Чёрный шар (СИ) - Шатилов Дмитрий. Страница 19

Если это так, тогда над нами не довлеет рок, и нет в мире такого потолка, которого, поднимаясь все выше, мы рано или поздно должны достичь. Мы не прокляты, нет – дело в том, что раньше мы полагались на случай там, где взять ситуацию под контроль следовало с самого начала. Для этого я и решил создать Машину Цели. Понимаете? Нет? Хорошо, объясняю популярно: депеши ФОТУРО требуют наличия адресата, и моя Машина создаст этот адресат, разрывая тем самым цикл. Как она это сделает? Спросите что полегче! Не знаю, это ее дело. Ждите демонстрации! Все!

Квонледа слушали, Квонледу аплодировали, но мало кто принимал его всерьез. Скорее всего, единственным человеком, относившимся к Квонледу серьезно, был сам Квонлед. И все же, когда он – большой, грузный, с нахмуренным лбом – вновь и вновь обходил свою машину, мы чувствовали невольное уважение. В такие минуты Квонлед напоминал подвижника, из тех, что носили власяницу, проповедовали птицам Слово Божье и годами вытачивали из куска дерева собственный гроб.

Мы не понимали Квонледа, это было очевидно. С ЛОРКЕНГАРом подмышкой, в компании черных шаров мы, отдадим себе должное, устроились в этой жизни недурненько. Целый каравай был нам недоступен, но и крошки со стола – это тоже неплохо, особенно если одна крошка – это бессмертие, другая – вечная молодость, третья – власть над временем, и так далее. В конечном счете, пресловутое «предназначение человека» – истинная задача ФОТУРО – оказалось невостребованным. Мы сожалели о нем, но понарошку, для галочки. Так полагалось, однако про себя мы давно уже решили, что главное – быть счастливыми здесь, сейчас.

Квонлед же был из тех, что упорно взыскуют смысла бытия, даже себе во вред. Что движет такими людьми? Почему ядра их сердец бьют в эту непоколебимую крепость? Никто не знает.

Странно, но никто не помнит, когда именно Квонлед запустил свою машину. День тогда был или ночь? Шел дождь или было ясно? Здесь наша совершенная память неожиданно подводит нас. Не следствие ли это его эксперимента? Увы, Квонледа спросить не получится – после первого запуска Машины он исчез. По словам очевидцев – словно растворился в воздухе. Был – и нету.

Несколько дней мы ожидали обычных последствий – черного шара и обновления. Шар, однако, так и не появился, более того – из ДАНКЛИГа исчезла схема Квонледа, так что вернуть его мы больше не могли. Вновь перед нами во весь рост стала тревожная неизвестность. Удался эксперимент или провалился? Сумел ли Квонлед разорвать замкнутый круг?

Скорее всего, мы уже получили ответ на этот вопрос, просто не желаем его понимать. Ответ этот заключается в новом разделе ЛОРКЕНГАРа, который не так давно появился перед ДАНКЛИГом. Раздел называется КВОНЛЕД и состоит из одной единственной фигуры. На пользование ею ученый совет Института наложил запрет – до выяснения обстоятельств. Вероятно, запрет этот – бессрочный, но нас это волнует мало: и без того ни один обновленный не рискнет пойти по стопам Квонледа. Постиг он предназначение человека или нет – неважно, ведь что мы к нему, что он к нам – одинаково не можем пробиться.

Перед запертыми воротами застываем мы в гнетущем молчании. Квонлед ушел, не оставив нам надежды – возможно, мы должны обрести ее сами.

Повелитель Красная Дама

Мы

Ф а к т

значительной не знал эпохи

конец и смерть родные блохи

осталось что

лежать и зреть

и на себя в кулак смотреть

осталось что

сидеть и гнить

из смерти чудом вырвать нить

которые мёртвые

которые нет

идите четвёртые

в тот кабинет

здесь окончательно

Бог наступил

хмуро и тщательно

всех потопил

Б о г (подымаясь)

садитесьвы нынче мои гости

В о п р о с

мы где?

О т в е т

мы кости?

к о н е ц

А. Введенский, "Факт, теория и Бог".

