Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 70

Хирург усмехнулся.

— Этот взгляд полный вожделения. Сразу понял, что если помешаю, то себе не прощу…

Вера подумала, что она в двух шагах от того, чтобы съездить другу по роже. Остановило ее только то, что в голосе хирурга отчетливо звенели нотки зависти.

— Я-то сам довольно горячий в жизни был, — продолжал откровенничать Виктор. — Иначе бы не спутался с Ниной. Она меня за живое зацепила, за мою страсть. Я долго вообще не мог терпеть одиночества. Но вот когда умер, с удивлением обнаружил, что мне это больше не нужно. Вообще.

Вера хмыкнула.

— Не думал, что это расплата?

Хирург со всей силы пнул подвернувшуюся ему под ногу льдинку и горько усмехнулся.

— У меня об этом остались такие же воспоминания как о сладостях. Я их ужасно любил, а теперь ем и того же самого не чувствую. Я скучаю… по наслаждению.

Вера вздохнула. Ей-то самой не на что было жаловаться. Она в жизни не испытывала ничего подобного тому, что пережила с Иннокентием.

— Я думаю, нам это больше не нужно как развлечение, но получается само по себе, когда хранители влюблены. Для человека естественно любить не только душой, но и… телом.

Хирург кивнул.

— Я, правда, рад за вас. Не обращай внимания на мой тон.

— Ты поэтому меня отшил? — решилась Вера.

Это был подходящий миг. Момент искренности. Хирург обернулся и удивленно взглянул на нее.

— А?

— Я была твоей студенткой и очень хотела учиться у тебя хирургии. Бегала практически по пятам. Однажды я решила построить тебе глазки, и ты меня осадил. Жестко. Никто из мужчин со мной еще тогда так не обращался.

Виктор несколько мгновений смотрел ей в лицо, сдвинув брови. Потом вдруг его поднял веки. Узнал.

— Так ты ведь тогда была рыжая… бестия. Звали тебя Алиной.

Вера почувствовала, как земля выскользнула из-под ног и все вокруг потемнело. Мир испарился.

Глава 15. Настоящие чувства

Она пришла в себя уже в кабинете патологоанатома. Михаил Петрович размахивал перед ее носом флаконом с нашатырем.

— Виктор идиот, — запричитал он, когда увидел, что Вера на нем сосредоточилась. — Все хирурги идиоты, ты слышала эту стационарную байку, милочка?

Кажется, профессор в последнее время пережил столько неприятностей, что доставили ему подопечные, что уже не мог эффективно сдерживать свой гнев.

— "Где гной, там вскрой", — продолжал патологоанатом. — Что, в общем-то, означает, то они склонны не думать, а действовать. И это приносит свои плоды.

После этого профессор распрямился и тяжело вдохнул. Хранительница разглядела пристыженного и встревоженного Виктора, сидевшего неподалеку за столом.

— Столько лет я был безупречным советчиком для главы больницы, — признался Михаил Петрович. — Что начал думать, будто из меня выйдет идеальный руководитель. Спасибо, Вера, вам за возможность проверить себя. Я был тщеславен и глуп, когда думал, будто я лучшая кандидатура, чем вы. Вы мне живо напомнили, какое это тяжкое бремя отвечать за других людей.

Хранительница приподнялась и села, растирая виски, и вопросительно взглянула на патологоанатома.

— Нет, я не ухожу, Верочка, — улыбнулся он. — Не могу же я как последний трус спихнуть на вас то, с чем не справился. Я выпросил у высших сил эту должность своими причитаниями, и теперь она стала мне испытанием. Сегодня я позаботился о вас. Если бы вы ушли раньше времени, Иннокентий мне этого не простил бы. Для него итак сейчас настали нелегкие времена.

— А что произошло? — слабым голосом спросила Вера.

Патологоанатом обернулся к хирургу.

— Виктор вспомнил ваше имя и догадался произнести его вслух. Бывают случаи, когда хранители узнают часть имени по важным для них причинам, но имена ни в коем случае нельзя объявлять, потому что это ритуал. Так уходят хранители, все кроме Иннокентия, очевидно. Вам на смену приходит новый доктор и говорит, как вас звали. Возвратив себе настоящее имя, вы можете идти дальше.

