Монсеньор Кихот - Грин Грэм. Страница 6

— Дай ему возможность проявить себя, Тереса, дай ему такую возможность. Но только ни в коем случае не раскрывай секрета твоих замечательных бифштексов.

Прошло три дня, и отец Эррера прибыл. Отец Кихот пошел поболтать с бывшим мэром, а вернувшись домой, обнаружил на своем крыльце молодого священника с изящным черным чемоданом. В дверях, загораживая вход, стояла Тереса с тряпкой в руке. Отец Эррера, возможно, был от природы бледен, но сейчас вид у него был явно взволнованный, и белый, стоячий, как у всех священников, воротничок его так и сверкал на солнце.

— Монсеньор Кихот? — вопросил он. — Я — отец Эррера. Эта женщина не впускает меня.

— Тереса, Тереса, как это невежливо с твоей стороны. Что за манеры? Ведь это же наш гость. Ступай, приготовь отцу Эррере чашечку кофе.

— Нет. Пожалуйста, не надо. Я никогда не пью кофе. Иначе не засну ночью.

Войдя в гостиную, отец Эррера тотчас занял единственное стоявшее там кресло.

— Какая необузданная женщина, — заметил он. — Я сказал ей, что меня прислал епископ, а она в ответ мне нагрубила.

— У нее, как и у всех нас, есть свои причуды.

— Епископу такое бы не понравилось.

— Ну, он же не слышал, что она сказала, и мы ему об этом не скажем, верно?

— Я был шокирован, монсеньор.

— Пожалуйста, не называйте меня «монсеньор». Называйте «отче», если уж вам так хочется. Я ведь гожусь вам в отцы. Есть у вас опыт работы в приходе?

— Не вполне. Я три года был секретарем у его преосвященства. После окончания Саламанки.

— В таком случае сначала вам это может показаться нелегким делом. В Эль-Тобосо ведь не одна такая Тереса. Но я уверен, вы очень быстро освоитесь. Ваша докторская диссертация была… дайте вспомнить.

— По теологии морали.

— А-а, я всегда считал это очень трудным предметом. Еле-еле сдал по нему экзамен — даже в Мадриде.

— Я вижу, у вас тут на полке труды отца Герберта Йоне. Он немец. Но все равно человек очень знающий.

— Боюсь, я уже много лет не перечитывал его. Теология морали, как вы, наверное, догадываетесь, не очень нужна, когда работаешь в приходе.

— А по-моему, она незаменима. При исповеди.

— Когда ко мне приходит булочник… или хозяин гаража, что случается не так часто, их обычно волнуют весьма простые проблемы. Ну, и я доверяюсь своему инстинкту. У меня нет времени выискивать, что говорится по этому поводу у Йоне.

— Инстинкт должен питаться верой, основанной на разумном убеждении, монсеньор… извините: отче.

— Да, конечно, на разумном. Да. Но, подобно моему предку, я, пожалуй, больше доверяю старым книгам, которые были написаны еще до того, как Йоне появился на свет.

— Но ведь ваш предок читал, безусловно, только рыцарские романы!

— Что ж, мои книги, пожалуй, тоже по-своему можно назвать рыцарскими… Святой Хуан де ла Крус, святая Тереза, святой Франциск Сальский. Ну и Евангелие, отче. «Пойдем в Иерусалим, и мы умрем с Ним» [Евангелие от Иоанна, II, 16]. Сам Дон Кихот не мог бы сказать лучше апостола Фомы.

— Ну, естественно, Евангелия никто не отрицает, — сказал отец Эррера тоном человека, делающего мелкую и несущественную уступку собеседнику. — И все-таки суждения Йоне по теологии морали очень разумны, очень. Вы что-то сказали, отче?

— Да нет, ничего. Трюизм, который я не имею права произносить. Я просто хотел добавить, что другой разумной основой инстинкта является любовь господня.

— Конечно, конечно. Но нельзя забывать и о его праведном суде. Вы со мной согласны, монсеньор?

— Да, м-м, да, пожалуй.

— Йоне проводит очень четкое разграничение между любовью и праведным судом.

— Вы учились на секретаря, отче? Я имею в виду — после Саламанки.

— Безусловно. Я умею печатать и, не хвалясь, могу утверждать, что очень хорошо стенографирую.

Тут Тереса просунула голову в дверь.

— Что вам приготовить на обед, отче, бифштекс?

