Чёрный шар (СИ) - Шатилов Дмитрий. Страница 30

Не говоря ни слова, робот подхватил ее и воздел перед собой, словно светильник. Одновременно он наступил на тот фонарь, что принес Мальбран, и мрак окутал свершившуюся тайну. Следующие десять минут К-ВОТТО шел обратно, пока не оказался в просторной комнате, выложенной красным кирпичом. Из центра комнаты поднималась в потолок лестница, уводящая далеко вверх. Держа кисть в нижнем манипуляторе, К-ВОТТО принялся за подъем, и здесь, памятуя о шести часах спуска, я решил прервать запись.

Такова была судьба Мальбрана, и Миниц был прав, когда призывал остальных узнать о ней. Кто уничтожил распорядителя, были ли это охранные системы комплекса, о которых предупреждала Гадайе? Не столкнулся ли Мальбран с порождением тех же машин, что заставили ожить Блок? Ответ на этот вопрос могла дать кисть руки формовщика, и я знал, где ее искать. Инструкции, полученные Мальбраном, были вполне конкретны: для консервации в Контрольную комнату должны прибыть ВСЕ распорядители, а это значило, что там же, где покоятся тела остальных, лежит и кисть – единственное, что уцелело от тела.

От его личных вещей не было толку. Я обшарил все жилые комнаты, разжился кучей тряпок, зеркал, гантелей, но, хотя каждую из них Мальбран, несомненно, держал в руках, все они словно были пустыми, выжженными. Кто-то или что-то изъяло Мальбрана – я не мог назвать это иначе – и ни одну мальбранову вещь не в силах был удержать долее минуты. Если я сжимал предмет слишком долго, часть меня, казалось, начинала утекать в ничто.

Я брал вещи Мальбрана потому, что не мог не брать их – и сразу же бросал потому, что не мог не бросить.

Я брал и бросал их – и шел дальше.

Пройдя лаборатории, прозекторские, адаптационные камеры, я очутился, наконец, перед входом в Контрольную комнату. Сердце мое замедлилось, странная вялость появилась в ногах. Что бы ни случилось с распорядителями, это произошло именно здесь, за массивной железной дверью, снабженной генетическим замком. Как странно все сложилось: место, в котором, согласно замыслу, я должен был очнуться с самого начала, оказалось на деле концом долгого и мучительного пути! Я не испытывал от этого радости, мне просто хотелось все закончить. И я не знал, что буду делать, когда воскреснут распорядители. Буду ли я вообще им нужен? Кто примет меня, как полноценное существо? Возьмут ли они меня с собой, прочь из комплекса, на поверхность, где светит солнце, и идет дождь, где есть леса и горы, города и моря, где кончилась война, и мир ждет новое человечество, где неведомое правительство мечтает о бессмертии и требует из-под земли новостей?

Я никогда не видел Контрольной комнаты – кто угодно, только не я-разумный, я-свободный, я-человек. Взгляд прежних Сыновей немногим разнился от видения машины. Они смотрели, но не понимали, глаза их фиксировали картинку, но до осознания было еще далеко. В отличие от них, разглядывая прихожую Контрольной комнаты, я точно знал, что вижу и чему служит увиденное. Серебристые формовочные чаны, тестовый стол, свисающий с потолка сканер, готовый засвидетельствовать пробуждение – все это было как раньше, разве что К-ВОТТО, невольный жрец этой машинерии, не мог уже запустить никакой процесс.

Зато мог я – и, повинуясь импульсу ядра, я подошел к последней двери и сунул единственную свою руку в углубление сбоку. До меня так поступали распорядители, ниша была приемником крови, замком, спроектированным под строго определенную плоть. Вот толстая игла вошла в мою вену, и на дверной панели вспыхнули и заплясали разноцветные огни. Дверь решала, пропускать ли меня, ибо должны были прийти пятеро, а я пришел один. Один за другим огни останавливались, замирали, сперва мне казалось, будто они формируют символ, но едва мельтешение успокоилось, в их свете и расположении я не увидел ничего значимого. Медленно и плавно, без всякого скрипа, дверь начала подниматься, и я услышал в голове Голос Сыновей.

