К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения. Страница 27

— Мамочка! — тонким, срывающимся голосом сказала Анна. — Ой, мамочка… Ой, Господи.

Это несомненно были чьи-то глаза, но кому они принадлежали, она не смогла бы ответить ни за что. Они были в сажени от неё, бежать Анна всё равно не могла, поэтому просто сидела неподвижно, стуча зубами. Может быть, ей всё это снится? Сейчас она откроет глаза и увидит, что лежит на своей мягкой, удобной кровати, за окном будет просыпаться чистенький весенний Баден, а Люба подаст ей в постель кофей со сливками.

Анна зажмурилась изо всех сил, прижала руки к лицу и содрогнулась: совсем рядом с собой ей послышалось чьё-то шумное дыхание, будто к ней приблизился какой-то крупный зверь. Сама она даже перестала дышать от страха, только продолжала твердить сама себе: «Сейчас всё это закончится. Я проснусь, и всё закончится».

И только когда воздуху в лёгких стало уже не хватать, а сердце бешено заколотилось от недостатка кислорода, она наконец опустила руки, открыла глаза. В шаге от неё стоял кто-то. В темноте ничего толком разглядеть ей не удалось — но угадывающийся силуэт, несомненно, был человеческим, а не звериным.

— К-к-кто здесь? — дрожащим голосом пролепетала Анна.

Человек, стоявший вполоборота к ней, повернулся и, не отвечая, слегка поклонился. Анна слабо взвизгнула и попыталась отползти по скамье подальше: глаза его светились во тьме, словно два холодных голубых огонька. Господи, что же это?

Незнакомец, однако, стоял неподвижно и не делал попыток приблизиться. Анна тоже сидела без движения, вцепившись в собственные колени, и дрожала так, что скамейка под ней ходила ходуном.

— Я подумал, сударыня, что вам, верно, требуется помощь, — раздался спокойный, невозмутимый голос.

В сочетании с событиями этой ночи и светящимися глазами незнакомца, эта вежливо-безличная фраза прозвучала прямо-таки фантастически.

— Ч-что… Ч-т-то в-вы здесь дел-лаете? — выдавила Анна, стуча зубами. — З-за-ч-чем вы м-меня пуг-гаете?..

— Вам показалось, — спокойно ответил незнакомец. — У меня не было намерения никого пугать. А делаю я здесь то же, что и вы: гуляю.

Не переставая трястись, Анна попыталась поднять голову и взглянуть на него — но ничего не рассмотрела. Мрак окутывал незнакомца, точно плащом.

— Так как же, сударыня, вам помочь? Вы ужасно промокли, замёрзли и измарались в грязи, к тому же у вас вывихнута нога.

— О… О… Отк-куда в-вы знаете? — прошептала Анна. — Ведь здесь же совсем темно?

— У меня острое зрение, — последовал ответ.

Кажется, он и вправду был не каким-то разбойником, не чудовищем и не лесным зверем. Анна снова попыталась разглядеть собеседника — и тут только сообразила, что, оказывается, общается с ним по-русски и он отвечает на том же языке, причём без малейшего акцента.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Сейчас не лучшее время для церемоний представления. Вы не боитесь, что родные обнаружили ваше отсутствие и страшно тревожатся?

— За меня некому тревожиться, — пробормотала Анна. Она сейчас ощущала не столько холод и боль в ноге, сколько усталость. Ей захотелось расстелить свою пелерину, пусть даже она вся мокрая, на скамье. А потом улечься, вытянуться во весь рост и заснуть.

— Неужели? — удивился незнакомец. — Разве вы приехали сюда в одиночестве?

— Нет, — Анна едва шевелила языком, она говорила будто в полусне. — Но мой муж ушёл из дома и, верно, до утра не вернётся… Потому, что моя сестра вот-вот должна родить… Он ушёл, и я тоже ушла… А мачеха хочет меня убить…

— Вот как, — невозмутимо произнёс незнакомец, точно всё понял из этого бессвязного рассказа. — Ну а теперь мы с вами спустимся в долину; вам нельзя дольше оставаться здесь, в холоде и сырости, да ещё с больной ногой.

Анна даже ойкнуть не успела: её легко, точно пёрышко, подхватили чужие руки. Незнакомец пристроил её голову на своём плече — и мощными, лёгкими прыжками помчался по мокрой, раскисшей тропе. По-видимому, он и вправду отлично видел в темноте — а ещё он ни разу не споткнулся, не поскользнулся, не замедлил бега… Казалось, Анна в его руках ничего не весит: он поддерживал её одной рукой, а другой успевал отводить ветви деревьев, дабы они не хлестали её по лицу.

