Перун(Лесной роман. Совр. орф.) - Наживин Иван Федорович. Страница 22
— Все воюем… — сразу поднялся вверх хорошенький носик.
— Eglise militants, значит, по-прежнему?
— Никакой église тут нет… — изготовляясь к стремительной атаке, ответила Лиза. — Причем тут église? Там слепая вера, тут — точная наука…
— Не дай Бог, если власть когда захватят ваши! — усмехнулся Андрей. — Если бы это случилось, нам, вероятно, пришлось бы пережить не мало старых страничек нашей истории. Появились бы новые Путята и новые Добрый и из вашего толка и стали бы, как и старый Путята и старый Добрыня в Новгороде, ломать храмы старых богов, жечь непокорные города, огнем и мечем внушать истины новой веры, — словом, как полагается…
— Странное представление о самой культурной, самой научной, самой передовой партии! — вспыхнула Лиза. — Никогда я не…
— Да будет вам! — вмешался Сергей Иванович. — Как только сойдутся, так пыль столбом…
— Пожалуйста! — задорно поднялся носик. — Можешь быть и умеренным, и аккуратным и все, что угодно, но предоставь другим иметь в жилах кровь более горячую…
Разговор разбился на группы и зашумел. Профессор, угощаясь, — он не разобрал как-то, была ли это яичница-глазунья или творог с молоком, или то и другое вместе, — беседовал с Мэри-Блэнч и Алексеем Петровичем. Английский язык он знал великолепно, так, что без малейшего затруднения одолевал самые головоломные научные труды, но говорил ужасающе, чего он сам как будто и не подозревал и вел беседу чрезвычайно уверенно. На лице Мэри-Блэнч стояло полное недоумение и она не решалась даже повторять свое «I beg your pardon…» И она очень ловко отступила и завладела Львом Аполлоновичем, а профессор обратился к о. Настигаю.
— Конешно, конешно… — косясь на водочку, говорил о. Настигай своим мягким говорком на о. — Старины тут непочатый край, можно сказать… Да что-с: можно сказать, что все мы здесь — ходячая старина. Одна слава, дескать, что хрещеные… Вот на этой неделе является ко мне один поселянин: пожалуйте, батюшка со святой водой — домовой что-то расшалился… Ну, поехал смирять домового.
— И не усмирил… — засмеялся Петр Иванович, который любил эдак прилично-либерально подтрунить над попиком. — Зря целковый с мужика взял… В эту же ночь «хозяин» так в конюшне развозился, что хоть святых вон неси… Старики наши уговорили Матвевну, хозяйку, поставить ему за печь на ночь угощение получше, — ну, стал потише… Эх, ты, Аника-воин, с домовым, и с тем справиться не мог… А «я — поп»….
— А разве у вас какие особенные молитвы против нечистой силы есть? — спросил Лев Аполлонович, невольно отмечая про себя, как оживилась и просияла Ксения Федоровна, которая так тосковала все это последнее время.
— А как же-с? Имеем особые молитвы…
— Но ты напрасно, папа, считаешь домового «нечистой силой»… — вмешался Андрей. — Домовой это покровитель домашнего очага из рода в род, дедушка, хозяин, а совсем не враг. Это вина батюшек, что понятие о нем так извратилось…
Алексей Петрович удержал зевок.
Вечерело. Чай кончился. Разношерстное общество испытывало некоторое утомление от напряжений не совсем естественного разговора. Даже Лиза притихла. Ей стало грустно: так тянуло ее повидать Андрее, но, как всегда, и теперь сразу же началась эта ненужная, в сущности, пикировка. Профессор рассеянно ел варенье из крыжовника и старался догадаться, что это он такое ест. О. Настигай, радовавшийся, что он попал в такое образованное общество, все искал темы для занимательного разговора.
— Может быть, господа, пока не стемнело, вы хотите взглянуть на Перуна? — проговорила Ксения Федоровна. — Тогда милости прошу…
Все зашумели стульями. Мэри-Блэнч вытащила откуда-то свой великолепный кодак, с которым она не расставалась. И все спустились в тихо дремлющий парк и стрельчатой аллеей прошли на зеленую луговину, где, среди круглой, одичавшей куртины, над тихой Старицей, стоял, окруженный цветущим жасмином, воскресший бог с выражением необыкновенного покоя и величия на своем плоском лице. Профессор был в полном восторге. Другие притворялись, что все это очень интересно. Мэри-Блэнч сказала что-то мужу.
