Летним вечером в подворотне - Лукин Евгений. Страница 17
И направился рядовой Пиньков к ближайшему дереву. К тому самому.
Полпути ещё не прошёл, а сообразил, что никакая это не осень. Болеет дерево. Мало того что листья желтеют и сохнут, банки тоже скукожились, помельче стали, искривлённых полно, деформированных, кое-где уже бочок ржавчиной тронут…
Под деревом должен бы пупырчатый стоять на задних лапах – пусто. Возле самых корней – норы какие-то, земля кучками.
– Эй! Есть тут кто-нибудь? – говорит Пиньков.
В одной из нор что-то заворочалось, и вылезает пупырчатый. Но какой! Уж на что Пиньков не робкого десятка – и то попятился. Бегемот, честное слово! Лоб – низкий, глазёнки – злобные, загривок прямо от ушей растёт. Уставился на Пинькова, с четверенек, правда, не встаёт, но видно, что колеблется: не встать ли на всякий случай?
– Слышь, браток, – дружески обращается к нему Пиньков. – Ты тут на полянке автомата моего случаем не видел?
Ошибка это была, товарищ старший лейтенант. Явный тактический просчёт. Как услышал пупырчатый, что добром его о чём-то просят, засопел, скосомордился… Зарычал в том смысле, что гуляй, мол, свободен, и снова в нору полез. Кормой вперёд.
«Что это они так разболтались? – озадаченно думает Пиньков. – Может, колдун помер?»
Постоял он, постоял перед норой и решил не связываться – ну его, уж больно здоровый… Повернулся и пошёл в сторону центрального оврага – тем путём, что в прошлый раз шли. Доберусь, думает, до речки, а там уж выспрошу, где этого колдуна искать.
Идёт и головой качает. Во что овраг превратили – больно смотреть! Там банка пустая лежит ржавеет, там деревце в неположенном месте проклюнулось… А сорняки по обе стороны всё выше и выше. Вот уже в человеческий рост пошли…
И тут из-за поворота тропинки выкатывается ему навстречу гномик. Счастливый, сияет, а в руках – помятая банка сгущёнки с пятнышком ржавчины…
То есть не сгущёнки, какой сгущёнки?.. Тушёнки, конечно! Хотя… Ну точно, товарищ старший лейтенант! Там и сгущёночные деревья тоже были, только у них плоды белые и помельче – граммов на триста…
Так вот, увидел гномик Пинькова – перепугался. Стал быстренько на четвереньки, сделал одно плечико выше другого и робко, неубедительно так зарычал. Пупырчатым, что ли, прикинуться хотел? Неясно…
– Ты больной или голодный? – прямо спрашивает его Пиньков.
Гномик ужасно смутился, встал с четверенек и, чуть не плача, протягивает банку Пинькову.
Не понял его Пиньков.
– Чей паёк?
– Мой.
– А чего ж ты мне его суёшь?
– Всё равно ведь отнимешь! – рыдающе говорит гномик.
«Порядочки!» – думает Пиньков.
– А где живёшь?
– В яме.
– Да вижу, что в яме… Далеко это?
– А вон, за бурьяном…
– Тогда пошли, – говорит Пиньков. – Ну чего уставился? Провожу тебя до твоей ямы, чтобы банку никто не отобрал. А ты мне по дороге расскажешь, что у вас тут в овраге делается.
– А ты кто? – поражённо спрашивает гномик.
Поглядел на него Пиньков: вроде малый неплохой, забитый вот только, запуганный…
– Зови Лёшей…
И пока до ямы шли, товарищ старший лейтенант, гномик ему такого понарассказывал!.. Короче, эти две расы (в смысле – гномики и пупырчатые) живут в овраге издавна. И каждая имеет свои национальные традиции… Так вот пупырчатые в последнее время обнаглели вконец! Нарыли, понимаете, нор под деревьями, живут в них целыми сворами, а деревья от этого сохнут, пропадают. А крайними опять выходят гномики: дескать, не поливали. А попробуй полей: не дай Бог нору зальёшь кому-нибудь – пополам ведь перекусит!..
Гномикам, товарищ старший лейтенант, вообще житья не стало. Придёшь за банкой, за своей, за положенной – так он ещё и не даёт, куражится – скучно ему!.. Обойди, рычит, вокруг дерева на руках – тогда посмотрим. Обойдёшь, а он всё равно не даёт, придирается: не с той, мол, руки пошёл…
Никак нет, товарищ старший лейтенант, человеческой речью пупырчатые не владеют. Рычат, рявкают по-всякому… Как их гномики понимают? А куда денешься, товарищ старший лейтенант! Приходится…
Вот и Пиньков тоже возмутился, не выдержал:
– А куда ж колдун смотрит?
