Казань (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 42

Под ним кипела и волновалась улица. Дождь прекратился, молодая луна мутным пятном проблёскивала сквозь тучи. Она казалась ненужной: оранжевыми пятнами вились по улице фонари. Кто-то жалобным пропитым голосом пел под скрипку. Под самым окном мрачного вида господин говорил скороговоркой:

Хлопали хлопушки, был слышен смех. У кабачка с ярко освещёнными окнами, на отблёскивающей мокрой мостовой, две пары плавно танцевали павану. Там то и дело срывались аплодисменты.

Служанка пришла стелить постель.

– Что это у вас за гулянье сегодня? – спросил Юзеф – Вероятно, большой праздник?..

Служанка бросила одеяло, снисходительно улыбнулась вопросу, повела бровью и сказала:

– Праздник?.. Но почему мосье так думает?..

– Шумно так?.. Весело?.. Люди танцуют…

– В Париже?.. В Париже, мосье, всегда так!

Дама, с которой обещал познакомить Юзефа Тадеуш носила странное имя– Ali-Emete, princesse Wolodimir, dame d'Asov. [2]

Что-то русское было в этом имени. Костюшко насторожился.

Али-Эмете занимала особняк на ile St-Louis, у самой набережной Сены.

В гостиной, куда Тадеуш провёл Юзефа, было человек шесть мужчин и одна дама – хозяйка дома. Костюшко, не привыкшему ещё к парижской обстановке, показалось, что он вошёл в громадный зал, где было много народа. Обманывали зеркала, бывшие по обеим стенам комнаты, в общем совсем уж не большой, и много раз отражавшие общество.

Хозяйка лежала в капризной позе на низкой кушетке. Золотая арфа стояла подле. Чуть зазвенели струны, когда хозяйка встала навстречу входившим.

– Счастлива видеть вас, – сказала она, точно повторила заученный урок, и протянула Юзефу маленькую, красивую, надушенную руку – Спасибо, мосье Костюшко, что привели дорогого гостя. Он ваш брат?

– Уи, мадам – Тадеуш склонил голову.

Княжна Владимирская была в нарядной «адриене» с открытой грудью и плечами. Платье было модное, почти без фижм. Среднего роста, худощавая, стройная, с гибкими и вместе с тем ленивыми, какими-то кошачьими движениями, она была бы очень красива, если бы её не портили узкие, миндалевидные, косившие глаза. В них не проходило, не погасало некое беспокойство, которое Юзеф про себя определил двумя словами: «Дай денег…»

– Господа, позвольте познакомить вас – мосье Юзеф Костюшко, из Варшавы.

Она протягивала полуобнажённую руку со спадающими кружевными широкими рукавами и называла поляку своих гостей:

– Барон Шенк… Мосье Понсе… Мосье Макке… Граф де Марин-Рошфор-Валькур, гофмаршал князя Лимбургского.

Названный старик, с лицом, изрытым морщинами, с беззубым узким ртом, осклабился в приторной любезной улыбке.

– Михаил Огинский, гетман литовский.

Юзеф долгим и пристальным взглядом посмотрел на Огинского и низко ему поклонился. Тот кивнул в ответ.

– Все мои милые, верные, дорогие друзья, – сказала Али-Эмете, усаживаясь на кушетку.

Костюшин сел против неё и осмотрелся. Обстановка была богатая, но Юзеф заметил, что всё было в ней случайное, рыночное, наспех купленное, временное, наёмное. Казалось – принцесса Владимирская не была здесь у себя дома. Золото зеркальных рам слепило глаза, зеркала удваивали размер залы, но комната была совсем небольшая, и в ней было тесно. Общество было пёстрое, и, хотя разговор сейчас же завязался и бойко пошёл, было заметно, что все эти люди чужие друг другу и чужие и самой хозяйке, что они лишь случайно собрались здесь и что «свой» здесь только брат. Он уселся у ног хозяйки на низенький пуф, взял лист бумаги и начал набрасывать карандашом портрет, не спускал с принцессы нежного, влюблённого взгляда.

Макке стал рассказывать, как он был на прошлой неделе в Версале на королевском выходе к мессе.

– Плох король?.. – спросил, сжимая морщины, граф Рошфор.