Голос сказал: «ПРОСНИСЬ» — и я проснулся, и некоторое время ждал в темноте, заменявшей мне мир. Голос сказал: «СМОТРИ», и я открыл глаза и увидел высоко над собой пластиковый потолок и тронутые ржавчиной балки. Голос сказал: «СЛУШАЙ», и я услышал стук своего сердца, смутный гул огромных цехов — надо мной, подо мной, повсюду — и прерывистый, постепенно затухающий лязг, как если бы кто-то железный, спотыкаясь раз за разом, уходил от меня все дальше, в неведомую, манящую глубь.

Наконец я получил приказ чувствовать и ощутил холод ложа, жесткость крахмальной простыни, укрывающей меня до груди, застывшее озерцо слюны в уголке рта, нарастающий зуд в ногах, безвольную тяжесть левой руки и странную пустоту на месте правой. Хотя рот мой не помнил вкуса пищи, я не чувствовал голода или жажды. Грудь поднималась и опускалась, нос пропускал воздух, глаза не уставали от света. Я был абсолютно исправен, готов действовать и знал, что рождён для чего-то.

Голос сказал: «СВЕРЬ СЕБЯ С ОБРАЗЦАМИ».

Я сбросил с себя простыню и сел на операционном столе — нежно-розовый, шелковистый, дрожащий и безволосый, в окружении капельниц и хирургических ножей. Не считая крохотного островка, где я появился на свет, комната была абсолютно пуста. Стены ее, когда-то синие, облупились, потрескались и местами разбухли от влаги. Источником света служила панель на потолке. Единственная дверь была приоткрыта, за ней в полумраке виднелись ступеньки, ведущие наверх. Встав на пол, я очутился в луже воды, скопившейся под столом, и вызвал в памяти Образцы — два силуэта разных пропорций, один широкоплечий, с развитой мускулатурой, другой широкобедрый, с выступающей грудной клеткой. Это были люди, мужчина и женщина, и я, подобно им, тоже был человеком.

Методично, не пропуская даже самых затаенных мест, я ощупал себя и пришел к неутешительным выводам. На месте правой руки я увидел багровый рубец, но и без того до образцового совершенства мне было далеко. Прежде всего, в половом отношении я был существом ущербным: лишенный пениса или вагины, я не мог назвать себя ни самцом, ни самкой. Все выделительные органы заменяла примитивная клоака, в которую, судя по всему, выходили и мочеточник, и прямая кишка. Хотя по голосу я определил себя как представителя мужского пола, телосложение мое было неопределенным, и отсутствие волос лишь усложняло идентификацию. Напуганный, я воззвал к Голосу, но тот потребовал от меня успокоиться, взять себя в руки, быть достойным неведомой цели. Конечности мои гнулись, пальцев везде было ровно пять, моторика действовала безукоризненно, и я в полном согласии с чужой волей признал себя пускай и неполноценным, но, в целом, годным для исполнения своей миссии — какой бы она ни была.

Пора было двигаться, искать ответы, и первым делом я решил обмотать себе ноги, ибо они к тому времени уже порядком замерзли. Разорвав простыню, я заметил на ней номер 2316, но не придал этому никакого значения. Не беспокоило меня и то, кто я, кем создан, что со мной будет. Я был рабом, целеустремленным рабом, я должен был идти, и вот, нагой, с обмотанными ногами я отправился в путь.

Отворив дверь, я вдохнул воздух лестницы, и он был уже другой, не похожий на тот, каким я дышал в своей комнате. Он был суше, и в нем чувствовался привкус масляной смазки. Машинный гул здесь был слышнее, перила лестницы слегка вибрировали ему в такт, и даже через обмотки я чувствовал могучее гудение, пронизывающее ступени. Меня окружал полумрак, единственный свет исходил из комнаты за спиной, и жалкие крохи проливались откуда-то сверху, словно я стоял на дне глубокого колодца. Не помню, сколько длился мой подъем, в темноте я совсем потерял ощущение времени. Кроме того, отметок на этажах не было, и я не мог сказать, как высоко уже зашел. Периодически мне попадались пустые площадки с намертво заваренными дверьми, я пробовал стучать по ним, и они отзывались звоном — значит, за ними была пустота. Я не испытывал страха, но спустя какое-то время заметил странную вещь. Пока я стоял на месте, все было тихо — но к каждой серии моих шагов, к их глухому шуршащему звуку примешивалось легкое царапанье, как если бы что-то острое слегка задевало камень ступеней.