Город, где умирают тени - Грин Саймон. Страница 115

Доктор Миррен наблюдал за происходящим из крепости, в которую превратил свой дом. Забаррикадировав двери и окна, он сидел в кабинете с дробовиком на коленях и через свой самый сильный магический кристалл смотрел, как ширится и охватывает город ужас. Доктору было жаль силу, что кристалл отбирал у него, но он должен был знать. Волшебная защита, много лет назад скроенная и все эти годы питаемая его силой и умением, охраняла подходы к дому, и доктор был уверен в ее надежности. Однако был он уверен и в том, что его собственная сила осталась уже далеко не та, что прежде. Слишком многое изменилось в Шэдоуз-Фолле, и толком ни на что нельзя было положиться.

Доктор сидел в кабинете, руки крепко вцепились в ружье, и беспомощно наблюдал за тем, как магический кристалл являет ему сцены сумасшедшей гонки Беса по улицам города. Сцены эти напугали Миррена так, как не напугали крестоносцы. Он дал много обещаний взамен на колдовские силу и знания, обещаний, которые, он, по большому счету, и не собирался выполнять, а теперь выходило, что он рисковал жизнью и душой ни за грош. Где-то на грани его самообладания завыл и забился страх. Он не может, не должен умирать. Потому что мертвые поджидают его.

Одержимые Бесом толпы окружили его усадьбу, пытаясь продавить защитные барьеры. Народ все прибывал. Они выжидали — сотни лиц с единым выражением, единой зловещей ухмылкой. Они рыскали за стенами его владений, вновь и вновь испытывая защиту на прочность, пока наконец масса осаждавшей толпы не проломила барьеры. Защита рухнула, и одержимые хлынули в сад, как стая голодных хищников. Миррен черпнул в себе силу и бросил своих мертвых крестоносцев навстречу толпе. Все солдаты, которых ночью заманил он в свои владения, а затем убил при помощи волшебного сада, восстали из мертвых защитить его.

Мертвые крестоносцы бились с одержимыми, и непродолжительное время силы казались равными, но мертвецы, управляемые лишь волей Миррена, были медлительны и неуклюжи, и доктор быстро понял, что и этот заслон пал. Толпа опрокинула мертвецов и хлынула в сад. Миррен снова черпнул силы, и мертвые растения вцепились в нападавших, придавливая их к земле и разрывая на части. Однако некоторым все же удалось прорваться сквозь заросли: окружив дом, они замолотили в двери и наглухо закрытые ставнями окна

Миррен знал, что из кабинета, где он был в безопасности, ему выходить не следует, но не мог просто сидеть и наблюдать сложа руки. Резко вскочив на ноги, он поспешил из кабинета проверить состояние внутренней защиты. Он перебегал из комнаты в комнату, и всюду одержимые отдирали ставни и пытались продраться сквозь забаррикадированные оконные проемы. Входная дверь дрожала под мощными ударами. В смятении Миррен рванулся к кабинету, продолжая крепко сжимать ружье, хотя уже абсолютно не верил в его способность защитить хозяина. Самым простым выходом было не метаться по дому, а приложить двойной ствол к голове и нажать на спуск. Но этого как раз он и не мог сделать! Мертвые поджидали его. Должен быть другой выход. Должен быть.

Благополучно вернувшись в кабинет, Миррен шмыгнул внутрь и с грохотом захлопнул за собой дверь. И только тогда понял, что опоздал: Бес пришел сюда первым. Их было трое. Двое мужчин и женщина — все с одинаковыми ухмылками и чернотой в глазах. Женщину он застрелил из ружья, но мужчины, вырвав дробовик, швырнули доктора на пол. Миррен свернулся калачиком в ожидании ударов ногами, однако ударов не последовало. Медленно и осторожно распрямившись, доктор поднял глаза и увидел, что двое одержимых просто стоят, будто чего-то ожидая. Или кого-то.

Ответ Миррен получил почти сразу же, и сердце едва не выпрыгнуло у него из груди. Воздух внезапно наполнился запахом серы, и в кабинете появилась новая фигура. Гость был наг, строен и изящно сложен, нечеловечески красив и потел капельками крови, сбегавшими по бесцветной коже тела и пятнавшими ковер кабинета. Комнату наполнили мухи, роем закружившиеся над головой незнакомца, как мотыльки вокруг ночного светильника. Выхватив из воздуха одну из мух, он съел ее и затем обратил свое лицо к Миррену. Улыбка его была такой же, как у одержимых.

