Летний детектив для отличного отдыха - Устинова Татьяна. Страница 37

– Кофе? – робко спросила Нателла, когда он съел шестую оладью. Может, она была восьмой, он не считал.

– Спасибо.

Кофе оказался очень вкусным, и Плетнев сообщил об этом хозяйке. Она приободрилась и рассказала историю о том, что самый лучший кофе варит ее мама в Кутаиси и соседки со всей улицы по утрам собираются к ней. Они завтракают, болтают, а потом мама гадает им на кофейной гуще на предстоящий день, и всегда получается, что день будет необыкновенно прекрасным, и – странное дело! – он таким и оказывается! Поэтому соседки не пропускают ни одного утреннего кофе у ее мамы.

– Гениально, – оценил Плетнев. – Просто гениально.

– В кофе самое главное – пенка, – упавшим голосом сказала Нателла Георгиевна. – Если у вас получается кофе без пенки, его нужно вылить, потому что это не кофе!..

Элли все время молчала, и смуглое лицо ее казалось осунувшимся и побледневшим, как после бессонной ночи.

– Все не так страшно, – заявил Плетнев, когда Нателла налила ему вторую чашку.

Чашки были ломоносовского фарфора, в тоненькую голубую и золотую клеточку. Плетневу однажды на день рождения подарили такие чашки.

Нателла Георгиевна моментально уселась, чтобы слушать, и Элли подняла на него глаза.

– Я все понял, и про убежище, и про рай на земле, и про то, что все теперь погибло и пропало! Ничего не пропало! – Плетнев повысил голос, как будто они собирались ему возражать. – Нужно просто разобраться в ситуации.

– Как?! – темпераментно воскликнула Нателла и специальным трагическим образом сложила руки. – Как разбираться, э?

Плетнев покосился на нее.

– Я знаю, что вы-то как раз не хотели ни в чем разбираться! Вы считали, что все разбирательства плохо закончатся, но вы не правы, Нателла Георгиевна.

– Я не права, э?

– Мама, подожди.

– События происходят одно за другим, и нам кажется, что они связаны между собой, – продолжал Плетнев быстро. – Нужно понять, так ли это на самом деле, и если связаны, то кем или чем. Кроме того, было одно событие, о котором все забыли, но я считаю, что с него и надо начинать.

– Какое событие, э? Что ты говоришь? – Теперь Нателла говорила с сильным акцентом, и это было смешно.

– Прошлой зимой у Федора Еременко застрелили собаку, и он был уверен, что застрелил егерь. Когда убили Николая Степановича, первым делом вспомнили про Федора и про то, что они тогда почти подрались. Но Федор утверждает, что они быстро во всем разобрались, и в тот день, когда убили собаку, Николай Степанович вообще в лес не ходил.

– При чем тут собака прошлой зимой? Когда этим летом у нас самого егеря убили, слушай! И какая теперь разница, он или не он застрелил ту собаку! Может быть, по ошибке застрелил! Я ведь тоже ошиблась и стукнула тебя бревном по голове! А ты не медведь, э?..

– Я не медведь, – машинально согласился Плетнев. – Николая Степановича убил кто-то свой. Чужие здесь не ходят. В ту ночь была гроза – опять гроза! – и все свои сидели по домам. Получается, что чужие?..

– Он не стал бы пить с чужими. – Элли переглянулась с матерью. – Ну что вы!.. Мы столько лет его знаем. Он был очень простой человек, но у него имелись свои правила.

– Пил он как раз со своими, – буркнул Плетнев, – вернее, со своим, и я знаю, с кем именно.

Элли вытаращила глаза.

У нее глаза. Н-да. Ну и что?..

Плетнев, который сбивался с любой мысли, когда она на него смотрела, залпом допил остывший кофе и чуть было не сказал ей: отвернитесь.

– Сварить еще, мальчик?

– Я не мальчик, Нателла Георгиевна! – возразил он с несколько преувеличенной досадой. – Я взрослый человек и…

– Хорошо, хорошо, конечно, взрослый, кто спорит?.. – Она подхватила со стола кофейник и погладила Плетнева по голове. Он дернулся и отшатнулся. – Ну-ну! Не переживай, мальчик.

Кажется, она едва удержалась, чтобы добавить – мама с тобой.

