Цезарь, или По воле судьбы - Маккалоу Колин. Страница 34

Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика (Метелл Сципион)

В первый день нового года ни один магистрат не вступил в должность. Рим жил под руководством сената и десяти плебейских трибунов. Катон сдержал слово и не дал провести выборы, требуя, чтобы племянник Помпея, Гай Меммий, снял свою кандидатуру на звание консула. Только в конце квинтилия было решено, что Гней Домиций Кальвин и авгур Мессала Руф останутся консулами еще на пять месяцев до конца года. Но они не стали проводить выборы на следующий год. Помешала уличная война, которую затеяли Публий Клодий и Тит Анний Милон. Первый метил в преторы, второй – в консулы. И ни один не мог допустить возвышения другого. Каждый кликнул сторонников, те вышли на улицы, и Рим в очередной раз сделался ареной насилия. Это, впрочем, не означало, что повседневная жизнь в большей части великого города была как-то затруднена. Бои велись в основном возле Форума, в центре, но столь беспощадно, что сенат перестал собираться в собственном здании – освященной Гостилиевой курии, а трибутные и плебейские собрания не проводились вовсе.

Все это сильно вредило карьере лучшего друга Клодия, Марка Антония. Ему уже исполнилось тридцать, пора бы занять должность квестора, которая открывала путь в сенат и предоставляла предприимчивому человеку массу возможностей пополнить свой кошелек. Например, получить назначение в какую-нибудь из провинций и ведать там счетами наместника. Обычно почти бесконтрольно. Подделывать бухгалтерские книги, продавать права на сбор налогов, брать взятки за выгодные контракты, да мало ли еще что. Можно также погреть руки и в Риме, если пролезть в тройку квесторов при римской казне и (за определенную мзду, разумеется) изменять записи в книгах, вымарывать из них чьи-то долги, а то и помочь кому-либо получить в обход закона дотацию. Поэтому Марк Антоний, не вылезавший из долгов, мечтал об этой должности.

Ни один наместник не предложил Марку Антонию стать его квестором, что очень не понравилось ему, когда он наконец удосужился подумать об этом. Цезарь, самый щедрый из всех правителей, и тот не назвал его имени, несмотря на родство. Мог бы, кажется, порадеть родичу, но затребовал сыновей Марка Красса, хотя кто ему Красс? Только друг. А потом решил взять к себе сына Сервилии, Брута! Но тот отшил его, вот был скандал! Дядюшка Брута, Катон, скакал от радости и трубил об этом на весь Рим. А мать Брута, эта мегера и любовница Цезаря, наоборот, поносила своего сводного братца, всюду рассказывая, причем во всех пикантных подробностях, как тот продал свою супругу старому глупому Гортензию!

Даже Луций Цезарь, приглашенный в Галлию старшим легатом, отказался похлопотать за племянника, поэтому матушке (единственной сестре Луция Цезаря) самой пришлось написать именитому родственнику. Ответ Цезаря был холодным и кратким: «Марку Антонию будет полезней попытать счастья по жребию. Нет, Юлия Антония, я не стану просить твоего драгоценного старшего сына быть моим квестором».

– В конце концов, – с досадой сказал Антоний Клодию, – в Сирии я был хорош! И так классно командовал кавалерией, что Габиний брал меня всюду с собой.

– Просто новый Лабиен, – усмехнулся Клодий.

«Клуб Клодия» все еще процветал, несмотря на уход Марка Целия Руфа и двух знаменитых fellatrices – Семпронии Тудитаны и Паллы. Суд и оправдание Целия, обвиненного в попытке отравить Клодию, любимую сестру Клодия, состарили эту парочку отвратительных сексуальных акробаток до такой степени, что они предпочитали сидеть дома и не смотреться в зеркало.

А «Клубу Клодия» хоть бы что! Члены его встречались, как и всегда, в новом доме на Палатине, купленном Клодием у Скавра за четырнадцать с половиной миллионов сестерциев. Прелестный дом, просторный, изысканно и уютно обставленный. Стены столовой, где сейчас все возлежали на покрытых тирским пурпуром ложах, были отделаны поразительными объемными панелями из черно-белых кубов, вставленными между нежными, подернутыми дымкой пейзажами Аркадии. Ранняя осень позволяла держать большие двери на колоннаду перистиля распахнутыми, благодаря чему открывался вид на роскошный бассейн – с мраморными тритонами и дельфинами и с фонтаном в центре, увенчанным потрясающей скульптурой Амфитриона, стоящего в раковине и управляющего лошадьми с рыбьими хвостами.