— Дорогой мой доктор, с какой затаенной радостью я ждал приближения этого момента! Нам столько всего надо обсудить. — Дьявол томно потянулся, как кот у огня камина. — Смерти крестоносцев и горожан вдохнули в меня столько силы, доктор! А совершенные одержимыми убийства будут эту силу в ближайшее время подпитывать. — Вокруг его тела взметнулись языки пламени, и Миррен отпрянул от их жара. Сатана же невозмутимо продолжил: — Обновленную силу я пустил на то, чтобы руководить Бесом в своих личных целях. Я вдохнул в Беса жизнь еще задолго до его появления, и теперь он работает исключительно по моей воле. Одержимые горожане будут убивать, и убивать до тех пор, пока никого, кроме них, в живых не останется, а потом они перебьют друг друга. И сила, которую высвободит эта резня, позволит мне взять власть над самим городом, галереями Инея и Мощей и, наконец, Дверью в Вечность. — Танцующие языки ослепительного пламени почти совсем скрыли от Миррена фигуру сатаны, но голос его был по-прежнему внятен и решителен. Мухи роились над ним с гораздо большей скоростью, и вонь паленого мяса становилась невыносимой в замкнутом пространстве кабинета. Миррен стал отползать от горящего силуэта, пока не наткнулся спиной на стену. Бежать было некуда. До него смутно дошло, что он обмочился. Он даже не замечал, что тихонько умоляюще поскуливает.

Дьявол незло хихикнул.

— А обладая властью над Дверью в Вечность, я обрету власть над Жизнью и Смертью. И тогда начну менять мир так, что никто не догадается, что мир когда-то существовал таким, какой он существует сейчас. Потянется неизмеримая временем бесконечная череда страданий, порчи, разложения и распада, и я буду править всем. Богом буду я! Зачем править тьмой, если так сладко можно поживиться белым светом? А ты, доктор, мне в этом поспособствуешь. Это ты выдал системы защиты города крестоносцам, но этим не ограничился. Это ты совал нос в области, в которые совать нос тебе было нельзя, и это позволило мне получить первую зацепочку в славном городе Шэдоуз-Фолле. Это ты в ответе за все, что случилось здесь, доктор, и я не мог не прийти сюда, чтобы не отблагодарить тебя. Ты так хотел знать все о смерти и о том, что будет после смерти, — так позволь мне показать это тебе.

Миррен долго и пронзительно кричал, а затем умер. И после этого вопли начались снова.

А на улицах всюду правил Бес, и всюду лилась кровь. Смерть и тьма пали на Шэдоуз-Фолл.

Рия, Эш, Харт и Моррисон, окунувшись в снежную круговерть пластмассового сувенира, спланировали вниз, к бескрайней снежной целине сквозь набирающий силу буран. Посадка не получилась мягкой, но снег был достаточно глубок, чтобы смягчить удар. Поднявшись на ноги и взявшись за руки, чтобы ураганный ветер не раскидал их по сторонам, четверо по колено в снегу тронулись в путь. В белой однообразной пустыне легко было заблудиться, но Харт верно чувствовал направление и, как компасом ведомый этим чувством, повел за собой остальных. Спустя некоторое время, показавшееся спутникам годами, они подошли к мрачной громадине Пантеона и тут же убедились, что и его не обошли перемены. Всегда сиявшая множеством ярко освещенных окон, сейчас громадина стояла погруженная в темноту.

Толкнув дверь, Харт дождался, пока все зайдут, вошел сам и захлопнул дверь. Долгое время они стояли, пытаясь отдышаться. Было темно, хоть глаз выколи, и очень тихо. Харт обратился к силе внутри себя, и лужица желтого света расплылась вокруг них. Харт нахмурился. Такие вот штучки с каждым разом становилось все проще делать, и они уже казались вполне естественными. Он чувствовал, что способен на куда более удивительные вещи, но избегал искушения. Более чем всегда, Харт желал чувствовать себя обыкновенным человеком. И чтобы ему верили.

Они потоптались, стряхивая снег с обуви, потерли руки, чтобы разогнать кровь, и Харт повел своих спутников по широким скрещивающимся и пересекающимся коридорам галереи Мощей. Он интуитивно выбирал верный путь, словно это был его дом родной. Всюду, где шли четверо, царили тишина и покой, и ничто не двигалось во тьме, кроме их самих. Картинные рамы на стенах были пусты и черны, будто не сумели уберечь того, что прежде жило на холстах. Это, как понимал Харт, порождало интересный вопрос: куда подевались люди и существа, томившиеся «под арестом» в картинах и на портретах? В надежном ли они сейчас месте или свободно разгуливают по галерее, прячась от сотворенного им круга света в темных углах?