Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой - Грин Грэм. Страница 7

— Лучше не пиши, — сказала она. — Ты был прав, что согласился, а я нет Если ты сейчас откажешься, то решишь, что струсил, и никогда себе этого не простишь. В конце концов, это всего один ужин. Отец не может нам повредить. Ты не мистер Кипс, не богач, и мы от него не зависим. В другой раз ты уж не пойдешь.

— Конечно, не пойду, — заявил я и сам в это верил.

Так или иначе, день ужина быстро приближался. Море затянуло густым туманом, остров исчез из виду, и я так никогда и не узнаю его широту и долготу, чтобы нанести на карту. Настанет время, когда я стану сомневаться, действительно ли я видел его.

В ту пору лихорадочных покупок мы приобрели и кое-что еще — пару лыж. Мать научила Анну-Луизу бегать на лыжах, когда ей было четыре года, и это стало для нее так же естественно, как ходить пешком, а зимний сезон приближался. Перебираясь ко мне в Веве, она забыла лыжи дома, и ничто не могло заставить ее за ними вернуться. А потом пришлось искать и ботинки. Это был долгий день хождения по магазинам, и, кажется, мы все еще чувствовали себя счастливыми; пока мы были чем-то заняты, мы не думали о тучах. Мне нравилось, с каким знанием дела Анна-Луиза выбирала лыжи, а ноги ее никогда еще не казались мне такими красивыми, как тогда, когда она примеряла тяжелые ботинки.

Опыт мне подсказывал, что совпадения редко бывают счастливыми. Как лицемерно мы говорим: «Какое счастливое совпадение!», когда встречаем знакомого в гостинице, где нам так хотелось побыть одним! По дороге домой мы прошли мимо librairie, а я всегда заглядываю в витрину каждой книжной лавки — это почти рефлекс. В ноябре магазины уже готовились к рождеству, и здесь была витрина, заставленная детскими книгами. Я мельком взглянул и тут в самом центре увидел мистера Кипса с головой, опущенной к земле в поисках доллара.

— Смотри!

— Да, — сказала Анна-Луиза, — к рождеству всегда выпускают новое издание. Может, отец платит издателям, а может, всегда есть новые дети, которые хотят читать эти книжки.

— Мистеру Кипсу, наверно, очень хотелось бы, чтобы все на свете принимали противозачаточные пилюли.

— Я сама перестану их принимать, как только кончится лыжный сезон, — сказала Анна-Луиза. — Так что, может быть, прибавится еще один читатель «Мистера Кипса».

— Зачем откладывать?

— Я хорошая лыжница, — ответила она, — но бывают несчастные случаи. Не хочется лежать в гипсе беременной.

Дальше уже нельзя было избегать мыслей об ужине у доктора Фишера. Это «завтра» почти настало и не выходило у нас из головы. Словно акула терлась пастью о нашу маленькую лодку, из которой мы однажды видели остров. Долгие часы лежали мы в ту ночь без сна плечом к плечу, но разделенные безграничной далью нашего уныния.

— Какие мы глупые, — рассуждала Анна-Луиза, — в конце концов, что он нам может сделать? Ты же не мистер Кипс. Ну, завалит все витрины карикатурой на тебя, а нам-то что? Кто тебя узнает? И твоя фирма тебя не уволит, если он даже заплатит им пятьдесят тысяч франков. Да они за полчаса получают большую прибыль. Мы никак от него не зависим. Мы свободны, свободны. Повтори это вслух за мной. Свободны!

— Может быть, он ненавидит свободу так же, как презирает людей.

— Он никак не сможет превратить тебя в жабу.

— Тогда я хотел бы знать, зачем ему нужно, чтобы я пришел.

— Просто показать остальным, что может заставить тебя прийти. Он даже попробует оскорбить тебя в их присутствии — это на него похоже. Потерпи часок-другой, а если он зайдет слишком далеко, выплесни вино ему в лицо и уйди. Все время помни, что мы свободны. Свободны, мой дорогой. Он не может причинить вреда ни тебе, ни мне. Мы слишком маленькие люди, чтобы он мог нас обидеть. Это все равно что пытаться унизить официанта — ты только унижаешь самого себя.

— Да, знаю. Ты, конечно, права. Это действительно глупо, но все-таки мне хотелось бы понять, что у него на уме.

