Сепультурум (ЛП) - Кайм Ник. Страница 38

Моргравия выжила. Окровавленную и избитую, ее приволокли к предводителям культа. Те носили темные одеяния, в ткань которых были вплетены символы, изображавшие одновременно шестерню и восьмиконечную звезду, знак Погибели. Знак зла.

Она недооценила их — как их возможности, так и глубину их падения. Высокомерие ослепило ее. Нетерпение решило ее судьбу. Для них она стала всего лишь подопытным, экспериментом. Они переделали ее, изрезали плоть, опустошили ее и заполнили пустоту ужасами, а затем зашили обратно.

Я — сосуд их зла…

Тяжелый стаб-пистолет поблескивал в скверном освещении умывального помещения. Моргравия потянулась за ним. С сокрушенным выражением на лице она взяла оружие в руку и опустила взгляд на Эмпата. Та была мертвой, промерзшей и холодной на ощупь. На ресницах, будто бриллианты, мерцали крошечные сосульки.

— Это я — сигнал… — проговорила Моргравия, и не удивилась прозвучавшей в голосе горечи.

Валгааст не только совершил насилие над ее плотью, но и устроил так, чтобы она предала саму себя и все, за что боролась. Такую пилюлю было трудно проглотить, поэтому вместо этого она сунула в рот пистолет. Прикусила ствол, направляя его так, чтобы ей вышибло затылок. Одно нажатие. Ее жизнь за тысячи других. Это было не самоубийство. Это была необходимость. Жертва. Прервать сигнал, положить конец угрозе. Она не станет чудовищем, только не для них.

Моргравия закрыла глаза и почувствовала, как палец напрягается на спусковом крючке. Нажать еще чуть-чуть сильнее…

А затем она заколебалась.

Этого было недостаточно. Культ надлежало выжечь. Целиком и полностью. Только так можно было удостовериться, что с ними покончено.

Расслабив палец на спуске, она поперхнулась и со слезами на глазах вынула ствол изо рта. Вкус остался. Теплый металл и кордит. Она сделала длинный судорожный вдох и заставила себя подняться на ноги.

Когда она приплелась обратно к грузовику, Барак с Яной ждали ее.

Экс-надзиратель выглядел бледным, он стоял, тяжело привалившись к грузовику. Яна была рядом с ним.

— Где остальные? — спросила она, молча отметив изможденный вид инквизитора. — Я слышала выстрелы.

— Мертвы. Перегонщик убил Маклера, а я убила Перегонщика, — ровным голосом отозвалась Моргравия и двинулась дальше. — Садитесь в грузовик. Езжайте к воротам.

Она порылась в пальто, вытащила свою инквизиторскую розетту и бросила ее Яне, которая торопливо поймала предмет.

— Что это? И что значит «они мертвы»? Что происходит?

— Финал, наконец–то, — она указала на розетту. — Она вам понадобится. Без нее вас не пропустят через ворота. Скажете, что вы мои аколиты. Что у вас дело Инквизиции. Они слишком перепугаются, чтобы вам возражать. Легче просто пропустить.

По крайней мере, я надеюсь на это.

Когда Моргравия проходила мимо грузовика, Барак встал у нее на дороге. Он мягко взялее за запястье и очень тихо спросил:

— Почему они мертвы?

— Потому что никто из них не был тем, кем казался, — произнесла Моргравия. — И похоже, что и я тоже.

Если последняя фраза и навела Барака на какие–то мысли, он никак об этом не упомянул.

— Мы не можем просто тебя здесь оставить, — сказал он. — Я так не поступлю.

— Барак, я пойду одна, — отозвалась Моргравия. — Я должна. Для вас обоих это небезопасно. Вам придется меня отпустить.

Он на мгновение задержал ее взгляд, словно оценивая правдивость сказанного, а затем кивнул и уронил руку.

— Ты направляешься в церковь, верно?

— Можно и так сказать.

Он кивнул и на это, хотя по его напряженной челюсти она видела, что ему хочется пойти с ней и отомстить за мертвых из Участка IX.

— Будь осторожна, — произнес Барак.

— Просто доберитесь до ворот. Если я потерплю неудачу, только они будут стоять между чумой и всем остальным ульем. Я бы предпочла, чтобы вы находились с той стороны.

Казалось, Барак хотел сказать еще что–то, но передумал. Моргравию это устраивало. Она никогда не отличалась сентиментальностью и совершенно не испытывала ее и сейчас. Она пошла дальше.

