Охотник за смертью: Судьба - Грин Саймон. Страница 25

Корабль приземлился более часа назад, но до сих пор оттуда так никто и не вышел. Раскалившийся при входе в атмосферу корпус еще окружало облако пара, но металл уже остывал, а ничего не происходило. Никто, ни на борту, ни в диспетчерской космопорта, не отвечал ни на какие вопросы. Оставалось лишь гадать, есть ли вообще на борту кто-нибудь живой. Окажись, что Джек Рэндом и Руби Джорни перебили посланных за ними . вояк и отправили на Голгофу пустой корабль, никто бы не удивился.

Наконец люк главного воздушного шлюза начал открываться. Репортеры всей оравой ринулись вперед, стараясь занять самые лучшие места для съемки. Они подпрыгивали, поднимали камеры над головами, толкались, бранились, а порой, чтобы пробиться вперед, пускали в ход кулаки. В течение нескольких напряженных секунд после открытия люка оттуда никто не появлялся. Потом на площадку, в полном одиночестве, ступил командир посланного на Локи отряда. Угрюмо кивнув журналистам, он сказал:

— Джек Рэндом и Руби Джорни уполномочили меня заявить, что они пребывают отнюдь не в. лучшем настроении, а потому назойливые расспросы будут восприняты ими как личное оскорбление. Таким образом, каждому, намеревающемуся проявить настырность, рекомендуется написать завещание. Вместе с тем они намерены сделать заявление для прессы, но лишь после того, как переговорят с Парламентом. Есть вопросы?

Кто-то растерянно кивал, кто-то пожимал плечами, кто-то озирался по сторонам, а вот Томпсон из «Голгофа Тайме», рослый детина с острым взглядом, тут же протолкался вперед. Этот малый побывал в качестве фронтового корреспондента в самых горячих точках и даже вел репортажи о том, как вершила суд императрица Лайонстон, поэтому напугать его было не так-то просто.

— Всего парочка вопросиков, капитан. Во-первых, всем хотелось бы знать, почему ты, посланный за ними в качестве конвоира, вдруг оказался в роли их глашатая? А во-вторых, с каких это пор наши доблестные гвардейцы ходят без оружия?

Остальные репортеры только теперь заметили, что и ножны, и кобура офицера пусты. Он уныло прокашлялся:

— Господин Рэндом предложил нам временно отказаться от ношения оружия. По его мнению, это… отвлекает.

Пока все переваривали это сообщение, целая сотня бойцов гуськом выбралась из шлюза. Оружия не было ни у кого, а выглядели они, в подавляющем большинстве, потерянными, мрачными, деморализованными и взвинченными. Пряча от репортеров глаза, бойцы выстроились по обе стороны шлюза и вытянулись по стойке «смирно», готовясь к заключительной высадке Джека Рэндома и Руби Джорни.

Камеры тут же взяли крупным планом лица появившихся из люка людей. Имплантированные коммуникационные блоки позволяли зафиксировать любую мелочь, однако в облике обоих побывавших в Лабиринте особых изменений не наблюдалось. Разве что глаза их стали еще холоднее.

Рэндом и Руби остановились перед толпой репортеров, которым пришлось подавить общее желание отступить на несколько ярдов. Стоявшие перед ними мужчина и женщина всегда считались людьми более чем опасными. Но сейчас это ощущалось особенно сильно. Было очевидно, что шутить они не намерены. Это подтверждал и жалкий вид совершенно сломленных, павших духом гвардейцев. Да, ребят основательно выбили из колеи, и никому из журналистов не хотелось оказаться на их месте.

Рэндом обвел толпу мрачным взглядом и спросил:

— Где Тоби Шрек? Я думал, он непременно сюда заявится. Единственный из всей вашей поганой братии, с кем можно иметь дело.

Только Томпсон рискнул ответить:

— Он и Флинн заняты подготовкой предстоящей королевской свадьбы. Он заполучил эксклюзивное право на съемку.

— Ну-ну, — подала голос Руби. — Значит, они по-прежнему проталкивают эту вздорную идею насчет конституционной монархии. А как дела у Констанции и Оуэна?

Репортеры переглянулись.

— А вы, выходит, ничего не слышали, — удивился Томпсон.

— О чем? — переспросила Руби. — Нам было не до слухов, своих дел полно.

— Оуэн Охотник за Смертью и Хэйзел д'Арк пропали без вести и, предположительно, считаются погибшими, — медленно произнес Томпсон. — Констанция Вульф собирается выйти замуж за Роберта Кэмпбелла.

Поднятые камеры завертелись, все как одна настраиваясь на крупный план. Рэндом и Руби переглянулись.

— Это невозможно, — сказал наконец Рэндом. — Этого просто не может быть. Уж об их смерти-то я бы непременно узнал… точно бы узнал.

