К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения. Страница 7

Поэтому и своё чувство к Анне он, без стеснения, характеризовал подобным же образом. Но от всех этих рассуждений не оставалось и следа, стоило ему лишь мельком её увидеть.

«Если бы я только верил во всю эту чепуху, точно решил бы, что приворот какой-то действует», — подумал Владимир, прежде чем позвонить в квартиру Калитиных.

Затем он придал лицу подобающее взволнованно-нежное выражение — ведь он влюблённый жених, переживающий за больную невесту — и позвонил в колокольчик.

***

Дверь отворилась, и Владимир увидел любопытное курносенькое личико горничной Любы. Узнав его, девушка вспыхнула от удовольствия и жеманно присела.

— С добрым утром, голубушка, — мягко проговорил Владимир. — Я приехал узнать о здоровье Анны Алексеевны. Лучше ли ей?

— Пожалуйте в гостиную, господин граф, — пропела Люба. — Доктор с утра были, сказали — барышне лучше, скоро и совсем здоровы будут. Пойду, позову младшую барышню, Елену Алексеевну.

Девица бросила на него кокетливый взгляд через плечо и упорхнула.

Владимир продолжал стоять посреди гостиной, как бы не смея шелохнуться. Он не поклялся бы, что за ним не наблюдают из-за портьеры — в гостиную выходили несколько дверей: из кабинета хозяина, из столовой и салона, где стоял рояль. Квартира на набережной Мойки, что уже много лет занимал Калитин с семейством, была куда более обширна и роскошно обставлена, нежели его собственное жилище… Он не показывал виду, что стыдится своего бедственного положения; напротив, в разговорах с невестой подчёркивал: разорение семьи — его беда, но отнюдь не вина, и он изо всех сил постарается вернуть фамилии Левашёвых былые славу и блеск. Анна слушала, кивала и всячески выражала подобающее сочувствие. Что она думала на самом деле, для Владимира оставалось тайной.

«Ну ничего, — с внезапной злостью подумал Владимир, — не думайте, Анна Алексеевна, что я отступлюсь. Прячьтесь, не прячьтесь — от меня так просто не избавитесь».

— Владимир Андреевич… — произнёс дрожащий голосок у него за спиной.

Он обернулся и увидел Елену в утреннем туалете, с кружевной косынкой на плечах. Светло-русые волосы были уложены в высокую, строгую причёску, серые глаза смотрели на него печально и восхищённо… Как же не похожи они с Анной! Та вся стремительность, порыв, непокорность — словно тонконогая огненноглазая кобылица с кудрявой чёрной гривой! Владимир знал толк в лошадях, и частенько проводил — не вслух разумеется — такие сравнения. Елена же напоминала послушную извозчичью лошадку. Вся в мать, Катерину Фёдоровну.

Портрет второй супруги Алексея Петровича Калитина находился здесь же, в гостиной. Точно по чьей-то злой иронии он висел аккурат напротив портрета татарской княжны. Эти два изображения, расположенные визави, в самом невыгодном свете представляли вторую супругу хозяина — блеклые глаза, бесцветные ресницы и брови, бледные, тонкие губы, плоская грудь…

«И как только папашу Калитина угораздило жениться на этой серой моли после красавицы-княжны?» Впрочем, этой мыслью задавался не он один. Калитин был захудалого рода, но имущество и капиталы делали его женихом более чем завидным.

Всё это моментально промелькнуло в голове Владимира, однако он не позволил себе ни на секунду выйти из роли. Встретившись глазами с Еленой, граф Левашёв умоляюще протянул к ней руки.

— Что Анна Алексеевна?!

Губы несчастной Елены горько дрогнули.

— Спасибо, Анет гораздо лучше. Доктор навещал её нынче утром…

— Ах, простите, милая Елена Алексеевна, — будто опомнившись, заговорил Владимир и поднёс её вялую, холодную руку к губам. — Болезнь вашей сестры заставила меня забыть о хороших манерах. Но когда же я смогу её увидеть?

Казалось, Елена сейчас расплачется.

— Нам сказали, Анюта уже сегодня сможет выйти к обеду, и если вы останетесь… Она будет вам страшно рада.