– Как вы узнали, с кем Николай Степанович в ту ночь пил? – возбужденно заговорила Элли, когда ее мать скрылась на кухне. – Откуда?! Нас всех опросили, но мы ничего не могли сказать! Никто ничего не видел!

Плетнев осторожно потрогал свою голову – там, где ее погладила Нателла Георгиевна.

Неужели можно просто так взять и погладить его по голове? Такой естественный, такой женский, простой жест.

Э?..

– Алеша?

– Да.

– Откуда вы знаете, с кем Николай Степанович…

– Я видел отпечатки протекторов, я же вам говорил. Шины «Микки Томпсон», их не перепутаешь ни с какими другими. Дождь шел только в ту ночь, когда убили егеря, потом началась жара, и до этого все время было сухо, значит, они могли появиться только тогда.

– Я помню, помню, вы спрашивали про внедорожники, но ни у кого в деревне их нет!..

– Есть.

– Как?!

– Элли, я не стану вам ничего рассказывать, пока не буду точно знать, что тогда произошло! Я же говорю – события следуют одно за другим, но мы не знаем, как они связаны.

– Да, но человек, который пил с Николаем Степановичем, убил его!

– Откуда вы знаете? Может, они просто пили, а потом он уехал и появился совсем другой человек?..

Она опять уставилась на него, и он снова потерял мысль.

– Да, но все остальное, – сказала она растерянно и смешно почесала в затылке. – Кто-то же украл эти дурацкие кольца у Терезы Васильевны! Кто-то разбил трансформатор, изуродовал ваш велосипед и бросил его так, чтобы все подумали, что это ваших рук дело! Кто?! И зачем?! И кто залез в ваш дом и все там разгромил?..

– Нет, не так, – подумав, возразил Плетнев и стал качаться на стуле. – Все это правильные вопросы, но их следует задавать в определенном порядке.

– В каком, Алеша?!

Что ты будешь делать! Ему так нравилось, как она выговаривала – Алеша.

Ему нравилось, как Элли называет его по имени, а ее мать гладит его по голове.

Матери и дочери – такая странная история. Такая нерушимая связь. Он не понимал этого раньше, а теперь понял.

Почему не понимал, он же взрослый человек!

Не переживай, мальчик…

– Все ваши вопросы, – заговорил он решительно, – слишком… финальные, понимаете? На них невозможно ответить, потому что сначала нужно ответить на другие.

– Какие?

– Я подслушал разговор в тот день, когда вы стукнули меня по голове. Какая-то женщина в кустах говорила, что этого так не оставит, найдет управу, что-то такое. Это не было… болтовней, понимаете?.. Все всерьез. Я тогда здесь никого не знал и голос тоже не узнал. Потом Федор по телефону угрожал кому-то, я тоже слышал. Да он и не особенно скрывался! Позавчера я видел, как из его дома выскочила Женя, вся в слезах. Что она там делала? Что могло произойти?

– Женя? – недоверчиво переспросила Элли. – Из дома Федора?

– Вот именно.

– А вы…

– Я не ошибся, ничего не перепутал, мне не померещилось, и галлюцинациями я не страдаю!

– Зато я страдаю! – провозгласила Нателла Георгиевна басом. – Мне везде мерещатся медведи, да, мальчик?..

– Я не мальчик!

– Положить тебе в кофе сгущенки, э?.. У нас есть отличная, самая натуральная, почти что советская!..

– Я не пью кофе со сгущенкой. Я вообще сладкий не пью.

Нателла установила на стол кофейник, полюбовалась на него и как-то очень ловко, в одну секунду, собрала все со стола и подала чистые чашки. Солнце сверкало в голубых и золотых прожилках, отражалось от них. Потом она куда-то выбежала, вернулась с подносом, на котором было что-то аппетитно наставлено, и оказалось, что почти пустой после завтрака стол вновь ломится от разных угощений.

Плетнев даже не понял, как это вышло.

Нателла налила ему кофе.

– Что ты смотришь? Я же грузинская женщина, а не какая-то там эмансипированная. – Она повела бровью, и Плетнев отчего-то захохотал, и Элли засмеялась следом. – Стол всегда должен быть накрыт, это очень утешает! Сколько тебе ложек, мальчик?

– Чего?

– Сгущенки. Одну или две?

– Две.

Он отхлебнул и замычал от удовольствия.

Его французский доктор в это время, должно быть, упал со стула в своем французском кабинете.