На границе двух миров (СИ) - "Свифт". Страница 42

Я протянул руку перед собой так, чтобы ладонь оказалась на одной линии с внешней стороной стены. Прикрыл глаза, оставляя позади разрушенный орбитальным ударом Салембург, зергов, форсированным маршем двигающихся к Бункеру и десятки тысяч людей, за жизни которых я взял на себя ответственность. Только цель без причин, только задача без предпосылок.

Ничего сложного. Я уже делал такое раньше, пусть и в меньших масштабах, когда заново изобретал одну из самых старых технологий Тамплиеров.

Задрожало пространство рядом с вытянутой ладонью, будто собираясь в невесомую, невидимую глазом, но ощущаемую всеми каплю. Тело заполнило ощущение безграничной силы, будто кто-то, один за другим, выбивал шлюзы, удерживающие небесный океан от того, чтобы раздавить жалкого смертного, посягнувшего на могущество не по рангу. Отдаваясь дрожью по всему телу, этот океан хлынул по протянутой руке в точку перед ладонью, заставляя «каплю» на мгновение ярко вспыхнуть, ослепляя мои органы чувств… чтобы через мгновение растечься тонкой полупрозрачной пленкой, впиваясь боковыми гранями в рваные края пролома.

Если я что-то и понял за годы жизни на Аиуре, так это, что протосс — это вещь в себе. Люди приручили лошадей и придумали колесо, чтобы перевозить тяжести — протоссы делают это усилием мысли. Люди изобрели лук, со временем превратившийся в дальнобойные винтовки на электромагнитной тяге, чтобы убивать себе подобных — протоссы обошлись пси-клинками, превращая свою волю в оружие, не знающее преград. Люди веками выворачивались наизнанку, создавая защиту из дерева, кожи и металла — протоссы с куда большим успехом пользовались щитами, создаваемыми движением разума. Забери у человека все его изобретения — и он мгновенно станет беспомощным, в сравнении с самим собой минуту назад. Случись такая неприятность с протоссом — он пожмет плечами, запалит в руке клинок и создаст защитное поле совершенно самостоятельно, потеряв в эффективности лишь десяток-другой процентов.

Я опустил руку, даже с некоторым сожалением отгораживаясь от безграничного океана энергии, что дарила протоссам Кхала и которой были нипочем десятки световых лет, отделяющие ее блудного сына от родного дома, и щит мгновенно и без особых эффектов лопнул, как мыльный пузырь.

— Да что ты, черт возьми, такое?! — еле слышный шепот заставил меня задрать голову, вглядываясь в непроницаемый закрытый шлем. Экс-Призрак даже позабыла следить за эмоциями и теперь фонтанировала почти детским изумлением, граничащим с отрицающим неверием.

— Александр Нойман к вашим услугам, мэм, — не удержавшись, я лихо козырнул и с металлическим лязгом попытался прищелкнуть каблуками. — Хочешь, научу?

— Только попробуй этого не сделать, — ответила Сара через пару мгновений, опомнившись и взяв эмоции под контроль.

— Я все расскажу, обещаю, — мгновенно посерьезнев, кивнул я. — Давай только выберемся с этой планеты.

— Договорились, Нойман, — проворчала Сара, не спеша спускаясь по лестнице. — Я пойду, пну этих раздолбаев. Чего там решать, делать надо.

Я не ответил, оставшись стоять напротив пролома, зафиксировав сочленения доспеха и даже не пытаясь сдержать мелкую дрожь, охватившую тело. Застарелый страх, преследовавший меня больше десяти лет и о котором я уже почти забыл уверенной походкой вошел в мой разум, небрежными пинками окованных металлом сапог снося преграды из воли и самоконтроля. Этот страх… нет, панический ужас родился во мне, когда я, сжавшись в углу в крохотный комочек оголенных нервов, беззвучно плакал в белоснежной темнице с мягкими стенами под прицелом двух орудийных турелей. Он навеки встал у меня за плечами, когда ворота моей камеры открылись и в нее вступил Тассадар — огромный, блистающий серокожий инопланетянин в боевой броне и сказал, что будет решать — жить мне или умереть. Страх рос вместе со мной, когда я осторожно знакомился с ровесниками, исследовал приют и выслушивал поучения куратора о том, что любой вид, отличающийся от протоссов — Младшая раса, ни на что не способные примитивные существа, которым не суждено встать на одну ступень с первенцами богов. Он был уже больше меня, когда я сбежал с Аиура, воспользовавшись любезно оставленной для меня лазейкой. Именно из-за него я отказал тогда Арктуру — страха быть разоблаченным, страха вновь оказаться в тюрьме с мягкими стенами, беспомощным перед холодным равнодушным миром, способным раздавить меня просто неосторожным движением.

