Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 75

— Всего лишь обычное исцеление, — заявил гинеколог, вытирая руку салфетками. — Все. Я работать дальше пошел.

На этом он поднялся и протянул Вере охапку бумаги, чтобы она стерла с живота кровь. Девушка приводила себя в порядок, слушая, о чем говорили хранители за дверью. Ей был ясен диагноз «Апоплексия яичника», это означало разрыв. Вера чувствовала боль оттого, что кровь стекала в брюшную полость и раздражала кишечник. Такое случается у женщин в середине цикла, но с тех пор как Вера поселилась в больнице, она была уверена, что цикла у нее не было. Бывает еще и травматическое повреждение… Подтверждение своим мыслям Вера услышала в словах гинеколога.

— Пусть пропьет препараты железа на всякий случай. Гемоглобин точно ниже ста десяти. Я такие вещи чувствую, когда лезу в живот, гемодинамика и все такое, как у настоящего хирурга… И… дай ей отдохнуть. Измотал ты девчонку, Курцер. Могу представить, как нелегко быть твоей дамой сердца.

Вера вышла. Ей надоело это слушать. Гинеколог взглянул на нее.

— Ну, коллеги, не болеть вам, — пожелал он. — Разрешите откланяться.

После этого он ушел. Иннокентий молча протянул Вере шубу и произнес уже когда они вышли на улицу:

— Прости.

— За что?

— Надо мне было быть аккуратнее, — хранитель взглянул на ее живот.

Вера рассмеялась. Если бы он знал, как колотил ее муж, и что с ней делал друг мужа, ему даже в голову не пришло бы извиняться за такие мелочи.

— Гриш, пообещай только одну вещь, — произнесла Вера, пока они шли к вызванному такси. — Что не будешь чувствовать себя виноватым.

Психиатр открыл перед Верой дверь и помог сесть в машину.

— Ты не хотел сделать мне больно. Остальное не имеет значения.

В такси Вера уронила ему на плечо голову, понимая, почему они оказались в первой градской, а не у себя. Нечего, конечно же, было посвящать профессора в подробности их личной жизни. Иннокентий поставил правильный диагноз, поэтому и повез Веру к соседям. Наверное, он действительно был хорошим акушером-гинекологом.

Хранительница и не заметила, как уснула. Иннокентий разбудил ее, когда двинулся чтобы выбраться из машины. Вера едва помнила, как добралась до флигеля. Без пяти двенадцать хранители захлопнули за собой входную дверь квартиры. Вера рухнула в постель. Все это ее измотало. Открывшаяся правда о последних месяцах жизни, операция, но в то же время, любовь и театр. Любые сильные эмоции утомляют.

Иннокентий помог ей раздеться и уложил спать.

Вера проснулась в двенадцать утра и вскоре обнаружила, что психиатр выключил будильник. На столе в столовой лежало послание, в котором Иннокентий сообщал, что Вере необходимо передохнуть. После вчерашнего он волновался за нее и переписал на нее увольнительную. На столе стоял букет, кофе и шоколадные конфеты. Психиатр писал, что нашел Вере дело. Он предлагал заказать двуспальную кровать. Рядом лежали пластиковая банковская карта и его старый кнопочный телефон, к номеру которого она, видимо, была привязана. Сбоку на зарядке ноутбук. Иннокентий обо всем позаботился.

Несколько часов Вера послушно занималась выбором мебели, а потом ее одолел финансовый вопрос. Какой суммой она располагала? Вера присмотрела вариант на средний бюджет и на совсем маленький, но, конечно же, ей хотелось взять более дорогую вещь. Та кровать была качественная и удобная. Пришлось набрать Иннокентию.

"Сколько я могу потратить?" — странно, что он с самого начала не обозначил сумму.

"Сколько сочтешь нужным" — пришел ответ: "Этот счет для бытовых расходов".

Вера выдохнула. Так есть и другие? Или он просто красуется?

"Сколько на нем?" — набрала хранительница.

"Тебе хватит".

Тогда Вера указала сумму самой дорогой кровати.

"Хватит" — пришло следом.

Вера вздохнула и оплатила покупку. Иннокентий однозначно дал понять, что дорогая кровать его устраивает. Впрочем, он жил в роскоши. Странно было бы, если б он согласился на что-нибудь дешевое.