И тут выясняется интереснейшая деталь: оказывается, колдун уже года три, как в овраге не показывался. Раньше-то при нём пупырчатые какие были? Рёбра одни с позвоночником!.. Нет, воровать они, конечно, и тогда воровали, но хотя бы жрать боялись наворованное! Чуть поправишься – улика налицо…
– Что же всё-таки с колдуном-то, а? – размышляет вслух рядовой Пиньков.
– Я так думаю, – говорит гномик, и в глазах у него начинает светиться огромное уважение, – что у колдуна сейчас какие-то серьёзные дела. Такие серьёзные, что нам и не снились. А вот закончит он их, поглядит, что в овраге делается, и строго пупырчатых накажет.
«Хорошо, если так, – думает Пиньков. – Хуже, если помер».
Добрались до ямы. Яма как яма, на четверых гномиков рассчитанная, живут шестеро. Остальные пятеро, правда, временно отсутствуют – на работах где-то, а у этого, что с Пиньковым (его, кстати, Голиафом зовут), у него вроде как отгул.
Да нет, товарищ старший лейтенант, нормальный гномик – ростом чуть выше автомата. А Голиафом его зовут не потому что здоровый, а потому что в лоб то и дело получает…
Спустились они в яму, банку в уголке прикопали, сидят, беседуют.
– Так, значит, говоришь, года три уже? – хмурится Пиньков.
– Или четыре, – неуверенно отвечает гномик. – Да вот сразу после проверки…
– А! – говорит Пиньков, оживившись. – Так, значит, была всё-таки проверка?
– Была, – подтверждает гномик. – Сам-то я, правда, не видел, но говорят, была.
Любопытство разобрало Пинькова.
– Слушай, а как проверяющий выглядел?
– Проверяющий?.. – с тихой улыбкой восторга говорит гномик. – Высокий, выше колдуна… В одеждах защитного цвета… Пуговицы – сияют, бляха – солнышком. А уж сапоги у него!..
Тут смотрит гномик на Пинькова, умолкает и, затрепетав, начинает подниматься в стойку «смирно».
– Да сиди ты! – с досадой говорит Пиньков. – Тоже мне проверка! Никакая это была не проверка. Я это был…
Сел гномик, дыхнуть не смеет и держит равнение на Пинькова.
– Сказано тебе: вольно… – сердито говорит Пиньков. – А про автомат про мой ты нигде ничего не слышал?
Не знает гномик, что такое автомат. Пришлось объяснить.
– Нет, – отвечает, подумав. – Про реликвию слышал, а вот про автомат – ни разу…
Насторожился Пиньков.
– А что за реликвия?
А реликвия, товарищ старший лейтенант, следующая. Во-первых, чёрт его знает, что это такое. Во-вторых, слышно о ней стало года три-четыре назад, то есть по времени вполне совпадает. В-третьих, известно, что стоит она в некой пещере, а пещера эта находится аж в низовом овражье за ободранной пустошью. И многие в эту реликвию верят.
– А как она хоть выглядит? – допытывается Пиньков. – Ствол есть? Затвор есть?
– Может, и есть… – вздыхает гномик. – Одним бы глазком на неё взглянуть…
Задумался Пиньков.
– А как считаешь, – спрашивает, – знает колдун, где сейчас мой автомат?
Гномик даже встал от почтительности.
– Колдун знает всё, – объявляет торжественно.
– Знает он там с редькой десять! – недовольно говорит Пиньков. – Что ж ты думаешь, я с ним не беседовал?
Гномик брык – и в обморок. Не привык он такие вещи про колдуна слышать. Минут восемь его Пиньков в сознание приводил. Хлипкий народец, товарищ старший лейтенант, нестроевой…
Оживил его Пиньков, поднял, к стеночке прислонил.
– А далеко отсюда этот ваш колдун живёт? – спрашивает.
– День пути, – слабым голосом отвечает гномик. – Только там не пройдёшь – пупырчатых много…
Сомнительно? Виноват, товарищ старший лейтенант, что именно сомнительно? Ах в смысле: почему колдун в прошлый раз так быстро явился к Пинькову, если день пути?.. Трудно сказать, товарищ старший лейтенант. Видимо, по каким-то своим каналам. А может, просто рядом околачивался…
– В общем так, Голька, – говорит Пиньков (Голька – это уменьшительно-ласкательное от Голиафа). – Пойдём-ка мы к колдуну вместе. Я его про автомат спрошу, а ты всё, что мне рассказывал, ему расскажешь. Надо с этим бардаком кончать.