Наконец мы заснули. А следующий день приближался к вечеру медленно, как калека, как мистер Кипс. Тайна, которая окутывала ужины доктора Фишера, и поток самых невероятных слухов придавали им какой-то зловещий характер, но постоянное присутствие все одной и той же компании жаб означало, что там можно найти и удовольствие. Почему мистер Кипс не перестает принимать в них участие после того, как его так оскорбили? Допустим, это можно объяснить нежеланием потерять жалованье, но вот Дивизионный — уж он-то, во всяком случае, не должен бы мириться с чем-то позорным? Не так-то легко получить звание командира дивизии в нейтральной Швейцарии, так что Дивизионный, Дивизионный в отставке, пользуется престижем редкой и оберегаемой птицы.

Помню каждую подробность того неприятного дня. За завтраком подгорели тосты — это была моя вина; я пришел в контору с пятиминутным опозданием; мне передали для перевода два письма на португальском языке — португальского я не знаю; мне пришлось работать в обеденный перерыв по милости испанского кондитера, который, окрыленный нашим совместным обедом, прислал свои предложения на двадцати страницах и желал получить ответ до своего возвращения в Мадрид (в числе прочего он добивался изменения одного из сортов нашего шоколада применительно ко вкусам басков: кажется, мы почему-то недооценили силу национального самосознания басков при изготовлении молочного шоколада с привкусом виски). Я очень поздно пришел домой, порезался бритвой и чуть было не надел не тот пиджак к моей единственной паре темных брюк. По дороге в Женеву мне пришлось остановиться у бензоколонки и расплатиться наличными, так как я забыл переложить кредитную карточку из одного пиджака в другой. Все эти происшествия казались мне предзнаменованием неприятного вечера.

9

Дверь мне открыл мерзкий слуга, которого я надеялся никогда больше не увидеть. У подъезда стояло пять дорогих автомобилей, в двух сидели шоферы, и мне показалось, что слуга взглянул на мой маленький «фиат-500» с презрением. Потом он осмотрел мой костюм, и я заметил, как его брови поползли вверх.

— Фамилия? — спросил он, хотя я был уверен, что он отлично ее запомнил.

Он говорил по-английски с легким акцентом обитателя лондонских трущоб. Значит, кто я по национальности, он запомнил.

— Джонс, — сказал я.

— Доктор Фишер занят.

— Он меня ждет, — сказал я.

— Доктор Фишер ужинает с друзьями.

— Я тоже с ними ужинаю.

— Вы получили приглашение?

— Разумеется, получил.

— Покажите.

— Не покажу. Я оставил его дома.

Он злобно смотрел на меня, но заколебался — это было заметно.

— Не думаю, — сказал я, — что доктор Фишер будет доволен, если за его столом окажется пустое место. Лучше ступайте и спросите его.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Джонс.

— Следуйте за мной.

Я проследовал за его белой курткой через переднюю и вверх по лестнице. На площадке он повернулся ко мне и произнес:

— Если вы меня обманули… Если вас не приглашали…

Он двинул кулаками, как боксер на тренировке.

— Как вас зовут? — спросил я.

— А вам какое дело?

— Просто я хочу рассказать доктору, как вы встречаете его друзей.

— Друзей? — сказал он. — У него нет друзей. Говорю вам, если вас не приглашали…

— Меня пригласили.

Мы повернули в противоположную сторону от кабинета, где я видел доктора Фишера в прошлый раз, и слуга распахнул одну из дверей.

— Мистер Джонс, — пробурчал он, и я вошел, а там стояли и глазели на меня все жабы.

Мужчины были в смокингах, а миссис Монтгомери в вечернем платье.

— Входите, Джонс, — сказал доктор Фишер. — Альберт, можете подавать ужин, как только он будет готов.

Стол был сервирован хрустальными бокалами, в которых отражался свет люстры над толовой; даже суповые тарелки выглядели дорого. Я немножко удивился, увидев тарелки. В это время года не едят холодного супа.

— Вот это Джонс, мой зять, — сказал доктор Фишер. — Извините его за перчатку Она скрывает какое-то увечье. Миссис Монтгомери, мистер Кипс, мсье Бельмон, мистер Ричард Дин, дивизионный командир Крюгер. — (Фишер был не из тех, кто путает звания.)