К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения. Страница 57

Через минуту князь Полоцкий снова стоял перед Анной, которая, казалось, спокойно спала в кресле. Князь выглядел как обычно, только на шее его виднелся багровый след. Всеслав осмотрел себя в зеркало и тщательно повязал галстук, спрятав его концы под жилет; затем он поднял с пола подвеску, оставшуюся от нового украшения Анны. В ней не было совершенно ничего зловещего: просто крупный рубин, оправленный в старое, чуть потускневшее золото. Полоцкий откашлялся; зубы всё ещё ныли, горло сильно саднило. Теперь предстояло выяснить, кто позаботился преподнести графине Левашёвой столь неожиданный подарок.

Глава 15

Анна покачивалась в карете, прислушиваясь, как копыта лошадей мерно постукивают по замёрзшей дороге. Она ехала в Стрельну, в свою усадьбу, что после смерти папеньки принадлежала ей.

Она чувствовала, что ни одного дня не может больше оставаться в доме Левашёва. Елена была в некотором недоумении, отчего это Анна вдруг решила пожить на природе; пришлось симулировать усталость, нездоровье и желание отдохнуть в тишине. К счастью, погода установилась ясная, с небольшим морозцем. Анна велела Любе уложить в сундук её тёплые вещи, упаковать любимые краски, кисти, холсты… Кроме кучера с ними никто не ехал: в стрельнинской усадьбе имелись несколько старых испытанных слуг, оставшихся там после смерти Калитиной-старшей, матери Алексея Петровича Калитина. Анна ни за что не взяла бы с собой никого из мужниного дома.

Она не помнила, что происходило до того, как она очнулась, точно после тяжёлой болезни, в своём будуаре. Она сидела в кресле, полностью обессиленная: болела и кружилась голова, сердце бешено колотилось, во рту было сухо, будто ей насыпали туда песка, глаза резало — даже огонёк свечи был невыносим, руки и ноги дрожали от слабости. А когда Анна глянула на себя в зеркало, то испугалась ещё больше: на неё смотрело серое лицо с чёрными потёками под глазами. Какой кошмар, а ведь рядом с ней стоял невесть откуда взявшийся князь Полоцкий!

Она ничего не понимала, и князь ничего не объяснял. Тут же появился доктор Рихтер, спешно вызванный Любой — он выслушал Анну, пощупал пульс, осмотрел горло, измерил температуру… Ничего определённого они не узнали — доктор предположил, что «Аннушка, вероятно, угорела — оттого и головная боль, и слабость», велел Любе открыть окна, принести чаю с сахаром и закутать барышню потеплее.

Люба принялась суетиться, доктор распрощался — а Вацлав Брониславович всё это время стоял, будто монумент, рядом с креслом и почти ни слова не сказал. Только когда они с Анной остались наедине, и она поблагодарила его за заботу, он начал расспрашивать её. И ей показалось, что они вернулись в то пасмурное утро в усадьбе Завадских.

Полоцкий хотел знать, кто подарил ей ферроньерку с рубином — на этот вопрос она честно ответила, что драгоценность приобрёл Владимир Андреевич, а уж потом Элен уговорила Анну принять её в подарок. Дальнейшее ей даже вспоминать было страшно; Анна поёжилась и плотнее закуталась в меховую полость.

Уже известным ей подчёркнуто-спокойным тоном Полоцкий сообщил, что нашёл Анну в ненормальном состоянии, напоминавшем наркотический дурман, из которого её было никак не вывести. А виной этому оказалось не что-нибудь, а подаренная ферроньерка.

— Что вы хотите этим сказать, князь? Уж не утверждаете ли вы, что меня опять пытались убить? Этой вот вещичкой? — она повертела в руках рубин, оправленный в золото.

— Да, но я склонен предположить, что дело не в самом рубине, а в шнурке, на котором он располагался, — невозмутимо ответил Полоцкий и натужно откашлялся.

Если бы голова не болела так сильно, наверное Анна расхохоталась бы до слёз.

