Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий. Страница 94

— Меч — это не только железо. Это продолжение твоей воли. Не думай, что сможешь победить только яростью.

Вайесс приблизилась, нанося удары то справа, то слева, заставляя Энью только защищать поочерёдно ноги и голову. Пока что она уступала в скорости, зато у неё было преимущество в возможностях атак и радиусе защиты, так что она то разрывала дистанцию, то снова наседала одними рубящими, заставляя его уставать. В конце концов, Энью не хватило силы удержать меч, и она резким движением вправо и вверх заставила рукоятку выскользнуть из пальцев. Клинок с глухим стуком воткнулся в землю метрах в десяти. Энью выставил руку вперёд и выпустил огонь, прежде чем она успела отойти или защититься, что-то прорезало предплечье, будто по коже забегали иголки. Она не чувствовала боли, но это ощущение не нравилось её телу, и когда взгляд упал на место повреждения, вместо руки до локтя осталось только догорающее пеплом чёрное месиво.

— Неплохо. Но, я думала, мы сражаемся на мечах, — спокойно ответила Вайесс, перехватывая клинок в одной руке и опуская её под его тяжестью. — Да, так держать его, конечно…

— Я не следую твоим правилам, — прорычал Энью, поднимая откинутый меч.

— …Тяжело, — закончила она, — Всё повторяется, как в первую встречу, да?

На секунду в глазах Энью промелькнул огонёк осознания, но только на секунду, потому что в следующую он уже, ускорившись, атаковал сбоку, чуть не выбив оружие у неё из рук. Удержать получилось только везением, потом что в последний момент одно лезвие упёрлось в землю, но Энью даже не дал шанса его вытащить. Вайесс успела заметить, как меч приближается к её шее, но обороняться времени уже не оставалось, так что она просто перекатилась в сторону, оставляя свой в земле. Убрала повреждённую руку за спину, потом подняла вторую, закрывая как можно больше пространства для нападения. У неё был только один шанс на победу — успеть перейти в зону досягаемости для удара прежде, чем до неё достанет меч.

Энью, похоже, нападал, просто пытаясь попасть, и даже не размышлял над стойками и вариациями ударов, так что сначала она только отступала, по очереди уворачиваясь от каждой атаки. Нужно было дождаться, пока он сделает прямой выпад и даст возможность приблизиться, после чего ударить по шее или в солнечное сплетение, лишая равновесия, а потом уже думать, как победить с одной рукой. В этом плане отсутствие предплечья было даже выгодно: уклоняясь вправо, она не подставляла левую руку, и, к тому же, тело весило немного меньше. Но это не сработало. Она не совсем поняла почему, но ничего не сработало. Когда Энью сделал этот выпад, она не стали уходить в сторону, сокращать дистанцию или уводить меч в сторону, а просто подалась вперёд, повинуясь какому-то инстинкту, сидящему глубоко внутри, инстинкту, который нещадно требовал платы.

Меч прошёл насквозь через сердце, окропившись красной, горячей от кипевшей внутри энергии крови. Она услышала стук Пустоши, отдавшийся мурашками в похолодевшей коже, но сердце не прекратило биться ни через секунду, ни через десять, ни потом, всё продолжая качать кровь по изрезанному телу. Не телу, а хранилищу огромной энергии, не дававшей этому хранилищу прекратить существование. Это было обещание — Красной, Пустоши, Фабуле — обещание продолжать жить, которое она не могла нарушить по собственной воле.

— Если бы я была человеком, — улыбнулась она, осторожно касаясь пальцем переносицы Энью. — Ты бы убил меня…

Его откинуло назад, и больше двинуться не получилось. Голова заполнилась мороком, одним серым, повторяющимся воспоминанием — как он поднимает с земли копьё, взвешивает древко на руке, а потом отпускает, сквозь красную пелену смотря, как оно достигает цели, раз за разом. И снова тонет город в кровавой боли осознания, снова поднимает, взвешивает, бросает, и так по кругу, сотни, тысячи раз, пока его разум не достигнет пика и не сломается или не переродится.

— Это уже произошло, и никак ты это не изменишь, — оборачиваясь, проговорила Вайесс. — Теперь сам выбирай — остаться на месте или пойти вперёд.