— Больше мы не встретимся, — крикнула она. — И не пытайтесь меня искать.

Потому что я буду мертва.

Барак не ответил. Через несколько минут грузовик зачихал и с пыхтением начал удаляться.

В тени ее поджидала одинокая фигурка. Невысокая и грациозная, она имела осанку танцовщицы, однако Моргравия знала, что к чему.

Когда она взглянула на Хел, на поверхности разума заплескались шевельнувшиеся старые воспоминания. Маленькая девочка, робкая и напуганная, стоит босиком, держась за руку матери. Возле храма Кровавых, громадные бронзовые двери которого открываются. Зловещая тьма, запах смерти. Вот они нетвердыми шагами приблизились к порогу, и крошечная ладошка выскальзывает из ее руки. Невинность, принесенная в жертву. Беззвучные слезы. Всепоглощающая темнота. Закрываются двери, ведущие в одну жизнь, и отпираются те, что ведут в иную. Одна утрата добавляется к другой, увеличивая ее.

— Я нашла тебя, Мама, — произнесла Хел и сделала неглубокий книксен.

— Не только меня, — отозвалась Моргравия. — У тебя есть и еще что–то, так ведь?

Хел склонила голову.

— Ты вспомнила?

— Кое–что.

— Тогда иди за мной, я знаю дорогу.

Моргравия подавила скорбь, подавила желание прикоснуться к лицу Хел, чтобы ощутить непорочность, которая, как ей было известно, давно уже ушла. Это был внутренний порыв, глубокая тоска. Она не выдала ничего из этого. Потому что и сама не понимала. В воспоминаниях присутствовал пробел, словно те сговорились ускользать от нее.

Глава XXVI

Вера

Неверующие горели. Их кожа чернела, и они корчились в клетках, обгорая до костей, пока не оставалось ничего, кроме пепла. Те, кто еще ожидал своей участи в загонах, были вынуждены наблюдать. Некоторые плакали, другие смотрели с тупой увлеченностью. Большинство узников сбились в группы — часть в силу родственных связей, часть из простого племенного инстинкта. Человек не создан для жизни в одиночестве. Движущей силой его эволюционного цикла является врожденная тяга к размножению. Каждому нужен клан. Так повелось с первобытных времен, это важнейший для выживания инстинкт. Ведь поодиночке люди слабы, но вместе он сильны.

«А еще глупы», — подумал Кристо, размышляя об этих когда–то прочитанных словах. Культом овладела стадная ментальность, а их демагог Конвокация разжигал и подпитывал ненормальные верования. Убивая и сжигая, он вещал, якобы провозглашая волю Императора и преподнося объятых пламенем в дар тьме внизу. Кристо даже представить не мог, какие ужасы кроются в глубинах бездны, однако мысль о падении туда в виде обугленных костей приводила его в ужас. Она пугала его сильнее, чем смерть и боль, поскольку он невольно осознал — некая его толика, возможно, верила, будто в этой тьме что–то есть. Разумеется, это было неправомерное утверждение, однако он чувствовал. Он лишь недавно признался себе в этом, глядя на яму.

Присутствие. Он задался вопросом, ощущают ли его в свои предсмертные мгновения те, кого подвешивают наверху.

Он не отпускал Карину далеко от себя. Та мало что говорила с тех пор, как пришла в сознание. Какая–то его часть жалела, что это вообще произошло. По крайней мере, так она бы избежала этого ада. В буквальном смысле: долбаной огненной преисподней.

Вместе с ними держалось несколько рабочих с факторума, патронщики и производители брони.

Кланы.

Он сообразил, что Селестия отошла, лишь когда было уже слишком поздно. Та стояла одна, отдельно от всех племен, ведь ее собственное было мертво — его испепелил огонь, совсем как людей в клетках, или же сожрала деградировавшая разновидность человечества.

У тварей-каннибалов тоже было племя. Орда. Впрочем, похоже было, что они не доставляют церкви проблем. Возможно, именно так Конвокация согнал столь многих под ярмо своего культа. Он предложил защиту, убежище от мертвецов, и — хотя оставалось неведомо, как он добился успеха — назвал это верой, как поступает множество ограниченных людей, жаждущих власти. Если нечто нельзя доказать, в это необходимо лишь верить, слепо и абсолютно, вплоть до уничтожения всего, что встанет против, как бы рационально оно ни было.