— Я не шучу, графиня. Понимаю, вам неприятно это слушать, но я не могу ошибаться два раза подряд. В усадьбе Завадских кто-то спровоцировал нападение борзой, которая убила бы вас или серьёзно покалечила. Теперь же вас пытались отравить очень странным способом. И оба раза за покушением, вероятно, стоят ваши близкие…

— Вы сошли с ума, князь, если решили, что я буду второй раз выслушивать этот вздор! — Анна устало вздохнула. Ей не хотелось быть невежливой, но она слишком плохо себя чувствовала. — Доктор Рихтер в вашем присутствии сообщил, что я отравилась печным угаром. Вы же, думается, находитесь в плену навязчивой идеи, раз повторяете одно и то же каждую нашу встречу.

— Ваши диагнозы столь же точны, как у доктора Рихтера, — пробормотал Вацлав Брониславович и снова несколько раз кашлянул. — Вы хоть помните, что видели в бреду? Что представляли себя цветком в саду, розой?!

Нет, она ничего не помнила — кроме того, как решила не снимать подарок, который оказался ей настолько к лицу.

— Ну и как же, по-вашему, меня собирались погубить ферроньеркой? И где, кстати, этот самый шнурок? — лениво поинтересовалась Анна.

— Точно не знаю, но, возможно, шерсть была пропитана каким-то зельем, вызывающим бредовое состояние. Такое бывает, если надышаться опиумом. Что касается вашего второго вопроса — этот шнурок я уничтожил. Он убил бы вас, если бы я случайно не решил сегодня вас навестить.

— Довольно, князь. — Анна постаралась встать и, к собственному удивлению, даже не пошатнулась, лишь оперлась на спинку кресла. — Я поняла, к чему вы снова клоните, и не желаю продолжать этот разговор.

— Анна Алексеевна! Подождите. Я лишь хочу, чтобы вы были осторожны. В прошлый раз вы рассказали, что горничная вашей сестры принесла вам платье и обувь, обрызганные смертельно опасным зельем, нынешним же утром вы получили в подарок драгоценность, едва не убившую вас. Неужели это не наводит вас на мысль, что вы в опасности?

Каждое его слово, произносимое спокойным, почти невозмутимым тоном, казалось, падало тяжёлым камнем ей на темя. Как счастлива была Елена сегодня, как радовалась их совместному развлечению, как искренне убеждала принять подарок! Да полно, неужели Элен умеет так искусно притворяться?! Может ли она быть в сговоре с Левашёвым, да возможно, и с Катериной Фёдоровной? В таком случае Анна совершенно не знает своей младшей сестры!

— Оставьте меня, — чуть слышно проговорила она. — Вы ошибаетесь, ничего этого не могло быть. Доктор Рихтер сказал, что я угорела.

— Графиня, если вы будете продолжать отрицать очевидное, в следующий раз я могу и не успеть, — с расстановкой произнёс князь.

— Убирайтесь!!! — неужели это она, Анна Левашёва, так грубо кричит на своего гостя? — Уходите прочь! Вы сумасшедший и решили свести меня в могилу своей гадкой ложью! Я не верю, что вы знали мою мать! Она не стала бы водить знакомство с таким негодяем, как вы!

На шум в будуар влетела Люба, за ней Марфа.

— Барышня, барышня, да что ж это происходит? Что с вами?!

— Пусть он уйдёт, — рыдая, кричала Анна. — Пусть уйдёт, не то я велю лакеям выгнать его вон! Этот человек просто сумасшедший!

— Ваше сиятельство, — умоляюще заговорила Люба, — не извольте гневаться, только видите, припадок у барышни… Простите, но…

— Я ухожу. Люба, не спускайте с неё глаз!

— Хорошо-хорошо, — закивала горничная, — что же за напасть такая, неужто опять за доктором посылать придётся?!

Потом они с Марфой отвели Анну в спальню, раздели, укутали и положили на лоб холодный компресс. Устав от истерики всё ещё прерывисто всхлипывая, она наконец задремала. И сквозь сон услышала взволнованный голос вернувшейся Елены, почувствовала, как ласковые руки сестры гладят её лоб и волосы.

— Элен… Элен, ты ведь любишь меня? — заплетающимся языком пробормотала Анна. — Любишь, несмотря ни на что?

— Ну как же ты так, Анет, родная? Ведь так хорошо всё сегодня было… Люблю, конечно, люблю, — Елена снова пригладила её волосы. — Марфа сказала, ты угорела, за доктором посылали. Что, голова всё ещё болит?

Элен была такая же, как всегда, какой помнила её Анна всё детство и всю юность. И даже сотня князей Полоцких не убедила бы её в эту минуту, что младшая сестра хочет её смерти.