— Алина, — прошептала Вера, пробуя это имя на языке.

Хирург и патологоанатом насторожились, но ничего не произошло.

— Нам всем повезло, что он не вспомнил его целиком, — выдохнул профессор. — Вы были в глубоком обмороке, когда Виктор принес вас сюда. Думаю, вы едва не перешли за грань, но что-то вас удержало.

Любовь — Вере это было очевидно. Она скинула ноги на пол.

— А Иннокентий? Что с ним?

Михаил Петрович нахмурился.

— Пусть лучше скажет сам. Он от этой новости не в восторге. Но он в порядке, Вера, не переживайте за него. Вещь скорее организационная.

— Не говорите ему о том, что случилось, — попросила Вера, вставая с дивана.

III

Потом они с хирургом отправились давать наркоз и, соответственно, оперировать огнестрел. На операции с Успенским стояла Лера. Хранительница отметила, что за праздники у дочери хирурга появились щеки, и тени под глазами окончательно исчезли, кажется, Лера наконец-то вдоволь отъелась и отоспалась. Очутившись в семье отца, она будто похорошела и обрела так нужную ей раньше опору. Теперь она даже не замечала все еще раздраженного фыркавшего Бориса. Было видно, что у Леры появилась четкая цель, которую она на операции преследовала, и чужая зависть в этом деле была незначительной помехой. Ее больше невозможно было, как раньше, ударить в самое сердце, теперь, когда у нее появились защитники.

Вера отработала до вечера и вернулась к себе. Они же с утра договорились, что жить она будет у психиатра. Хранительница почувствовала трепет. Она не ощущала подобного волнения даже когда выходила замуж за мужчину, которого с трудом добивалась долгих одиннадцать месяцев. Тут надо было всего лишь перенести коробки, а в животе порхали бабочки.

Вера наспех собрала вещи, и уже начала было волноваться, как в дверях появился Иннокентий. С переездом управились быстро. Хранители почти друг с другом не говорили. Вера боялась узнавать подробности утреннего происшествия, в их ставшем теперь уже общем доме было уютно и спокойно, не хотелось пускать туда реальную жизнь.

Потом Вера и Иннокентий упали в постель и занялись друг другом. Хранительнице казалось, что она никак не может насытиться его прикосновениями. Ей все еще было мало, даже когда стало ясно, что возвратился хирург и начал музицировать в одиночестве. Друзья так привыкли проводить вечера втроем, что теперь все это, пожалуй, выглядело как предательство. Вера надеялась, что хирургу это будет понятно, в конце концов, он же сказал, что рад за коллег.

— Виктор нам завидует, ты знал? — сказала между поцелуями Вера.

— Еще бы, — Иннокентий заглянул ей в глаза. — Ты бы знала, как много способов люди изобретают для того, чтобы отогнать мысли о недоступной им близости. Например, эти ужасные гитарные соло.

Уснули хранители поздно, даже хирург уже перестал играть. Вера чувствовала себя совершенно обессиленной, но при этом такой счастливой, какой не была никогда. Иннокентий закутал ее в одеяло, он помнил еще с их первой ночи, проведенной в одной постели, что возлюбленная мерзнет. Вера ощущала себя защищенной в его руках и понимала, что может наконец-то быть слабой. Впервые в жизни имеет право расслабиться и стать настоящей хрупкой нимфой, которая долго дремала у нее внутри и в которую он, должно быть, влюбился.

Утро, конечно же, наступило раньше, чем Вере хотелось бы. В односпальной постели было очень тесно, но хранительнице нравилась такая близость, даже не смотря на неудобства, которые она вызвала. Иннокентий поднялся раньше и уже приводил себя в порядок. Вера почувствовала неприятный укол, сев на кровати. Раньше ее просто невозможно было застать врасплох. Она вставала по часам и все держала под контролем. Эта любовь что-то в ней сломала, нечто почти столь же древнее как сама Вера. Наверное, последний барьер, который она поставила между собой и другими. Теперь, когда не было необходимости оставаться сильной, Вера была полностью настоящая.

Иннокентий нагнулся к ней и чмокнул в нос.