Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 57

По случаю прибытия командующего армии устроили смотр. Нашу роту сунули подальше, дабы не раздражала светлейший взгляд партизанским видом. Вперед поставили гвардию, еще не воевавшую в этой кампании. У них и мундиры не обтрепались, и амуниция в порядке. Так что Кутузова я не видел. Мелькнула в просвете между воинских колонн грузная фигура в фуражке верхом на белой лошадке и скрылась, заслоненная мундирами свиты. Солдаты кричали «Ура!», искренне радуясь новому командующему. Не любят в армии Барклая, хотя именно он уберег ее от поражения, а Россию – от унизительного мира. Такова судьба многих великих людей. Борис Годунов спасал русских людей от голода в период невиданного природного катаклизма, много сделал для России, а его объявили цареубийцей и выставили последним негодяем. Николай II просрал страну, довел ее до революции и гражданской войны, но прославлен святым. Вот такие расклады.

Настроение ни к черту. Сегодня умерли двое раненых, из числа тех, что вывезли из Смоленска. Как ни старался – не спас. Сепсис. Лечить его здесь нечем. Другие отнеслись к этим смертям спокойно. Раненые умирают не только у нас, и куда чаще. На дневках роют могилы, и полковой батюшка отпевает новопреставленных рабов божьих. Тела сносят в яму, укрывают шинелями и забрасывают землей. Спешно сделанный крест – один на всех, и никаких салютов. Такое только в кино. А вот мне горько – не привык еще, хотя, вроде, должен.

Вечером мы с Семеном сели у костра, позвали Зыкова. Штабс-капитан прибился к роте и не хочет уходить. Ему тут нравится. Начальства мало, да и то, которое есть, не шпыняет – не водится такого за Семеном. Кормят опять-таки хорошо. Синицын – золотой человек, службу знает. Положенное довольствие из интендантов выбьет до последней крупинки, а что сверх того – прихватит у маркитантов или в деревню какую заскочит. За все платит. У егерей каждый день мясо в котелках, каши и хлеба – от пуза. Огурцы, капуста, горох… Водки наливают, не скупясь, и не три раза в неделю, как положено, а каждый день. Офицеров фельдфебель балует курочкой и ветчиной. Зыков это просек, его артиллеристы – тоже. Штабс-капитан просил Семена замолвить за них словечко перед начальством, дабы оставили в роте. Спешнев и рад бы, да начальству не до нас. Это как кровь проливать, так нужны, а в другое время – идите лесом! Не зовут, не шлют приказов – забыли. Ну, и хрен с ними!

– Помянем рабов божьих Силантия и Устина! – предложил я, поднимая стакан от манерки с водкой. – Вечная память воинам, отдавшим жизнь за Отечество!

Семен с Зыковым молча выпили. Привыкли к моим закидонам. Не принято здесь офицерам поминать погибших солдат, в разных измерениях живут. Одни – серая скотинка, другие – небожители. Но мне можно. А кому не нравится, пусть идет на хрен.

Закусили, поели. Кликнутый мной Пахом принес гитару. Семен с Зыковым смотрят с любопытством – давно не пел, настроения не было. Но сегодня возникло.

Я эту песню и дома любил. Бывает, накатит тоска, хлопнешь рюмашку – и затянешь. Мужики – они тоже не каменные…

Слова, конечно, пришлось переделать. Нет здесь танков и башенных орудий, но остальное – такое же. Война, она и двести лет назад, война…

– Браво! – внезапно раздалось в стороне, и в свет костра вступили три фигуры. От неожиданности я едва не выронил гитару. Охренеть – не встать! Три генерала: Неверовский, Паскевич и Иловайский почтили нас своим присутствием. Это с чего?

Первым опомнился Семен. Вскочил, оправляя мундир.

– Ваши высокопревосходительства!..

Следом встал Зыков, последним поднялся я.

– Вольно, господа! – сказал Неверовский и улыбнулся. – Я как знал, что вновь услышу Руцкого. Новую песню сочинили, Платон Сергеевич?

– Так точно, ваше превосходительство! – доложил я.

– Печальная, – оценил генерал, – но и героическая одновременно.

Он поискал взглядом, куда присесть. Подскочивший Пахом – молодец, фурлейт! – накрыл попоной бревно у костра. Генералы, не спеша, расселись, примостив рядом шпаги.

– Присаживайтесь, господа! – предложил Неверовский, и мы устроились напротив на таком же бревне. – У меня для вас важные новости. О том, что у нас новый командующий, конечно, знаете?

– Так точно! – доложил Семен. – И весьма рады.

– Не вы один, – улыбнулся Неверовский. – Вся армия преисполнилась воодушевлением. Но речь не о светлейшем, вернее, не только о нем. Сегодня в штаб прибыл курьер из Петербурга, он привез вести, которые касаются вас, Семен Павлович, и вас, Платон Сергеевич. Багратион хотел вызвать вас в штаб, дабы объявить самолично, но мы упросили его стать вестниками. Тем более что дело касается и нас.

О чем они?

– Начнем с вас, Семен Павлович, – Неверовский посмотрел на Спешнева. – Государь, ознакомившись с представлением за дело с поляками и второе под Смоленском, соизволил пожаловать вам орден Святой Анны третьего класса [121].

– Служу престолу и Отечеству! – рявкнул Семен, вскочив.

– Погодите! – махнул рукой Неверовский. – Я еще не все сказал. Вняв ходатайству князя, его величество утвердил вас в чине капитана. Но, поскольку тот полагался вам и без того по старшинству и силу выслуженного срока, то за великие заслуги перед Отечеством, государь даровал вам чин майора со старшинством от 9 августа сего года, поручив командующему 2-й армией определить достойную для вас должность.

– Примите, майор! – Паскевич протянул Спешневу нашейную офицерскую бляху золотистого цвета с серебряным орлом в центре. – Знака отличия ордена, к сожалению, нет, сами озаботьтесь.

– Благодарю, ваше превосходительство! – поклонился Семен, принимая бляху. Выглядел он ошарашенным.

– Теперь вы, Платон Сергеевич, – Неверовский посмотрел на меня, и я встал. – Государь, впечатленный вашим подвигом по захвату пушек противника и, особо, отвагой, проявленной в Смоленске, когда начальствуемая вами полурота сражалась до конца и вышла из города последней, удовлетворил ходатайство командующего 2-й армией о производстве мещанина Руцкого в офицерский чин. Но для начала он даровал вам дворянство Российской империи, наследуемое потомками по нисходящей линии. Скажу честно, не припомню подобного случая. Чтобы пожалованного дворянством мещанина, не служившего в армии, произвести сразу в офицеры… В рескрипте сказано: «за великие заслуги перед престолом и Отечеством». Они у вас, безусловно, имеются. Более того, государь соизволил произвести вас не четырнадцатым, как того просил Багратион, а тринадцатым классом, то есть подпоручиком, со старшинством от 9 августа сего года. Мы, – он кивнул на генералов, – обсудили сей момент и пришли к выводу, что награда заслуженная. В армии наслышаны о ваших славных подвигах, офицеры примут эту весть с пониманием.

– Примите! – Паскевич протянул мне нашейный знак и эполеты.