскрыв рот, смотрел на меня, как на видение.

Все больше приходя в себя, я села, опираясь на руки, и отползла подальше, к стене. На моих руках — кровь, и на блузе, плотно облегающий жилет расстегнут — кто расстегнул? И на нем бурые пятнышки. Ах, да, и губа саднит — паразит-стражник разбил мне лицо. Я быстро облизала губы, только чтобы убедиться — на них есть кровь. Это короткое движение моего языка не осталось незамеченным — кто-то засмеялся, остальные заулыбались, загомонили, негромко, но явно одобрительно — те, кто на меня смотрел. Узники.

Да, узники. Я в каземате. В мужском. Единственная женщина здесь.

— Эй, пуговки ей расстегни, хас, — сказал кто-то громко, — тебе жалко, что ли? Не убудет ведь.

— Потом расстегну, — благодушно пообещал кто-то сбоку от меня.

Хас?! Я дернулась при этом слове. Знаю лишь одного хаса, но тут — совсем, совсем другой голос. И совсем не хотелось поворачиваться, чтобы взглянуть на этого, здешнего хаса.