– Не то что плох, а видно, что не жилец на этом свете. И нелегко ему.

– Ну вот… Везде де Мопу… Ему только соглашаться.

– Это уже не король – Макке повысил голос – Божества нет. Нет торжественности, трепета, всё стало бедно, скромно, Levee du roi – утренний приём у короля. Король вышел совершенно одетый, готовый к мессе, обошёл представляющихся, расспрашивал о делах… Какое же это «Levee du roi»!.. Когда-то, при Людовике XIV, да ведь это было подлинно пробуждение некоего божества, вставание с постели со всеми интимнейшими подробностями человеческого туалета… Доктор, дворянское окружение… Стул…

– Оставьте, Макке, – капризно прервала рассказчика принцесса Владимирская – Удивительная у вас страсть рассказывать всякие гадости, от которых тошнит, и покупать неприличные картинки с толстыми раздетыми дамами на постели. А когда дело коснётся высочайших особ – тут вам и удержу нет… Такая страсть под кроватями ползать.

– Princesse, я хотел только сказать, что раньше дворянству показывалось, что король тоже человек и, как говорят римляне, – nihil humanum…Не чужд ничему человеческому.

– Есть вещи и дела, Макке, о которых не говорят в салоне молодой женщины.

– Зачем же их публично делали во дворце?

– Мало ли что делается публично по всем дворам Парижа, но слышать разговоры об этом у себя в доме я не желаю… Меня просто тошнит от этого. Судари, кто из вас видал трагедию «Танкред»?..

Юзеф хотел было вступить в разговор, но что можно сказать о парижских театральных новинках?

– Я смотрел ещё в прошлом году, – сказал барон Шенк. – Мне не очень понравилось. Вот маленькая штучка «Новое испытание» – прелесть… Хохотал просто до упаду… И как играли!

Из соседней комнаты в гостиную прошёл прелат в чёрной сутане. Он кивнул головою тому, другому и сел в углу у корзины с искусственными цветами. Ливрейный лакей принёс поднос с маленькими чашечками с чёрным кофе и стал обносить гостей. Юзеф, понял – пора уходить. Разговор разбился. Граф Рошфор тяжело поднялся с кресла и подошёл к принцессе Владимирской.

– Простите, Princesse, от кофе откажусь.

– Всё приливы? – сочувственно, протягивая тонкую бледную руку, спросила принцесса.

– Да… вообще нерасположение… До свидания.

– До свидания, граф. Надеюсь – до очень скорого.

За графом поднялся и гетман Огинский. Кивнул Юзефу на выход. Разговор состоялся уже на улицу, на каштановых аллеях.

– Вы из Варшавы с депешей от конфедератов?

– Нет – покраснел Юзеф – Буду откровенен с вами, ваше сиятельство. Скрываюсь от долгов. Когда была образована конфедерация, я пожертвовал крупную сумму на наше общее дело. Пришлось заложить поместье. Нынче евреи-ростовщики возбудили дело о неуплате процентов…

– Да… все, мы пострадали – сочувствующе покивал гетман – Но ничего, французы опомнились, возобновили субсидии.

– Хорошая новость!

– Вот еще одна. Потоцкий тайно выехал из Османской империи в Польшу.

– О! Генерал готовит новое восстание?

– Именно сейчас у нас появился шанс свергнуть эту русскую марионетку Понятовского! Слышали, что творится у Екатерины на востоке?

Закапал новый дождь, мужчины открыли зонты.

– Какой-то бунт. Объявился некий, Пугачев, очередной самозванец. Объявил себя Петром III.

– Я поддерживаю переписку с нашими людьми в сибирской ссылке. Пугачев не просто самозванец, а весьма деятельный военачальник. Он уже взял Оренбург, Казань, Самару…

– Я думаю, гвардейские полки пройдут по его крестьянам парадом – пожал плечами Юзеф.

– Это большое заблуждение – Огинский понизил голос – Имел встречу с министром де Мопу. Серьезные люди делают ставку на Пугачева!

– Что за люди?

Гетман поколебался, но все-таки решился.

– Слышали про вольных каменщиков?

– Масоны?

– Да. Новое тайное общество. Пришло на смену иезуитам. Нынче они решают дела Европы.