Черные и белые(Повесть) - Плотниек Янис Адольфович. Страница 18

— Хорошо! — твердо ответил Паул. — Используем.

Пришло тревожное, беспокойное утро. Железнодорожники, слесари, кузнецы, рабочие депо шли на работу, улыбаясь, громко разговаривая, показывали друг другу листовки, размахивали ими, группами останавливались у заборов, где были наклеены прокламации, читали их, три… пять… десять раз подряд. Местные жители узнали и о демонстрациях в Риге, и о сердечной встрече Красной Армии, о полицейских и айзсаргах, которые на привокзальной площади стреляли в рабочих, об ульманисовском правительстве, которое катится к пропасти.

Начальника полиции Сталтманиса разбудил от сладкого сна резкий телефонный звонок. Выругавшись, он снял трубку и закричал зло:

— Кто звонит? Что нужно?

— Гос-подин капитан… Г-господин капитан! — заикался в трубке чей-то голос. — В городе к-коммунистические л-листовки! Докладывает п-полицейский Пиепийте.

— Немедленно убрать! — рявкнул в ответ капитан.

— Н-нельзя убрать… невозможно…

— Почему?

— Их с-сотни, тысячи… — Голос полицейского был полон отчаяния.

Капитан швырнул трубку и, быстро одевшись, выбежал на улицу. Первый удар хватил его у забора собственного дома: на коричневых досках друг за другом белели три прокламации! Он набросился на них, пытаясь отодрать листовки ногтями, но ничего не получилось. Облизывая поцарапанные пальцы, начальник полиции позвал домработницу и приказал помыть забор.

До самого обеда полиция «боролась» с листовками. Капитан бегал по городу как угорелый. Но напрасно он пытался разгадать, каким образом листовки попали из Риги в Гулбене. Своим «тайным» агентам, которых все жители города знали как облупленных, Сталтманис приказал найти распространителей листовок. Легко приказать, а найти?.. Смешно! Наши ребята не дураки, голыми руками их не возьмешь. И «виновники», назло высокому начальству, спокойно гуляли по гулбенским улицам. Шпики остались с длинным носом!

Начальник полиции пришел на участок поздно, Хмурый и злой, он открыл свой кабинет. О событиях в городе нужно было доложить уездному начальству. Наверное, снова будут ругать, упрекать в отсутствии бдительности, скажут, что он не борется с коммунистами… Капитан понимал, что такие разговоры портят его репутацию, вредят его служебной карьере. Сочиняя рапорт, Сталтманис ходил из угла в угол, не заметив ни разбитого окна, ни свертка, лежавшего за чернильным прибором. Вышел дежурный и доложил, что арестованный Паул Цериньш непрерывно стучит в дверь и на все вопросы отвечает, что ему необходимо срочно поговорить с начальником полиции.

— Что ему нужно?

— Не знаю, господин капитан!

— Хорошо, — махнул рукой Сталтманис. — Приведите!

Через несколько минут в кабинет ввели отца Валдиса. Он был заметно взволнован.

— Господин капитан, я этого не потерплю!.. — воскликнул Цериньш. — Нам хватает и того, что вы арестовываете невинных людей! А тут, в самом полицейском участке, в камере предварительного заключения, распространяют нелегальную литературу! Как вы думаете, это порядок? — Он перевел дыхание и, не давая Сталтманису даже рта раскрыть, продолжал: — Дайте бумагу и чернила! Я буду писать жалобу начальнику уезда!

— Господин Цериньш, что случилось? — изумленно пролепетал капитан.

— Как «что случилось»? — спросил Паул, язвительно усмехаясь. — Разве вы не знаете? В помещении для арестованных полно листовок!

— Не говорите ерунду! — рявкнул начальник полиции.

— Пожалуйста, вот вам эта ерунда! — И отец Валдиса протянул капитану скомканные прокламации. — Ребята читают и удивляются. Я не имею права молчать об этом! Детей хотите испортить? Неужели нельзя навести порядок?

— Где… где вы взяли их… эти листовки? — спросил опешивший капитан.

— Утром нашли! На полу. Наверное, часовой бросил. Через окно или дверь. Да не все ли равно где? — Цериньш энергично замахал рукой. — Факт остается фактом: в вашем полицейском участке арестованные получают прямой призыв свергнуть существующую власть! Это безобразие! Что скажет об этом господин Краузе?..