Левашёв глубоко вздохнул, сожалея, что силой своих артистических способностей не может вызвать у себе на лице смертельную бледность, а затем — медленно возвращающийся румянец. Хотя, что уж там, для Елены сойдёт и так. Она ведь, как и все, уверена, что граф страстно влюблён в её сестру.

Владимир осведомился у Елены о здоровье её батюшки и матушки и спросил, может ли он засвидетельствовать им своё почтение. Оказалось, узнав, что Анне стало лучше, Калитин уехал по делам, которые несколько забросил в последнее время, а Катерина Фёдоровна отправилась к какой-то своей приятельнице.

Однако, уезжать, не встретившись с Анной, после того как он сам же выразил столь нетерпеливое желание её видеть, было бы по меньшей мере странно. Владимир завёл какой-то тривиальный разговор насчёт великолепной квартиры Калитиных, картин и портретов в гостиной. Елена прервала его дрогнувшим голосом:

— Вы, должно быть, как и все, очарованы красотой маменьки Анны — вот на той картине. Папаша говорил, Анет похожа на мать настолько сильно, что, будь она здесь, они смотрелись бы, как сёстры-близнецы.

— О да, есть такие лица, над которыми не властно время, — галантно подтвердил Владимир. — Я был бы необыкновенно счастлив узнать матушку Анны Алексеевны, и глубоко сочувствую этой утрате… Увы, мы не в силах исправить несправедливость судьбы.

— Кто знает, — продолжала Елена, следуя за ходом своих мыслей, — может быть это вовсе и не так. Вам ведь известно: никто никогда не видел мать Анны мёртвой. Она исчезла бесследно, будто её никогда и не было в этом доме. Однако, её вещи, драгоценности, одежда — всё осталось здесь. А вдруг Анна и правда встретила её — и это был не кошмар и не галлюцинация…

— Что-что? — изумился Владимир. — О чём вы, Елена Алексеевна?

Елена запнулась и подняла на него умоляющие глаза.

— Владимир Андреевич, вы благородный человек и друг нашей семьи. Прошу, забудьте, о чём я сейчас говорила и не передавайте никому мои слова. Это всё болезнь Анет так подействовала… Она захворала столь неожиданно, мы до сих пор не можем прийти в себя.

Что правда, то правда — Елена выглядела такой усталой и измученной, будто не спала много ночей. Сейчас она казалась старше Анет лет на восемь.

Горничная Люба внесла на подносе чай в изящных фарфоровых чашечках, и спросила, не желают ли господа закусить. Однако, Елене было не до еды — она пригласила Владимира выйти, подышать свежим воздухом на балконе.

Они уселись в кресла и принялись наблюдать за происходящим на набережной. С наступлением лета город заметно опустел, толпа рассеялась, улицы были почти пустынны. По тёмной воде реки двигались небольшие паромы и лодки. Было так тихо, что до них доносились резкие, нервные крики чаек.

Владимир заметил, что Елена украдкой то и дело поглядывает на него.

— Нынче такой прекрасный, солнечный день, — тихо проговорила она. — Кажется, что осень не придёт, дожди, туманы и сырость никогда не начнутся. Ах, если бы эти краткие мгновения счастья можно было задержать навечно!

— Ну, Елена Алексеевна, думаю, вам бы наскучило солнце каждый день, — добродушно возразил Владимир. — Когда я был маленький, то моя покойная матушка брала меня с собой в Италию — она ездила туда на лечение. Так вот, так много солнца как там, я не видел нигде, и, надо признаться, оно мне страшно надоело.

Елена засмеялась, первый раз за сегодня.

— А вы бывали в Италии? — спросил у неё Владимир лишь для того, чтобы не иссякал разговор.

— Мы с сестрой очень мало где бывали. Батюшка вечно занят, мамаша не любит путешествий: любые сборы и суета для неё очень тяжелы. Даже переезд на нашу дачу в Стрельну каждый раз укладывает её в постель на три дня. Она, знаете, такая домоседка! — принялась рассказывать Елена.

Дверь, ведущая с балкона в гостиную, была открыта; через неё Владимиру прекрасно было видно портрет Катерины Фёдоровны.

«О Боже, зачем Калитин всё-таки женился на этой бледной немочи?» — подумал граф, едва сдерживая зевок. — «Если бы не женился, авось, у него была бы сейчас только одна дочь, и всё его состояние было бы… моим. А так, что уж тут говорить…»