К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения. Страница 44

— Я думала об этом, — прозвучал решительный ответ. — И отмела несколько вариантов. Мы с вами ни за что не сможем осуществить это собственноручно: Анна подозрительна и ненавидит нас обоих. Она не станет ничего есть или пить из моих рук; разыграть же приступ нежности и увезти её куда-нибудь в романтическое путешествие у вас тоже не получится, хотя это было бы наиболее удобно…

Левашёв слушал и всё более ужасался. Катерина Фёдоровна всегда казалась ему тихой, незаметной мышкой, полностью зависящей от мнения окружающих. И вдруг — такое!

— Поэтому, — продолжала она, — самое безопасное, что тут можно сделать: несчастный случай. На охоте, во время масленичных катаний, на конной или лодочной прогулке… Так, чтобы были свидетели. В крайней ситуации останется инсценировать попытку ограбления. Или пожар…

— Я не позволю вам жечь мой дом ради того, чтобы избавиться от падчерицы! — возмутился Левашёв. — Вы что, с ума сошли?

Катерина Фёдоровна вновь презрительно усмехнулась.

— И правда, я позабыла про вашу скупость! Полагаю, имение в Стрельне вам не так дорого, как этот дом?

Владимира передёрнуло: каковы бы ни были его желания, звучало всё это весьма мерзко.

— Вы предлагаете просто ужасные вещи, — сказал он. — Не лучше ли воспользоваться каким-нибудь зельем? Не обязательно вам собственноручно подносить его Анне. Если Люба или Марфа подадут ей…

Ответом ему была улыбка тёщи, похожая на оскал гиены.

— Наверное, если бы средство было верным и безопасным, я прибегла бы к нему. Но как найти то, что не имеет вкуса, запаха, цвета, подействует наверняка и не вызовет подозрений у доктора?

— Это и вся причина? — спросил граф. — Вы могли бы разузнать у каких-нибудь травниц, знахарок…

— Я? — Катерина Фёдоровна помолчала, глядя ему в глаза. — Простите за откровенность, но мне нет резона всё делать самой, позволив вам остаться чистеньким. Я достаточно изучила ваш характер, Владимир Андреевич; мне надо иметь гарантии, что, если я помогу вам устранить Анну, вы, в свою очередь, не обидите мою дочь. Иначе вы просто воспользуетесь ситуацией в своих интересах. И боюсь, моя Элен занимает в них далеко не первое место!

Неужели эта бледная моль собирается его шантажировать?

— И каких же вы хотите гарантий? — медленно проговорил Владимир.

— Очень просто: мы осуществим это вместе. Вы будете зависеть от меня, я — от вас. И никакого обмана. Мне совершенно нет нужды добиваться вашей гибели, граф, но, если Элен будет страдать, не сомневайтесь — я это сделаю! Не сверкайте глазами, вам нечем меня напугать!

Проклятая ведьма решила, что он будет плясать под её дудку? Левашёв стиснул зубы, пытаясь побороть ярость.

— Отчего вы решили, что я не могу выдать вас прямо сейчас, Катерина Фёдоровна? Если я расскажу, что вы предлагали мне уничтожить Анет…

— А вам незачем делать такую глупость! — невозмутимо заявила тёща. — Это вызовет скандал вокруг вашей драгоценной фамилии, пострадает ваша репутация. И вы на всю жизнь будете обречены оставаться мужем моей ненаглядной падчерицы. Кто ещё, кроме меня, решится вам помогать?

Здесь она права, понял Левашёв. Помимо воли, он едва ли не восхитился предусмотрительностью и коварством Катерины Фёдоровны. Однако сейчас не время отступать: если она предлагает свою помощь, ею надо воспользоваться и избавиться от Анны — это первый шаг. А вот когда он станет вдовцом, авось, найдёт способ заткнуть рот и тёще. Владимир догадывался, что это будет нелегко, ибо Катерину Фёдоровну не запугать и не подкупить — но сейчас им слишком овладело искушение. Он будет свободен, богат, сможет заручиться поддержкой влиятельных людей! Кроме того, он понимал, что Катерине Фёдоровне непросто будет решиться отправить на каторгу отца собственных внуков и этим навсегда разбить сердце Элен. Пусть она сейчас говорит, что хочет, пусть думает, что он её боится; когда дойдёт до дела, всё это будет выглядеть по-другому.

— Хорошо; надеюсь, мы друг друга поняли. Мне надо ещё поразмыслить над тем, что вы сказали, Катерина Фёдоровна. В самом скором времени я дам вам окончательный ответ — а теперь прошу меня простить.

Она понимающе кивнула и принялась звонить в колокольчик; Владимир же поспешил наконец покинуть столовую.