Сталтманис вздрогнул. Имя начальника уездной полиции подействовало на него, как удар плетью. Капитан обмяк. Он понял: листовки на участке, в камере — это уж и на самом деле слишком! Стоит узнать об этом уездному начальству, и тогда ему, Сталтманису, не останется ничего другого, как взять веревку и повеситься. Иначе полковник Краузе съест его без соли.

— Господин капитан! — прервал размышления начальника полиции отец Валдиса. — Я повторяю: дайте мне бумагу и чернила!

— Подождите, подождите, господин Цериньш, — неожиданно вежливо заговорил капитан. — Мы все выясним…

— Тут нечего выяснять! — продолжал наступать Цериньш. — Мы требуем освободить нас! Мы не хотим читать ваши листовки! Иначе…

— Хорошо, подумаем… — Начальник полиции сел за письменный стол, чтобы продолжить разговор, но вдруг увидел разбитое окно и белый сверточек рядом с чернильницей. Он схватил его, развернул и как ужаленный вскочил на ноги: — Черт возьми! И здесь прокламации!

— Ну вот, видите! — рассмеялся отец Валдиса.

Капитан покраснел как рак. Распахнув двери кабинета, он дико заорал:

— Дежурный!..

— Слушаю, господин капитан!

— Кто вчера охранял участок?

— Полицейский Румба.

— Арестовать!

Через час Цериньш и ребята были освобождены. А отцу Бруниса начальник полиции сообщил, что его — распространителя коммунистической литературы — завтра перешлют в уездную тюрьму. У Сталтманиса возник свой план: к тем нелегальным книгам, которые нашли в квартире Дзениса, присоединить еще несколько листовок, записать об этом в протоколе и всю вину свалить на слесаря. В таком случае можно было бы ожидать от Краузе не строгий выговор, а сердечную благодарность. Но другие события перечеркнули «великолепный» план Сталтманиса.

Цериньш, вернувшись домой, поспешно переоделся, сунул в карман бутерброды и ушел на работу. Жене, которая обрушила на него целый поток вопросов, он сказал только три слова:

— Все в порядке!

Генерала и Профессора мы встретили как героев. Девчонки преподнесли им цветы. В сарае состоялось короткое совещание, на котором Валдис «доложил» о событиях в полицейском участке. Брунис дополнил его доклад, показав при этом на своих ребрах несколько синяков, или, как он сам выразился, «памятные знаки» от кулаков полицейских. А командир, загадочно улыбаясь, выразил нам благодарность за героическую «работу» в прошлую ночь. Мы поняли всё и подмигнули друг другу. Генерал сообщил еще, что завтра рано утром все стрелки должны собраться в нашем дворе. Потом мы проводили Бруниса в Задвинье, то есть домой.

…Наступило утро исторического дня. Город молчал, как перед бурей. Ни в одной квартире, ни в одном учреждении не раздавались телефонные звонки; на центральной станции испортился главный коммутатор. Механик — светловолосый парень, друг Паула Цериньша, усмехаясь, искал неисправность и рассказывал молодым телефонисткам анекдоты. Дежурившие на станции полицейский и начальник вокзала были разоружены и арестованы. В кабинете начальника вокзала у радиоприемника сидел деповский токарь Себрис, отец Пипина. Вокзал был окружен рабочими. Железнодорожники к работе не приступали. Молчали паровозы, спокойно дремали вагоны, в сером здании ремонтных мастерских не шумели станки, не стучали кузнечные молоты, не мелькали огни сварочных аппаратов. Люди в черных комбинезонах стояли и ждали. Иногда они переговаривались, иногда смеялись и шутили. Прошел час, два, и вдруг на втором этаже раскрылось окно, в нем показалась голова токаря Себриса и зазвенел его счастливый голос:

— Есть!.. Вся власть в руках рабочих и трудового крестьянства!

Прогремело многоголосое «Урра!», и лавина железнодорожников и рабочих депо двинулась с места. Над головами, словно подброшенное ураганом, взвилось красное знамя.

Колонна двинулась в сторону Рижской улицы, к центру города. Паул Цериньш, раскрасневшийся и взволнованный, махнул кому-то из рабочих рукой. Из первых рядов колонны вышли три токаря. Отец Валдиса вытащил из кармана револьвер и, проверив его, спокойно сказал: