Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 54

— Я бы сказал происходит, — ответил начальник первой опергруппы. — У нас приказ задействовать тебя.

— Но… — психиатр выглядел злым и ошеломленным.

Отверстчик в этот момент достал из кармана бумагу и протянул ее Иннокентию.

— У меня Управлением договор. Протектор сам признал, что в очках я представляю куда большую ценность и приказал вам держаться подальше от больницы! — вспыхнул психиатр.

— Так и было, пока ты не додумался угрожать оперативникам, выполнявшим свою работу, — отчеканил Отверстчик. — Хорошим людям удалось уберечь тебя от по-настоящему серьезных последствий. Именно Протектор счел, что ты зазнался, и пора напомнить тебе, кто ты такой. Принимайся за дело, если не хочешь проблем!

Иннокентий тяжело вздохнул и посмотрел на Веру.

— Уходи! — распорядился он.

— Нечего на это глазеть! — подтвердил слова психиатра Отверстчик. — Подите прочь, Вера Павловна!

Хранительница с трудом сдвинулась с места. Оперативники расступились перед ней и следом снова замкнули кольцо. Это же настоящие бугаи — с ужасом думала Вера. Что если они начнут Иннокентия бить? Она не могла оставить психиатра, но и остаться с ним тоже. Стражи хотели сделать что-то дурное. Вера зашла за ограду и остановилась за воротами так, чтобы не раздражать оперативников своим видом.

— Где оно? — обратился Иннокентий к обступившим его бессмертным.

Отверстчик указал на конец улицы.

— Вы не могли подпустить это еще ближе?! — взвился психиатр. — Больница же…

— Нужно было исключить любую возможность увильнуть. Все знают, что ты душу отдашь за родной стационар.

Иннокентий передернул плечами и неуверенно взялся за очки. Отверстчик неожиданно хлопнул его по плечу.

— Вопрос лишь в публичной порке. Это максимальная поблажка, — сказал он. — Ты унизил Управление в семьдесят пятом и многие об этом помнят. До недавнего времени я был уверен в том, что ты понимаешь, с чем имеешь дело, Иннокентий.

Отверстчик наклонился к психиатру, сжав его плечо.

— Куда делась твоя ловкость? В Управлении годами ждали от тебя ошибки, и ты им прямо в руки сунул шанс себя поддеть. Я не стану пересказывать все те гадости, которые они всерьез принялись обсуждать. Я напомнил им, что в Москве почти каждый бессмертный тебе чем-нибудь обязан. Как только вдоволь покорчишься от ненависти к себе, они отстанут. Я это обеспечу. Приступай. Мне не приносят удовольствия такие зрелища. Но я настоял на участии первой опергруппы. Кто-нибудь из молодняка был бы неаккуратен.

Психиатр единым движением снял очки и, к удивлению Веры, тут же повалился наземь. Хранительница выскочила из-за ворот, потому что ей было страшно видеть это. Иннокентий переживал один из тех приступов боли, что она уже видела.

Отверстчик остановил оперативников жестом.

— Эмоциональная реакция, — пояснил глава сыска, складывая руки на груди. — Если бы в глубине ваших душ было бы скрыто что-то подобное, вас раздирали бы не меньшие противоречия. Протектор задумал напомнить Москве, да и самому доктору, что он такое на самом деле.

— Что с ним? — заговорил высокий блондин.

— Испытывает мучительную боль, — пояснил Отверстчик. — Пока он человек, сильные отрицательные эмоции вызывают у него реакцию, вроде той, что ты почувствуешь, Игорь, если тебе руку, например, сломать. Ему противно менять форму. До тридцатых годов отвращение заслоняла выгода, и он так не страдал. Психиатр уже лет пятьдесят пробыл в человеческой форме, и, должно быть, позабыл каково это становиться чудовищем. Он умеет исцелять души и начальство решило, что лучше ему не снимать очки.

Психиатр тем временем дрожащими руками вернул на место очки и, сидя на коленях, уставился в землю. Лицо его было бледнее простыни. Пальцы зарылись в снег. "Он не сможет", — вдруг очень четко поняла Вера: "Не сумеет снова увидеть себя монстром. Он вылечился и если он сейчас добровольно пустит в свою душу безумие, сломается".

Стражи сгрудились вокруг психиатра.