— Два бифштекса, пожалуйста, Тереса.

Отец Эррера повернулся, и солнце снова сверкнуло на его воротничке — будто светило подавало сигнал, — но о чем? Отец Кихот подумал, что он никогда еще не видел такого чистого воротничка, да и вообще такого чистюли. Казалось, до того гладкая и белая была у отца Эрреры кожа, что ему никогда не требовалась бритва. «Вот что получается, когда долго живешь в Эль-Тобосо, — сказал себе отец Кихот, — я превратился в неотесанного селянина. Далеко, очень далеко живу я от Саламанки».

Наконец настал день отъезда. Хозяин гаража — правда, не без ворчания — обследовал «Росинанта» и признал его годным для поездки.

— Гарантировать я ничего не могу, — сказал он. — Вам бы надо было продать его уже лет пять назад. Но до Мадрида он вас довезет.

— Надеюсь, и обратно тоже, — сказал отец Кихот.

— Это уже другой вопрос.

Мэр торопил отца Кихота, ему не терпелось уехать. Он вовсе не желал видеть, как обоснуется в его кресле другой человек.

— Это же фашист-чернорубашечник, отче. Скоро мы вернемся к временам Франко.

— Да упокоит господь его душу, — почти машинально добавил отец Кихот.

— Никакой души у него не было. Если она вообще существует.

Чемоданы они уложили в багажник «Росинанта», а на заднее сиденье поставили четыре ящика доброго ламанчского вина.

— На мадридское вино не стоит полагаться, — сказал мэр. — Благодаря мне у нас по крайней мере есть кооператив, где работают честные люди.

— А зачем нам ехать в Мадрид? — спросил отец Кихот. — Помнится, будучи студентом, я терпеть не мог этот город и никогда больше туда не возвращался. Почему бы нам не отправиться в Куэнку? Я слышал, Куэнка — красивый город и намного ближе к Эль-Тобосо. Я не хочу слишком утомлять «Росинанта».

— Сомневаюсь, чтобы вы могли купить в Куэнке пурпурные носки.

— Опять эти пурпурные носки! Не желаю я покупать пурпурные носки. Я просто не могу, Санчо, тратить деньги на пурпурные носки.

— А вот ваш предок уважал униформу странствующего рыцаря, хоть ему и пришлось удовольствоваться вместо шлема тазиком для бритья. Вы же — странствующий монсеньор и, значит, должны быть в пурпурных носках.

— Но ведь мой предок, говорят, был сумасшедший. То же самое скажут и обо мне. И с позором вернут домой. Я и в самом деле, наверное, немного сумасшедший, раз меня издевки ради наградили титулом монсеньера и раз я оставляю Эль-Тобосо на попечение этого молодого священника.

— Булочник невысокого мнения о нем, и я сам видел, как он шептался с этим реакционером — владельцем ресторана.

Отец Кихот настоял на том, что он поведет машину.

— «Росинант» иногда выбрасывает фокусы, которые только я знаю.

— Вы же сворачиваете не на ту дорогу.

— Мне надо вернуться домой — я там кое-что забыл.

Отец Кихот оставил мэра в машине. Он знал, что молодой священник находится сейчас в церкви. А ему хотелось в последний раз побыть одному в доме, где он прожил более тридцати лет. Кроме того, он забыл книгу отца Герберта Йоне по теологии морали. Хуан де ла Крус уже лежал в багажнике вместе со святой Терезой и святым Франциском Сальским. А отец Кихот обещал отцу Эррере — хоть и не слишком охотно — уравновесить свое знание этих старых книг изучением более современной работы по теологии, которой он не раскрывал со студенческих времен. «Инстинкт должен питаться верой, основанной на разумном убеждении», — совершенно справедливо сказал отец Эррера. Если, к примеру, мэр начнет цитировать ему Маркса, отец Герберт Йоне может, пожалуй, пригодиться для ответа. Так или иначе, книжка была маленькая и легко помещалась в кармане. Отец Кихот на несколько минут опустился в свое любимое кресло. За долгие годы сиденье приняло форму его тела, и он так же привык к этой вмятине, как, наверное, его предок к форме своего седла. Отец Кихот слышал, как Тереса гремит на кухне сковородками, раздраженно ворча, а ведь это ее ворчание было для него музыкой в часы утреннего одиночества. «Мне будет не хватать ее дурного нрава», — подумал он. Снаружи мэр нетерпеливо нажал на клаксон.