* * *

Осень, казалось, вчера снова уступившая место лету, вернулась, накопив силы за короткий тёплый день. С самого утра шёл дождь, да не просто дождь, а настоящий петербургский ливень с тяжёлым, тёмным небом и ледяным ветром, который швырял струи воды в окна, двери, лица прохожих. Моховая улица была залита; фасады её домов совсем потемнели и казались хмурыми и раздражёнными.

Анна наблюдала в окно, как Владимир выходил из дома, как садился в поданный ему экипаж. Слава Богу, уехал наконец! Она зябко поёжилась и накинула на плечи шаль. Не то чтобы она панически боялась выходить из своих покоев после вчерашнего — но ей было настолько гадко видеть лицо Левашёва, что и за все сокровища мира она не согласилась бы позавтракать сегодня с ним за одним столом. Впрочем, их совместные завтраки и без того были весьма редки.

Интересно, что бы сделал Владимир с нею вчера, если бы Елена не вмешалась? Избил бы её? Связал? Запер на ключ? Хотя, какая теперь разница; главное, она поняла, что граф Левашёв способен на грубость и насилие. Вот только что ей делать с этим знанием, Анна и понятия не имела. Не носить же за корсажем кинжал, подобно героине какого-нибудь приключенческого романа!

Сегодня она чувствовала себя лучше, чем вчера — то лихорадочное состояние, бывшее с ней на балу, лишь иногда напоминало о себе в виде лёгонького озноба. Снова пришло на память предостерегающее видение: мачеха, которая ласково улыбается и подаёт ей какое-то зелье…

Анна не выдержала и позвонила горничной; когда появилась Люба, ей было велено подать завтрак сюда, в спальню, и сказать всем домашним, что она, Анна, скверно себя чувствует и никого не желает видеть, за исключением доктора Рихтера.

— И ещё, Люба, — твёрдо добавила Анна, — если Катерина Фёдоровна сама пожелает что-нибудь приготовить для меня, что бы то ни было — ты непременно меня предупредишь! Слышишь? Даже если это будет обычный чай!

Любаша слегка удивилась.

— Ведь она, почитай, как сюда перебралась, и в кухню-то ни разу носа не казала. Сегодня вот что-то вдруг решила позавтракать вместе с графом, а потом к Елене Алексеевне пошла…

— Да не желаю я слышать, чем она там занимается, — с досадой перебила Анна. — Просто: не хочу ничего есть или пить из её рук!

— Хорошо, как изволите, барышня. Да я вам всегда сама и кофей и чай подаю, а Катерина-то Фёдоровна к ним и не притрагивается…

Люба удалилась на кухню; Анна же устало вздохнула. Сколько можно жить, как будто в осаде? Опасаться козней мачехи, ярости мужа, неприязни Елены! Да, вчера Элен вступилась за неё, но Анна понимала, что сестра защищала не её лично — она пыталась не допустить своего драгоценного Владимира совершить нехороший поступок. И беспокоилась исключительно о нём.

Анна вышла в будуар, что являлся одновременно и её рабочим кабинетом: здесь были нежно-голубые обои, стояло трюмо из розового дерева, несколько мольбертов, стулья и пуфы расставлены в беспорядке, а камин загораживал экран, собственноручно расписанный хозяйкой. На трюмо лежали альбомы с набросками и этюдами. Стены Анна тоже украсила по своему вкусу: она задрапировала их разноцветными тканями, что придало будуару сходство с восточным шатром. И всего лишь одна картина получила право красоваться посреди этого великолепия: портрет её маменьки, Алтын Азаматовны. Никаких других изображений видеть у себя в будуаре Анна не хотела.

Но сейчас она не смотрела на портрет — она и без того помнила его до малейшей чёрточки. Анна уже привыкла и не удивлялась, когда её рукою будто бы начинал водить кто-то другой — и она рисовала, сама не зная, кого и не ведая, откуда эти сюжеты взялись у неё в голове.

Весна, солнце, цветущие луга, сочно-зелёная трава, венки из сияющих одуванчиков. Несколько парней и девушек идут вместе и поют, они молоды и счастливы… Или нет? Вот одна из девушек с огненно-рыжей косой, высокая, красивая — вернее, была бы красивой, если бы её лицо не искажали ревность и злость — сверлит взглядом идущую впереди парочку. Там светловолосый, сероглазый паренёк в опрятной рубахе протягивает букетик полевых цветов своей спутнице, да так, будто дарит ей собственное сердце… Та же застенчиво поглядывает на юношу; у неё пышные густые чёрные волосы, но Анна не видит её лица и не знает, каким оно может быть. Вероятно, она красавица — иначе паренёк не смотрел бы так восхищённо, а подруга — столь завистливо…