— Шеф, — сказал тот из них, что носил козырек. — Выродок близко. Мне действовать?

— Жди, Олег! — прорычал Отверстчик и наклонился к психиатру. — Иннокентий, после того, что ты устроил в семидесятых, тебе не спустят слабости. Тебя сожрут, если сейчас же не сменишь форму. Давай!

— Ублюдки, — прошипел психиатр и снова сорвал очки.

Вера бросилась к нему, не раздумывая. Она могла унять боль. Это сейчас представлялось ей единственным выходом. Оперативники ее пропустили. Иннокентий открыл глаза, только когда Вера тронула его. До этого он с силой сжимал веки, но почувствовав ее прикосновение к руке и анестезию, должно быть, очень удивился.

— Что ты делаешь, Вера? — сорвалось с его губ, прежде чем привычный мир разорвало в клочья. — Только не ты! Нет!

Повсюду были ночь, мрак, жуткие крики. Пространство странно исказилось, дома искривились и теперь стремились вверх покачиваясь, словно языки пламени.

— Что ты наделала, Вера?! — это был единственный настоящий звук в этом пространстве.

Хранительница посмотрела перед собой, но Иннокентия там не было. Она обернулась и поняла, что психиатр встал у нее за спиной, но не даст себя увидеть. Он придержал ее голову, только не пальцами. У него, что, были когти?

— Ты добровольно шагнула в шизофренический бред. Что с тобой не так? — это прозвучало устало. — Как ты планируешь выбраться?

— Ты думаешь, что ты чудовище? — проговорила Вера, удивившись тому, насколько бесцветным и странным стал тут ее голос.

— Так и есть.

Вера обернулась, перехватив его руку. Она точно знала, что Иннокентий никогда не причинит зла любимому существу, он не ударит ее, что бы она ни сделала. Он замер позади, зажмурился, чтобы не видеть отвращения и, кажется, даже набрал воздуха в грудь — не дышать. Так делают дети, когда хотят сделать так, чтобы их было совсем не слышно. Психиатр действительно не был похож на человека так, но и чем-то жутким Вера бы его не назвала. Иннокентий напоминал большую нахохлившуюся птицу, вот почему она, наверное, при первой встрече посчитала, что он напоминал ворона. Это была его вторая, тщательно скрываемая сторона, которой он боялся куда больше, чем стоило бы.

— Ты сохранил свою душу нетронутой, — прошептала хранительница. — То, что я сейчас вижу, просто эхо катастрофы.

Вера начала с его руки. От ее прикосновения с предплечья слетели перья, а когти втянулись, оставив на месте обычные ногти. Вскоре Вера уже стряхивала облик чудовища с его плеч, головы, ног, талии. Она могла сделать это, поэтому делала. Психиатр приоткрыл один глаз и удивленно взглянул на нее.

— Не страшно? — уточнил он.

Вера покачала головой и объяснила:

— Она украла у тебя нормальный вид, а я вернула. Потому, что знаю, ты человек. Ты никогда по-настоящему не был чудовищем, им была твоя жена.

После этого Вера достала карманное зеркальце и протянула Иннокентию, чтобы он мог посмотреться в него. Довольно долго психиатр простоял, молча разглядывая себя.

— Карие, — выдохнул он. — Я ведь и, правда забыл, какого цвета мои глаза. Все это очень плохо. Вер, я должен рассказать тебе кое-что о стражах.

Хранительница вскинула голову.

— Каждый из них, собираясь вступить в бой, перекидывается в боевую форму. В этом виде они сильнее и защищены лучше обычных душ. Для смены облика им достаточно взять в руки духовное оружие. У меня его нет, я становлюсь чудовищем, если снимаю очки. Я никогда не был стражем в привычном смысле этого слова.

— Что? — пробормотала Вера.

— Ты разрушила ту форму, в которой я уничтожал врагов.

— Черт!

— Это не конец, — прикрыл веки психиатр. — Я что-нибудь придумаю. Пока нам нужно спрятаться.

С этими словами Иннокентий схватил Веру за руку и потащил к странным домам. Что-то черное тяжело свесилось из окна и ухнуло на землю, а потом не то покатилось, не то поползло. Вера встала как вкопанная. Ей даже не приходило в голову, что в домах есть жизнь. Иннокентий потянул немного сильней.