Пришел отчет о списании средств и тут Вера уставилась на баланс. Следом она схватилась за телефон. Кое-что требовало пояснений.

"Откуда у тебя столько денег?"

Иннокентий довольно долго не читал сообщение. Наконец, пришел ответ:

"Долгая история, Вера. Во мне никогда не замолкала еврейская кровь. Я умел выгодно продавать свои услуги даже в худшие времена. Научился этому у дяди, хорошо работать — у отца. Когда я начинал в больнице, даже медицина вызывала у меня отвращение, и я утешал себя тем, что получаю достойное вознаграждение за свой труд. Так я скопил больше, чем мне требовалось".

Вера довольно долго пялилась в экран, а потом набрала:

"Ты еврей?!" — что-то было не похоже.

"Технически да" — тут же пришел ответ: "Моя мать еврейка. Отец из семьи обрусевших немцев. История моего появления достойна приключенческого романа".

"С удовольствием послушаю" — набрала Вера как можно скорей, опасаясь, как бы Иннокентий снова не пропал из сети.

"Мой отец был московским офтальмологом, а у матери было плохое зрение. Они встретились у него на приеме и в тот же день решили пожениться. Наверное, поэтому я вырос таким романтично настроенным идиотом. Опасаясь гнева родителей, мать сбежала с отцом в Казань, где они зажили у его сестры. Они осмелились вернуться, только когда мне было семь. Он умер здесь от тифа, оставив нас вдвоем. Мать отдала меня в консерваторию и без любимого сгорела за пару лет, после того как умер отец, у нее началась чахотка. Тогда меня забрал к себе дядя, мамин брат. У него, как это сейчас говорят, было свое небольшое дело, и не было детей. К семнадцати годам я сделался его поверенным в делах и должен был принять наследство. Но я заявил, что пойду учиться на врача, как отец. Его имя в дядиной семье было запретным, он винил отца в смерти сестры. Но меня любил. Я был для него ее продолжением. Но только я осмелился заявить о своих планах, остался не понят и был назван неблагодарным юнцом. В содержании мне было отказано, и я худо-бедно кормился частными уроками, пока учился в академии. Это меня закалило. Но потом, когда я сделался сносным акушером, то сумел заработать на свою клинику благодаря воспитанию родственника. Я этого не забыл. Дядя обанкротился, когда я взял в жены Лилю, и я его содержал до своих неприятностей. Моя печальная участь его совсем подкосила".

Вера смотрела на экран, чувствуя, как часто бьется ее сердце. Так вот что он за человек. Действительно, сильный. То, что с ним произошло, было недосмотром высших сил. Не удивительно, что они это теперь исправляли.

"Я так горжусь тобой", — набрала Вера.

"Спасибо", — пришло в ответ.

Вера едва дождалась появления Иннокентия и когда открылась дверь, бросилась ему в объятия.

— Вер, — психиатр пытался сдержать ее порывы. — Мне, правда, очень приятно. Но ты не думаешь, что тебе нужно поберечься?

— Ты больше не хочешь меня? — оскорбилась Вера.

Иннокентий улыбнулся и, подняв ее на руки, отнес в спальню.

— Хочу, — сказал он, снимая с Веры платье. — Я боюсь, что ты не понимаешь того, что тебя изматывает страсть. То, что вчера случилось, означает, что ты на пределе. Вер, тебя никто толком в жизни не любил, все только хотели… поэтому ты так заводишься.

— А ты? — выдохнула хранительница.

Иннокентий улыбнулся.

— Меня любили родители, дядя. Я был… их общим сокровищем, поэтому вырос убежденный, что всегда буду хорошим человеком. Любовь это то, что дает нам почву под ногами, позволяет стоять прямо под ударами судьбы. У тебя, в отличие от меня никогда этого не было. Поэтому ты все время сомневаешься в себе.

Он был прав, но Вера не хотела это слушать. Она прильнула к нему губами и, оторвавшись от поцелуя, Иннокентий покачал головой.

— Представить себе не мог, что придется останавливать пылающую страстью женщину, — пробормотал он, помогая хранительнице стянуть белье. — Благо в отличие от какого-нибудь хирурга, я умею думать еще и головой.