Я тяжело дышал, с трудом проталкивая воздух через сведенное судорогой горло и отчетливо осознавая, что если я не справлюсь со своим страхом сейчас — то проиграю ему навеки, забравшись в ракушку лжи и самообмана и так и не смогу начать по-настоящему жить.

Я не знаю, сколько прошло времени, но постепенно мое дыхание успокаивалось, горло наконец вернуло способность пропускать через себя воздух без героических волевых усилий, а сведенное судорогой тело безвольно расслабилось внутри стальной скорлупы доспеха — время моей схватки еще не пришло.

— Здравствуйте, босс, — кивнул мне Винсент, пристроившись слева от меня.

Я шикнул на сержанта:

— Тихо, сейчас настоящий босс говорить будет.

Хайнд только нервно хмыкнул на это заявление. Нервничать у мужика были все основания — пять минут назад датчики, оставленные неподалеку от входа в ущелье, засекли передовые отряды зергов, стекающихся к Бункеру со всех направлений в совершенно неподъемных для нас количествах, а о флоте Сынов Корхала не было ни слуху, ни духу.

Собрать бойцов по боевой тревоге не заняло много времени — все и так были на ногах. Мрачные ополченцы занимали заранее обговоренные места, кто на стене, кто прямо под ней, а кто — и на последней оборонительной линии, начинавшейся уже непосредственно у бараков.

Над бункером повисла напряженная мрачная тишина, все только и делали, что нервно перехватывали винтовки да косились на замершего на стене шерифа. Рядом с приметным доспехом шерифа (с дырой в груди размером с арбуз) прилаживала на парапет свою С-15 Керриган, равнодушно повернувшись к ополченцам спиной и всем видом демонстрируя, что в гробу она видала все эти пафосные речуги перед боем.

— Давайте я просто расскажу вам о ситуации, — наконец, начал шериф. — За моей спиной — полчища зергов, которые твердо намерены сожрать все живое на этой базе. За вашими спинами — убежища, где, тесно прижавшись друг к другу, сидят ваши жены, родители и дети. Черта, разделяющая их, будет проведена здесь, у нас под ногами. И этой чертой станем мы.

— Коротко и ясно, как ты всегда любил, — ухмыльнулся я.

Все таки эти пошлые пафосные речи правда работают — на идеалы, к которым они взывают, можно опереться в те моменты, когда больше не на что. Когда ты один против всего мира и выхода нет, и помощи не будет, и ты сам и все, кто тебя окружает — ходячие мертвецы, которым осталось притворяться живыми считанные минуты.

— Ну, с Богом… — выдохнул я, протягивая руки и отодвигая в сторону мир, в котором я защищал обреченную базу, чтобы окунуться в другой, где я держал энергетическую заплатку в стене, не беспокоясь более ни о чем.

Я знаю, где-то там, за пределами моего до предела сузившегося восприятия, полыхало сражение. Надсадно хрипели ополченцы, вдавливая спусковой крючок и с хриплыми матюгами менявшие обоймы. Сухие хлопки выстрелов сливались в неразличимый белый шум, безуспешно пытаясь поглотить крики раненных и умирающих, но раз за разом заглушаемые скрежетом раздираемого когтями металла; шипением кислоты, превращающей сталь в вязкую раскаленную жижу; стрекотом и визгом тварей, убивавших с тем же восторгом, что и умиравших. Где-то там ярость боролась с отчаянием; упрямое нежелание сдаваться — с чувством бессилия, когда на место одной застреленной твари встают трое; инстинкт самосохранения, истерично вопящий о бегстве — с безумной яростью загнанного в угол зверя.

Я знаю, что все это было. Но для меня существовала лишь безграничная мощь Кхалы, струящаяся по венам и, казалось, заменившая кровь. Лишь тонкая пленка силового поля, крепостью превосходящая танковую броню и занимающая все внимание и все мое невеликое мастерство.