Последняя одиссея - Роллинс Джеймс. Страница 2

Вообще есть мнение, что Леонардо находился под влиянием работ аль-Джазари, умершего за два века до его рождения, и что-то из них «заимствовал». Таким образом, Леонардо перенял факел прогресса, брошенный исламским миром, когда угас свет его золотого века. На самом деле влияние, оказанное аль-Джазари на Леонардо, куда сильнее, чем кто-либо предполагал, – и скоро вы об этом узнаете.

Таков путь прогресса: эстафета передается из рук в руки, из века в век, из одной страны в другую.

Однако вернемся к мысли о том, что необходимость – мать изобретений. Сам собой напрашивается вопрос: «Какая необходимость сильнее прочих подстегивает прогресс и изобретательство?»

Ответ простой: война.

Художник склонился над мертвой головой. Жуткое украшение стояло посреди стола, насаженное на колышек и идеально освещенное утренним солнцем. Собственно, из-за хорошего света маэстро и предпочел работать в мастерской при Бельведерском дворце. Находясь на священной земле Ватикана, он без малейшего колебания искусно срезал кожу со щеки девушки. Бедняжка чуть не дожила до семнадцатилетия.

Трагедия, конечно, зато художнику досталась отличная модель.

Он обнажил тонкую мускулатуру и, щурясь, осмотрел волокна, соединяющие скулу и обвисший уголок рта. Следующий час он осторожно подергивал за них, отмечая движения бледных губ и прерываясь лишь затем, чтобы ловким движением левой руки сделать очередной набросок на листе пергамента. Он отмечал все: ширину ноздрей, складки на щеке и под нижним веком.

Наконец удовлетворенный, художник с хрустом в спине распрямился и отошел к мольберту. Взял кисточку из конского волоса и присмотрелся к незавершенной левой стороне портрета, лицо на котором навеки замерло в три четверти оборота. Без модели приходилось работать по памяти. Обмакнув кисть в краску, он добавил мазок у нижней губы. Пустил в ход знания, почерпнутые благодаря вскрытию.

Довольный, отошел на шаг.

«Вот так-то лучше… намного лучше», – подумал он.

Двенадцать лет назад, еще когда маэстро жил во Флоренции, богатый купец по имени Франческо дель Джокондо заказал ему портрет молодой супруги, прекрасной и загадочной Лизы. С тех пор художник всюду возил с собой незавершенную работу: из Флоренции в Милан, а оттуда – в Рим. Однако до сих пор не был готов расстаться с ней.

Микеланджело, выскочка, порой деливший с ним жилье, со свойственной юнцам дерзостью насмехался над такой увлеченностью и нежеланием заканчивать портрет.

Ну и пусть его.

Казалось, глаза портрета следят за художником. Кожа девушки на холсте лоснилась в холодном утреннем свете, а угли в остывающем очаге лишь усиливали впечатление.

«Годы идут, знания растут, и ты получаешься у меня все прекраснее».

И все же работа была пока не готова.

За спиной у художника отворилась дверь. Стон петель напомнил о прочих обязанностях, более срочных заказах. Маэстро раздраженно стиснул кисть – в который раз его отвлекают от созерцания этой улыбки!

Мягкий виноватый тон подмастерья слегка сгладил подпорченное настроение.

– Маэстро Леонардо, – обратился к учителю Франческо, – я подготовил все, что вы просили, в дворцовой библиотеке.

Леонардо со вздохом отложил кисть и снова отвернулся от Лизы.

– Grazie [5], Франческо.

Он направился к висевшему у двери подбитому мехом плащу. Взгляд Франческо упал на полуосвежеванную голову. Глаза юноши расширились, лицо побледнело, и все же он воздержался от замечаний.

– Брось пялиться, Франческо. Пора бы перестать пугаться таких вещей. – Накинув плащ, Леонардо подошел к двери. – Хочешь быть художником, ищи любых знаний. Всюду, где только можно.

Франческо кивнул и последовал за учителем.

Вдвоем они спустились по каменным ступеням и вышли во внутренний двор Бельведерского дворца. Схваченная инеем, лужайка побелела; пахло дымом. В обе стороны вдоль крыльев здания тянулись строительные леса. Ощущение грядущих перемен будоражило, распаляло в груди огонь надежды.

Наконец, когда нос уже горел от холода, Леонардо с Франческо достигли папского дворца. Капеллу в нем, кстати, недавно расписал проклятый Микеланджело.

От раздражения Леонардо даже забыл о холоде. В прошлом году он, вооружившись фонарем, прокрался в капеллу далеко за полночь. Оказывать Микеланджело честь, признавая его работу? Вот еще! Леонардо изучил ее втайне. Он помнил, как восхищенно оглядывал потолок, подмечая новаторское использование законов перспективы на таком обширном полотне. Даже взял на заметку некоторые приемы.

Злой на молодого художника, Леонардо вспомнил, как сам недавно упрекнул Франческо: «Ищи любых знаний. Всюду, где только можно». Впрочем, это не значит, что источник заслуживает признания.

Все еще сердясь, Леонардо поднялся по ступеням, кивнул гвардейцам и вошел во дворец.

Франческо, видимо, уловил его раздражение и потому предпочитал идти впереди, ведя учителя к библиотеке. Он трудился там всю ночь, облазил пыльные полки и шкафы в поисках материалов, нужных Леонардо для очередного заказа.

Время стремительно уходило.

Через три дня Леонардо вместе с папой Львом X отбывал на север в Болонью, на встречу с французским королем Франциском I, который недавно захватил Милан. Решать предстояло дела государственной важности, однако король повелел Леонардо присутствовать. Странное требование сопровождалось письмом.

Король, знавший о талантах Леонардо, намеревался заказать нечто великое в ознаменование победы Франции. Суть он изложил в подробностях: нужен золотой механический лев, который не просто ходил бы сам по себе, но чтобы у него раскрывалась грудь, обнажая скрытый внутри букет лилий, символ Франции.

Франческо, всюду сопровождавший Леонардо, словно прочитал мысли учителя:

– Думаете, вам под силу измыслить этакую золотую махину?

Леонардо взглянул на юношу.

– Уж не сомнение ли я слышу в твоем голосе, Франческо? Ты ставишь под вопрос мою искусность?

Юноша запнулся, залившись краской.

– Не… нет, конечно же, учитель.

Леонардо улыбнулся.

– Вот и славно, ведь мне хватает собственных сомнений. На одной самонадеянности многого не создашь. Великие работы слагаются из божественного дарования и смертной скромности.

– Скромности? – Франческо заломил бровь. – Вы о себе?

Леонардо хихикнул. А мальчишка-то хорошо его познал.

– Заносчивость хорошо показывать толпе, чтобы убедить мир, как ты уверен во всяком своем предприятии.

– А самому себе?

– Скромность нужна, чтобы измерить пределы своих сил, понять, когда пора расширить горизонты знаний. – Леонардо вспомнил, как упоенно разглядывал потолок капеллы и чему научила его работа Микеланджело. – Это исток подлинного гения. Человек, вооруженный достаточным знанием и изобретательностью, свернет горы.

Намереваясь доказать это утверждение, он поспешил в библиотеку.

«Хоть бы все было не зря». Франческо придержал наставнику дверь и проследовал за ним в папскую библиотеку. Про себя он молился, чтобы его труды не разочаровали этого великого человека.