Она уже не могла удивляться и бояться, лишь вспоминала свой трудный мучительный путь по тропе вниз и устало благодарила Бога, что кто-то пришёл ей на помощь. И не всё ли равно какие у него там глаза?..

В этих могучих тёплых руках Анна вдруг ощутила дивный покой, схожий с тем, какой она чувствовала давным-давно, в детстве, когда отец качал её, малютку, на руках. Как чудесно это было, какими надёжными и сильными были эти объятия… А вдруг это папенька, что присматривает за ней с небес, послал спасти её… Но кого? Ангела? Тогда — почему же он бежит, а не летит?

«Ангел это или кто другой — всё равно, благодарю вас, папенька».

* * *

Уснувшую Анну бережно водворили в карету и уложили на подушки… Человек, что перенёс её сюда, взобрался на козлы, но поводья брать в руки не стал, лишь что-то прошептал вслух; карета, запряжённая четвёркой лошадей, рванулась с места. До Бадена было два часа пути.

* * *

Она проснулась от того, что почувствовала рядом с собою чужое присутствие. Дверца кареты была открыта, холодный ночной воздух шевелил её волосы; Анна заметила в темноте уже знакомые ей, светящиеся голубоватые огоньки. Лица незнакомца и его одежды она по-прежнему не могла разглядеть.

— Это вы? — сонно пролепетала Анна. — Что такое… Где я?

— Мы уже поблизости от Бадена, сударыня. Извольте сказать, по какому адресу вас доставить — вы окажетесь дома в самом скором времени.

Анна назвала улицу, на которой находился дом, что они нанимали, затем выглянула в окошко кареты. На востоке уже занималась заря. Лошади постукивали копытами по деревянной мостовой, мимо проплывал спящий городок. В голове у неё прояснилось. Боже, неужели она пропадала в горах всю ночь? Но… ей тотчас пришло в голову, что о ней и впрямь некому беспокоиться, разве что горничной Любе, которая глубоко привязана к ней. Что же касается мужа, так его, пожалуй, до сих пор дома нет, мачехе и Элен не до неё…

Знакомая дверь распахнулась, и Анна увидела Любу, бегущую с зажжённым фонарём навстречу остановившейся карете. Анна открыла дверцу и выскочила, на миг забыв про больную ногу. Прихрамывая, она заковыляла вперёд; Люба же подхватила её под руку.

— Барышня! Барышня! — со слезами говорила Люба. — Ну, можно ли так? Я всю ночь глаз не сомкнула, как вы пропали… Думала, да как же я барину-то покойному на том свете в глаза смотреть стану?! Барышня моя пропала, и следов нет, прямо как маменька ваша покойная! Да как же вы так?! А шляпка-то где? И ботиночки все в грязи, и личико-то перемазано!

— Прости, Любаша, прости, моя милая, — виновато отвечала Анна. — Не будем шуметь. А что же Элен?!

— Елена Алексеевна ночью двойней разрешилась, — шёпотом ответила Люба. — Мучилась долго, бедняжка, да всё закончилось благополучно. Двое у неё, мальчик и девочка: живые, здоровые.

— Подумать только! — Анна всплеснула руками. — Двойня! А граф знает?!

— Ничего не знает, не возвращались покуда они. А вы-то как же, куда пропасть на целую ночь изволили?

— Я гуляла, заблудилась в горах, вот господин в карете меня подвёз…

Она оглянулась, в надежде при свете фонаря рассмотреть наконец-то своего таинственного спасителя — и застыла на месте. Карета, что доставила её к дому, и этот странный незнакомец исчезли без следа.

* * *

Немного позже карета, что двигалась быстро и на удивление тихо, прибыла на постоялый двор соседнего с Баденом городка. Человек, что правил ею, прошёл к себе в комнату, быстро собрал немногочисленные пожитки: скромную, но элегантную штатскую одежду, дорогое бельё, несколько книг, саблю и пару пистолетов. Затем он переоделся в дорожное платье — поспешно, но без суеты. Все его движения были спокойными и выверенными, а выражение лица — печальным.

Он был рад, что смог хоть как-то помочь той, что была для него важнее и дороже всех на свете — но поручение, данное ему, оказалось порядочной обузой. Что же, так теперь и оставаться в этой провинциальной глуши, наблюдая за семьёй, которая уже была ему столь несимпатична? Человек этот был по природе философом и полагал: люди сами выбирают свою долю, никто за них ничего не решит. Да, эта семья жила плохо и неправильно, но ведь никто из них не думает что-то менять. Значит, ничего тут со стороны не сделаешь.