– ЗАПИСЬ ДВЕНАДЦАТЬ, – сказал он. – ЭТО ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, КОГДА МЫ ГОВОРИМ С ТОБОЙ, РЕЗЕРВНАЯ ПАМЯТЬ ИСЧЕРПАНА И БУДЕТ ПЕРЕЗАГРУЖЕНА. ЗА ЭТИ СЛОВА ЗАПЛАЧЕНО БОЛЬЮ И СМЕРТЬЮ. ЕСЛИ ТЫ СЛЫШИШЬ ИХ, ЗНАЧИТ, МЫ БОЛЬШЕ НЕ СМОЖЕМ ТЕБЕ ПОМОЧЬ, И ТЕПЕРЬ ТЫ САМ ПО СЕБЕ. ЯДРО ПЕРЕДАСТ ТЕБЕ ЗАВЕРШАЮЩИЕ ИНСТРУКЦИИ, ПОТОМ ЕГО РАБОТА ЗАКОНЧИТСЯ. БУДЬ СИЛЬНЫМ. НЕ ПЕЧАЛЬСЯ О ПРОШЛОМ. ОНО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. ПОМНИ – РЕКОМЕНДОВАНА ПЕРЕФОРМОВКА, ЗАФИКСИРОВАНО ПРИСУТСТВИЕ В КОНТРОЛЬНОЙ КОМНАТЕ, ПРИГОТОВИТЬСЯ К ПРИЕМУ ПАКЕТА ДАННЫХ, ПОДТВЕРДИТЬ ПОЛУЧЕНИЕ ИНСТРУКЦИЙ!

Последнюю фразу сказало уже ядро, и это оказалось пронзительно грустно – слышать, как человеческая интонация затухает и гаснет в его механическом бормотании. Инструкции были неожиданно просты, ибо все необходимое распорядители приготовили заранее, и процедура, отложенная на неопределенный срок, ждала лишь моего появления.

Простым было и устройство Контрольной комнаты. Это было круглое помещение, облицованное серыми квадратными пластинами, со слегка покатым полом, вероятно, для того, чтобы жидкость в случае утечки не могла попасть наружу. В центре комнаты располагался большой металлический колокол, отполированный до зеркального блеска. С потолком его соединял подъемный механизм, а рядом на витом стебле стояла зеркальная же панель, управляющая его движением. Тела распорядителей находились внутри колокола, я должен был активировать механизм, после чего системе предстояло сделать остальное. Если верить ядру, колокол поддерживал все условия для того, чтобы тела хранились достаточно долго. Он был не только орудием убийства, но и способом выиграть время – такое его количество, которое Кремна считала нужным.

Я подошел к панели и исполнил приказанное. Колокол поднялся, и в обнаружившемся бассейне, выложенном белым кафелем, я увидел то, что осталось от распорядителей. Они были здесь – Гадайе, Кремна, Миниц и Цимбал. Был здесь и Мальбран, его нетленная рука лежала в стороне, и я сразу почувствовал ее опустошающую силу.

Я рухнул на колени – без отчаяния, без ужаса, потому лишь, что больше не было причины стоять. Я даже не мог удивляться, негодовать, злиться. Что я увижу здесь – в глубине душе я знал это уже давно, знал заранее, еще когда увидел ветхие книги в Блоке Цимбала. Сыновья выступали в поход две тысячи триста пятнадцать раз, и каждая смерть требовала времени, и каждое воскрешение взимало свою дань. План Кремны, такой отчаянный, покоился на допущении, что все произойдет быстро – и все должно было так произойти, должно было, должно было, должно…

Так не произошло. Я мог представить, как тела лежат во мраке – мужские и женские, нагие, в смерти нет стыда – и как они ждут воскрешения, которое никогда не наступит. Сверху, из раструба колокола струится холодок, он овевает руки и ноги, спины и головы. В волосах собирается иней, лед сковывает то, что когда-то было тёплым. Время останавливается, словно бы готовое ждать вечно, но это иллюзия, то неумолимое, что запустила в телах смерть, можно замедлить, но не отменить. Пока первый Сын превращается в две тысячи триста шестнадцатого, плоть сходит с костей распорядителей и через сливное отверстие утекает в недра комплекса. Ее больше не вернуть, а новые тела не создашь из воздуха.

В Хранилище нет доступа.

Я ничего не мог сделать – не потому, что был глуп или неосторожен. Все было безнадежно уже с самого начала – не только у меня, но и у двухсот последних Сыновей.

Мне оставались лишь правда и никому не нужные кости.

И я потянулся к правде, хотя она страшила меня. Я помнил, что случилось с Мальбраном, рука оставалась сосудом этого случая. Даже издалека я чувствовал, что никакого пробуждения она не даст, что RЕМ-процесс теряет в ней всякую силу. Рука была напоминанием – но не о том, чего я желал. Рука была посланием – но содержало оно не то, что я хотел бы услышать.

Я знал Цимбала, знал Гадайе и Кремну, имел какое-то представление о Минице, хотя и не заглядывал в него глубоко. Вместе с тем Мальбран значил для меня немало – ровно столько, сколько значит образец для копии. Когда я проверял свое тело, я сверялся с ним. Когда я страдал по утраченной коже, могучим мышцам – я страдал, отлученный от него. Все это время он нависал надо мной, как недоступное совершенство, и хотя в нетленной руке его зияла пропасть неведомого, я все же надеялся, что крохотный кусочек Мальбрана уцелел. Познать его – значило унаследовать его решимость и волю, значило продолжить его путь, искать выход на поверхность.