— Господа, моя жена покорнейше просит всех вас стать вокруг… этого… ну, я не знаю, как это называется… ну, монумента, что-ли… — обратился Алексей Петрович ко всем. — Она хочет снять вас…
И вот, под руководством оживленной американки, все с шутками и смехом стали размещаться вкруг воскресшего бога: и замкнутый, усталый, далекий Алексей Петрович, и довольный собой и жизнерадостный Петр Иванович, и благодушно улыбающийся попик, который сумлевался, однако, подобает, ли ему в его сане сниматься с идолом поганым, и вся теперь играющая жизнью и счастьем Ксения Федоровна, и смущенно сторонящийся ее Андрей, и мужественно-спокойный и прямой Лев Аполлонович, и худенький, не от мира сего, профессор, высохший среди старых текстов, и лесной отшельник, влюбленный в свои зеленые пустыни, Сергей Иванович, и хорошенькая Лиза, только недавно прилетевшая из Парижа. А над ними, на фоне старых великанов парка, в сиянии ясного неба, царил Перун, грозный бог, милостивый бог, с пучком ярых молний в деснице и с выражением какого-то неземного величия на плоском лице…
И сухо щелкнул Кодак… И еще… И еще…
— Это весьма ценная находка и, конечно, московский исторический музей с радостью примет ваш дар… — говорил совсем оживившийся и даже разрумянившийся профессор. — Нет, нет, я давно думал, что, как ни интересны наши северные губернии, нам не мало работы и по близости. И эта работа еще интереснее, потому что труднее: там вся старина лежит еще почти на поверхности народной жизни, а здесь надо идти глубоко в народную душу, в самый материк… И завтра же, чтобы не терять времени, Андрей Ипполитович, мы проедем с вами к Спасу-на-Крови…
— А после завтра, не угодно ли вам, г. профессор, посмотреть нашу Исехру?.. — любезно предложил Петр Иванович, с упоением выговаривая слова «г. профессор». — Это, можно сказать, самая наша глушь… И на озере этом, знаете, плавают эдакие какие-то бугры зеленые и народ наш говорит, что это «короба», в которые засмолены были убийцы древлянского князя нашего Всеволода — засмолили их, будто бы, да так и пустили в озеро… И будто на Светлый день из коробов этих и теперь еще слышны стоны убийц… Я так полагаю, что все это бабьи сказки, ну, а, между прочим, интересно. На Исехру едет по своим делам сын мой, Алексей Петрович, — вот и вас, если интересуетесь, мы прихватили бы, г. профессор. Это отсюда верст двадцать…
Алексей Петрович был недоволен, но делать было уже нечего. И он быстро поладил с профессором о времени выезда.
— Мы, конечно, один другого стеснять не будем… — сказал он твердо. — Вы будете делать свое дело, а я — свое…
— Конечно, конечно… — довольный по случаю открытия Перуна, говорил профессор. — Великолепно…
А дома, в душной комнатке своей, заставленной темными образами, рокотала горбунья Варвара:
— И стыдобушки нету! То словно отравленная муха ходила, а тут сразу, как розан пышный, расцвела… Быть беде, быть большой беде тут!..
Наташа слышала ее воркотню, ей было больно и на прелестных глазах ее наливались крупные слезы…
XI
СТРАЖА ПУСТЫНИ
Крепкий, ладный тарантас Петра Ивановича, тяжело кряхтя, переваливался с боку на бок и нырял по корням и выбоинам невозможной лесной дороги на Фролиху. Летнее утро сияло и радовалось. В голове Алексее Петровича складывались столбцы длинных цифр, и рассыпались и снова складывались: — огромные дела можно тут сделать! Накануне Мещеру приехал было урядник повыпытать у старосты и у мужиков, не болтают ли мерикакцы чего зряшного, но, когда узнал он с пятого на десятое, в чем дело, он преисполнился к Алексею Петровичу величайшего уважения и пошел к Бронзовым в дом и почтительнейше, стоя у порога, поздравил гостей с приездом и заявил, что, понадобятся в чем его услуги, для таких он завсегда готов в лепешку расшибиться. Профессор Сорокопутов, сидя рядом с Алексеем Петровичем, сводил в одно свои впечатления от осмотра монастыря Спаса-на-Крови и был одно и то же время и очарован его древней архитектурой и разочарован разграбленной ризницей и архивом, в которых ничего достопримечательного уже не было. Из вежливости спутники обменивались иногда короткими замечаниями и снова замолкали. На козлах скучал альбинос-Митюха, «личарда» Петра Ивановича.