Тут были: Курион-младший, Помпей Руф – родной брат безмерно глупой прежней жены Цезаря Помпеи Суллы, Децим Брут – сын Семпронии Тудитаны, а также новый член клуба Планк Бурса. И разумеется, еще три женщины, все из семейства Публия Клодия: его сестры Клодия и Клодилла и его жена Фульвия, без которой он не делал ни шагу.

– Цезарь просил меня вернуться в Галлию, и я думаю ехать, – обронил Децим Брут, ничего, собственно, не имея в виду, но невольно посыпав раны Марка Антония солью.

Тот презрительно посмотрел на счастливчика. Хотя на что там смотреть? Тощий, ростом не вышел, волосы блеклые, почти белые, за что его и прозвали Альбином. И все же Цезарь любит его, очень ценит и дает поручения такие же ответственные, как и старшим легатам. Почему же он так не любит своего родича Марка Антония? Почему?

Центральная фигура, вокруг которой вращались все эти люди, Публий Клодий тоже был худощавым и невысоким, но очень смуглым в отличие от светлокожего Децима Брута. Озорное выражение его лица сменялось тревожным, когда он не улыбался. И жизнь его была полна удивительных событий, которые, вероятно, не могли произойти ни с одним из членов даже столь необычного патрицианского рода, как Клавдии Пульхры. Сирийские арабы, разозленные его выходками, сделали ему обрезание; Цицерон публично его высмеял; Цезарь устроил так, что патриций Публий Клодий получил статус плебея; Помпей заплатил Милону, чтобы тот вывел на улицы шайки бандитов; и весь аристократический Рим с удовольствием поверил, что Клодий предавался запретным усладам со своими сестрами Клодией и Клодиллой.

Его самым большим недостатком была ненасытная жажда мести. Стоило кому-либо оскорбить или уязвить его dignitas, Клодий вносил этого человека в список своих жертв и ждал удобного случая, чтобы свести счеты. Цицерона, например, ему удалось отправить в ссылку, Птолемей Кипрский после аннексии острова покончил с собой. Ушел в иной мир и Лукулл, его зять, чья блестящая военная карьера рухнула в одночасье. Досталось и матери Цезаря, Аврелии. Во время зимнего праздника Благой Богини, где Аврелия была хозяйкой, Клодий, переодевшись в женское платье, пробрался в дом и осквернил торжество. Но эта проделка с той поры не давала ему покоя. Святотатство есть святотатство. Его даже судили, но оправдали. Жена и другие женщины Клодия подкупили присяжных. Фульвия – из любви, другие – в уверенности, что Bona Dea накажет негодяя сама. А наказание могло оказаться нешуточным, и эта мысль тревожила Клодия.

Его последняя месть была вызвана очень давней обидой. Больше двадцати лет назад, когда ему едва исполнилось восемнадцать, он обвинил красивую молодую весталку Фабию в нарушении обета целомудрия – преступлении, караемом смертью. Процесс он проиграл. И имя Фабии немедленно появилось в списке жертв. Потянулись долгие годы. Клодий терпеливо ждал, пока другие участники процесса, такие как Катилина, будут повержены. В возрасте тридцати семи лет, оставаясь все еще красивой, Фабия (которая ко всему прочему была единоутробной сестрой жены Цицерона, Теренции) сложила с себя обязанности весталки, прослужив Весте положенные тридцать лет. Она переехала из Государственного дома в уютный особнячок на верхнем Квиринале, где собиралась проводить свои дни, пользуясь всеобщим уважением, как бывшая старшая весталка. Ее отцом был патриций Фабий Максим (у Теренции и у нее была общая мать), и он дал ей хорошее приданое, когда она стала весталкой в возрасте семи лет. Теренция, очень практичная в денежных делах, управляла приданым Фабии столь же успешно и разумно, как и собственным большим состоянием (она никогда не позволяла Цицерону наложить лапу хоть на один ее сестерций). И Фабия покинула коллегию весталок очень богатой женщиной.