Казань (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 39
– Гавриил Романович, вы желали со мной перемолвиться?
Я откинулся в кресле, сложил руки на груди, давая понять, что не собираюсь давать спуску поэту.
– Пришел просить вас за Петю Харлова – помявшись произнес Державин – И за Агату.
– Княжну Курагину?
– Так.
– И о чем же вы думали, когда втягивали в ваши кровавые игрища подростка и девицу?!
– Казните нас с Жилковым – тяжело вздохнул Державин – Мы виноваты. Пощадите Харлова и Курагину!
Поэт мрачно уставился в пол.
– А вы пощадили беременную Татьяну??
Я встал, подошел вплотную к поэту. Державин упрямо смотрел вниз.
– Любите ее? – я присел на краешек стола.
– Кого? – поэт наконец поднял взгляд.
– Курагину.
Державин предательски покраснел.
– Она обручена с Жилковым!
– Какой-то мезальянс получается – как же меня достало выбивать правду из поэта. Может и правда, дыба это не такой уж плохой вариант? – Поручик томского полка и княжна…
– Они любят друг друга!
– А что батюшка ее говорит?
– Он… ничего не знает.
Вот это номер.
Державин опять уставился в пол.
– Так любите или нет?
Я решил дожать ситуацию.
– Люблю! – с вызовом ответил поэт – Но она с другим обручена.
– И будет век ему верна… – автоматически из Пушкина ответил я.
– Так и есть – согласился Державин.
– Не долго она будет ему верна – пожал плечами я – Заговор да убийство… Смерть через повешение.
– Неужель и над девицей не смилуетесь? – теперь поэт сильно побледнел.
– Я бы смиловался… ежели и вы сделали несколько шагов навстречу.
– Каких?
– Вот текст нового гимна – я достал из под сюртука лист со словами песни Боже царя храни – Перед смертью, прочитаете на эшафоте. Если сделаете – пощажу и Курагину и Харлова.
Державин уставился в лист, зашевелил губами.
– Кто же сие написал? Вы??
– Вам какая разница? Попросите прощение, споете гимн, я объявлю о помиловании Харлова и Курагиной.
Державин задумался, вцепившись в звенья цепи. Наконец, кивнул:
– Я согласен!
– Ну вот и ладно! Учите слова. И молитесь Богу. Скоро предстанете перед Ним.
Казнь заговорщиков была назначена на 20-е февраля.
Весь вечер 19-го на площади казанского Кремля стучали топоры – плотники мастерили эшафот и виселицы.
– Может сей разговор перенести на другой день? – ко мне в кабинет напросился Рычков с докладом. И теперь он опасливо косился в сторону окна.
– Петр Иванович! – мне пришлось одернуть министра – Не отвлекайтесь.
– … таким образом весь бюджет российской империи составляет около семи миллионов рублей. Две трети идет на содержание армии и флота, причем снабжаются полки напрямую с определенных губерний и городов. Основные подати – подушная. До трети доходов, а также и таможенные сборы… Думаю и у нас так будет.
– Откуда сие известно? – поинтересовался я, разглядывая документы по бюджету казанской и оренбургской губерний. Месяц назад я попросил Рычкова начать работы по приведению в порядок финансов, и вот теперь, он принес мне первые наброски.
– Много лет состоял в переписке с некоторыми сенаторами…. – промямлил Рычков, опять косясь на окно. Боится. Надо его отвлечь.
– Вопросов у нас много для обсуждения. Я попью чаю, а вы что предпочитаете – чай, кофий, сбитень, вино?
– От чая не откажусь, Петр Федорович! – облегченно вздохнул Рычков.
– Ваня! – звоном колокольчика я вызвал Почиталина – Попроси на кухне приготовить нам чай и предупредите тех кто ждёт аудиенции что придётся подождать. Пусть тоже попьют там что желают.
Рычков начал доклад по делам новообразованной камер-коллегии. Всё было как обычно, денег не хватает, армия пожирает все средства. Старообрядцы-фискалы стараются, но торговля упала, платежеспособный народец из городов разбежался. Министр предложил ввести обратно в оборот откупа. Некоторые купцы – тот же Сахаров – готовы внести в казну средства авансом за установление монополий.