***

— У него похожая аура, — заметил Джон, хлюпая коричневыми ботинками по лужам. — Ты ради такого всё провернул?

— Разве у нас есть дозволение что-то «провернуть»? — отмахнулся Юнмин. — В этом плане у нас меньше привилегий, чем у твоей ученицы.

— Я же просил, только не в парк…

— А я когда-нибудь тебя слушал? — засмеялся Юнмин.

— Было время, — Джон коснулся фонаря, и на пальцах осталась влага недавнего дождя. Поверхность была матовое, а стекло немного грязное, так что светило тускло и даже немного зловеще. — Когда-то давно.

— Давно не считается.

— Ага, точно…

— Что теперь делать будешь?

— По плану.

— Если хочешь избавиться от меня,…

— Я не избавиться от тебя хочу.

— Если хочешь избавиться от меня, — проигнорировал его Юнмин. — Ты же понимаешь, что придётся сделать. И всё равно готов?

— С этим лучше не тянуть, — Джон выдохнул, и в ночной воздух поднялась струйка пара. — Сам знаешь.

— Хочешь драться, или решим мирно?

— Мне кажется, надо сделать покрасивее, — улыбнулся Джон. — Всё-таки они смотрят… А ты?

— Впервые за «очень давно», — Юнмин вперил глаза в собственные кеды. — Сделаю, как попросишь. Только не тяни с этим.

— Не боишься?

— С чего бы?

— Ну… — почесал подбородок парень. — Я-то ладно. А ты ведь теперь не один…

— Ты прав, — мелко заморосил дождь, ударяясь о широкие полы шляпы. — Но вряд ли это что-то меняет.

— Вряд ли, говоришь? — Юнмин загадочно улыбнулся, заглядывая прямо в глаза человеку, который должен был стать его приёмным отцом, в эти глубокие серые глаза, полнившиеся вселенской и обычной, человеческой мудростью. — Как знать…

***

Чёрные щупальца водой вытекли из обрубка руки, восстанавливая кости, ткани, кожу, и возвращая конечности чувствительность. Вайесс посгибала пальцы, подождав, пока организм привыкнет, потом так же затянула рану в груди. Фатум поднялся, мерзко улыбаясь половиной лица и заложив руки за спину. Мир вокруг вертелся смешением из противоположностей, усиленный растворяющейся в воздухе смертью. Вайесс заглянула в белый мир, но там не было ничего, кроме смещающихся друг на друга невидимых экранов, будто само пространство в нём начало искривляться. Но, несмотря на то, что он снова не мог ей помочь, она могла с уверенностью сказать, что Фатум в той же ситуации. Татуировка плавно вернулась на место, продолжая бесноваться от одного взгляда на это перекошенное, обрамлённое шрамом лицо.

— Я много раз пытался тебя подправить, — Фатум засунул руки в карманы. — И каждый раз ничего не получалось. Значит, он всё-таки лучше в этом разбирается.

— У меня свой сценарий. Я не полагаюсь ни на тебя, ни на него.

— Разделяешь с ним обязанности, как Нимы разделяют со мной? Джон, ты же был против этого проекта?

— Это совсем другое, — отозвался тот.

— Я захотела этого сама, — поддержала Вайесс. — Я попросила, он согласился.

— Мы слишком заигрались в силу, Фатум, — твёрдо прервал её Джон. — Оба заигрались. Это не то, чем могут владеть люди вроде нас. Пора пустить начатое на самотёк. За много лет одиночества я понял только одно: мы всё это время гнались за собственными иллюзиями, думали, что мы особенные, что наша задача — контролировать. Она показала мне, что мир слишком жесток, чтобы давать одному больше, а другому меньше просто так.

— Что ты имеешь в виду? — обернулась Вайесс. — Что значит «на самотёк»?

— Мы все — такие же люди, мы ничего не выбираем и ничего не в состоянии изменить, а она — в состоянии. Она может отказаться от судьбы, или, может, так всё и задумано, это неважно. В любом случае, я хочу оставить всё на неё. Не потому что мы не справляемся, а потому что мы устарели, мы утратили независимость, потому что я верю, что она справится лучше.