— Мы уже давно не поддерживали ментальную связь ни с ним, ни с ней, — напомнила Руби. — Вышло так, что жизнь развела нас в разные стороны. Но при всем при том я уверена, что мы бы почувствовали… что-то…

— Не могли они вот так взять и погибнуть, — заявил Рэндом. — Они были лучшими из нас.

— Они были негодяями! — прозвучал из толпы хриплый, злобный голос. — Точно такими же, как и вы.

Среди репортеров поднялась суматоха: какой-то малый, затесавшийся в их ряды, внезапно выхватил дисраптер и приставил его к голове журналистки, стоявшей рядом. Та застыла на месте, бледнее самой смерти. Журналисты быстро расступились — от греха подальше и для того, чтобы вести съемку без помех. Дело пахло сенсацией.

Вокруг малого с дисраптером и его заложницы образовалась пустота. Он по-прежнему держал ствол у виска женщины. Похоже, гвардейцы готовы были вмешаться, но у них не было оружия. Что же до террориста, то он смотрел только на Рэндома и Руби.

— Попробуйте дернуться, и она умрет! — прохрипел он, почти задыхаясь от одолевавшей его ярости. — Я снесу ей башку!

— Если она умрет, умрешь и ты, — спокойно заметила Руби.

— Думаешь, это меня волнует? — вскинулся террорист.

— Давайте-ка прежде всего успокоимся, — предложил Рэндом. — Руби, убери руку с дисраптера. Никому не нужно, чтобы кто-нибудь здесь пострадал.

— А вот тут ты очень даже ошибаешься, — возразил террорист. — Кое-кто здесь непременно умрет.

— Если ты имеешь в виду меня или Джека, то нас пытались уничтожить такие люди, что не тебе чета, — пожала плечами Руби.

— Тихо, Руби, — шепнул Рэндом. — Ты взяла не тот тон.

Не сводя глаз с террориста, он демонстративно убрал руки подальше от оружия.

— Почему бы нам, для начала, не познакомиться? Тебя как зовут?

— Ты ведь меня не знаешь, верно?

— Не знаю, — согласился Рэндом. — А должен?

— Полагаю, для этого нет никаких оснований. Я был всего лишь одним из солдат, которые бились рядом с тобой на улицах во время восстания. Прямо здесь, в этом городе. Меня зовут Грей Хардинг. Не бог весть какая важная персона. Один из таких же бедолаг, которые во множестве погибли в твоей войне.

— Мы все теряли людей, которые много для нас значили…

— Кончай заливать, Рэндом! Ты нас не знал и плевать хотел на наши никчемные жизни! Мы все были не более чем пешками в вашей великой героической саге. Вы получили власть и славу, а мы остались просто стадом, вооруженным всяким хламом. Может быть, вы и любите народ в целом, но до отдельного человека вам нет никакого дела. Таких, как я, вы просто использовали. Вы забирались наверх по нашим спинам и вовсе не заботились о том, выживем мы или все сдохнем.

— Все было не так, — не согласился Рэндом. — Именно народ поднял это восстание…

— Я был там! Я видел, как мои товарищи истекали кровью и умирали, когда такие, как ты, не получали ни одной царапины.

Голос Хардинга прервался, и на какой-то момент показалось, что сейчас он разрыдается. Но гнев оказался сильнее, и оружие осталось у головы заложницы.

— Прямо скажу, я всегда ни в грош не ставил вашу войну. Кто бы ни встал у власти, для людей из народа, таких, как я, ничего не меняется. Мы с песнями отправились на войну. А как же иначе, если было обещано, что нам выпадет честь сражаться бок о бок с живыми легендами, а после победы всех ждет новая, прекрасная жизнь. Но вся эта проклятая «честь и слава» обернулась тем, что я лишился большинства друзей и родичей. Они гибли на моих глазах, сражаясь с одними негодяями ради других. А когда я после победы воротился домой, оказалось, что имперский карательный отряд уничтожил мою деревню. Женщины и дети остались без крова и теперь умирают с голода, потому что их защитники ушли на войну и не вернулись. Но главное, после победы, оплаченной нашей кровью, так ничего и не изменилось. У власти люди из той же шайки, что и раньше. А я… я не могу спать по ночам. На войне, чтобы выжить, мне приходилось делать страшные вещи. Творить ужасное зло. За моими плечами маячат призраки со знакомыми лицами. Любой резкий шум заставляет меня вздрагивать. Порой я срываюсь и бросаюсь на людей безо всякой видимой причины. Сам не понимаю, кто я теперь. Того, прежнего, больше нет, а нынешнего я ненавижу и боюсь. Так скажи мне, Рэндом, ради чего все это было? На самом деле, ради чего?