– Тут всё просто, Петр Иванович. Польза для казны от этого откупа будет меньше того вреда, который такая монополия принесет.
– На что же хлеб покупать? – вздохнул Рычков – Месяц другой и армия нас объест. Никакой казны не хватит. А ведь народец из крестьян идет и идет. Зерно то с прошлого года вдвое вздорожало!
– Устройте по городам государевы склады. Я об том уже повелел в Оренбурге. По урожаю скупайте хлеб, по зиме, как цены пойдут вверх больше трети от прошлой цены – продавайте.
Ничего лучшего, чем зерновые интервенции – человечество не придумало.
– Подготовьте росписи бюджетов всех провинциальных городов и уездов до 1 июня. Полагаю необходимо отменить все внутренние таможенные пошлины. Это оживит торговлю.
– Продолжать ли выдавать пролетные грамоты купцам? – поинтересовался министр, записывая мои указания.
– Продолжайте. Но только тем, кто письменно присягнул.
– Нам бы еще новых инвенций для торговли – осторожно произнес Рычков – Зело полезное начинание, вона аж из Нижнего приехали поглядеть на лампы керосиновые да примуса.
– Из Новгорода приехали купцы? Тайники опросили торговых людей?
– Об сем не ведаю – пожал плечами министр – Думаю, да.
– Пришли ка мне кто у них там в головах. Поговорю с ним.
Пора было получить разведывательную информацию, что называется из первых рук.
Последний день зимы выдался особенно холодным. Ветер выл в трубах дворца, небо было серым. Низко тянулись облака, на фоне жирных туч острой иглой торчал шпиль колокольни крепости, да под ветром ангел стоял, держась рукой за крест.
В кабинете государыни, над золотыми разводами двери в десюдепорте был изображен Храм Славы: круглая, толстая мраморная беседка с несколькими колоннами белела среди зеленых деревьев. На нее из золотого солнца сыпались прямые лучи. Перед беседкой курился жертвенник, на жертвенник женщина в белом возлагала цветы.
Чтобы овладеть собой, императрица, одетая во все черное, прошлась несколько раз по кабинету, выпила стакан воды, засучила рукава, снова опустила их… Посмотрела на жертвенник, утерла платком слезы.
Лакей отворил дверь, объявил:
– Его сиятельство, генерал-аншеф Василий Иванович Суворов.
В кабинет быстрым шагом зашел мрачный сенатор. Поцеловал руку императрице.
– Говори, Василий Иванович, не томи! – Екатерина прижала руки к сердцу.
– Представился. Час назад.
Глава Тайной экспедиции тяжело вздохнул, перекрестился.
Императрица упала в кресло, закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивали.
– Бог милостив – Суворов подошел ближе, наклонился над государыней – Нынче в раю обретает Александр Семенович! Своим телом защитил тебя, матушка.
Екатерина взяла себя в руки, вытерла слезы платком. Тоже перекрестилась на икону в углу кабинета.
– Василий Иванович, надо бы в Лавре поминальную службу заказать. Да пышные похороны затем.
– Велю – качнул массивный париком Суворов – Можно с салютом.
Императрица согласно кивнула. Помолчали, вспоминая Васильчикова.
– Что по этому отставному поручику? – Екатерина бросила платок на стол.
– Допросил Панина, его бывших сослуживцев. Пустой человек, игрок.
– Кто ж его направил?
– Об сем пока не известно, следствие идет. Вины Панина пока не усматриваю – Аполлон Ушаков с солдатами, что застрелили Полтева, також сослуживцы генерала.
– Плохо, плохо работает Тайная экспедиция – Екатерина встала, прошлась по кабинету – А ежели все-таки это заговор Молодого двора? Вон – императрица достала из корсажа письмо, показала Суворову – Павел то в столицу просится, жалуется на Орлова! Зачем ему в Питер? Для каких таких целей?