На границе двух миров (СИ) - "Свифт". Страница 66

Согласиться — выживет. Откажется — умрет.

Она уже была в такой ситуации, делала этот выбор — когда дезертировала из корпуса Призрак.

— Иди к черту, мерзавец.

…И это было самое лучшее решение, которое она когда-либо принимала в жизни.

Оглянувшись по сторонам, Сара ожидала увидеть наставленные на себя десятки и сотни стволов — но бойцы "Армии Мертвых" оставались недвижимы.

"Что-то не так".

— Тогда мне придется тебя заставить.

— Тебе придется убить меня.

— Не обязательно… Sie unterzeichnen*, - медленно произнес Арктур фразу на незнакомом Саре языке.

А в следующее мгновение Керриган съежилась в кресле, вцепившись руками в шлем и закричала, впервые за очень, очень долгий срок — от ужаса.

Перед ее глазами стоял день, когда она присягнула на верность делу революции. День, когда она очнулась после операции, и Менгск протянул ей мерзкий чип, вживленный ей в детстве, который мог заставить ее выполнить любой приказ любой сволочи, знавшей коды доступа. Она уничтожила его собственноручно, раздавив телекинезом в бесполезную кучку металлолома.

— Ты соврал мне!

Саре никто не рассказывал, как работает чип, но она точно знала, что само устройство — лишь часть общего механизма. Остальная часть — привычка сознания, многолетняя работа психологов и препаратов, которые ей давали дважды в неделю, перед сеансами. Чип имел со стандартной нейросоциализацией не больше общего, чем кувалда с ловчей сетью — и тем и другим можно обездвижить цель.

Чип подавлял волю — и сохранял ее. Он заставлял поверить в то, что ты хочешь выполнить приказ, от которого тебя мгновение назад тошнило. Приказ становился абсолютом, собственные чувства и мысли оттенялись его сиянием, тяжестью и сладостью Долга — но разум оставался острым, а мысли — ясными.

Осознать воздействие чипа можно было только дважды. В самом начале, когда чип вводил сознание в измененное состояние: кружилась голова, тело бросало то в жар, то в холод, разум терзали иллюзорные голоса, шепчущие на ухо бессвязные, неразличимые мерзости, раскалывая само твое "Я" на две истекающие кровью половины… заканчивалось это только тогда, когда что-то внутри ломалось, каждый раз — будто впервые, каждый раз — будто навсегда. Второй раз — в тот момент, когда приказ оказывался выполнен — словно глоток свежего воздуха для задыхающегося, как стакан чистейшей воды для умирающего от жажды… вот только всякий раз на губах оставался мерзкий привкус ржавчины на удилах, которыми жестокий наездник разорвал тебе рот.

Сара сопротивлялась — так же, как она билась за свою свободу в первый раз: отчаянно, самозабвенно и безнадежно. Прошло всего несколько бесконечно долгих секунд, и она забыла даже, против чего бунтует, ради чего ее душу снова рвут на мелкие кусочки.

— Я не соврал тебе ни единым словом, — с трудом различила она ровный, отвратительно спокойный голос своего мучителя. — Я действительно его вытащил — иначе его было не взломать. Я никогда не говорил тебе, что не засунул его обратно.

Эти слова, прямое признание в предательстве, оказались последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду.

— Лейтенант Сара Керриган, подразделение Призрак, — прохрипела она. — Личный номер WA924012. Повторите приказ.

— Помешай протоссам уничтожить зергов.

— Так точно.

________________________________

*- Sie unterzeichnen(нем.) — Тебе дадут знак. Если кто вдруг не в курсе — песня такая есть: http://chords.seriyps.ru/short/ariya::tebe-dadut-znak/

Глава 10.0. Первая жертва войны

— Как думаешь, когда Армада будет здесь? — спросил Алессадар.

Селендис тихо вздохнула — Саша задавал этот вопрос десятый раз за последние двадцать минут.

Она ответила не сразу — челнок, проламывающий атмосферу, в очередной раз тряхнуло и ей пришлось срочно хвататься за поручень.

— Я не знаю, Саша, — честно ответила она. — Их засекают по сигналу межзвездной связи — судя по всему, эти твари представляют собой одно целое даже на межзвездных расстояниях.

— Как Кхала? — задумчиво спросил Саша.

— Да… — после пары секунд молчания ответила Селендис — мысль, что эти уродливые твари чем-то похожи на нее саму вызывала подсознательное отвращение. — Что-то вроде. …Как бы то ни было, они не держат связь постоянно — предпочитают общаться пакетами. Ученые Армады как-то научились пеленговать этот сигнал — после одного сеанса мы знаем, что зерги присутствуют в каком-то пространстве, после второго знаем примерное направление, после третьего — обнаруживаем с точностью до звездной системы.

— То есть если зерги решат соблюдать радиомолчание, мы не сможем их обнаружить?

— Судя по всему, они не могут, — пожала плечами практикантка. — Инстинкт или что-то вроде.

— Интересно… — произнес Саша.

Впрочем, по его тону скорее казалось, что ему все равно.

Оглянувшись по сторонам, следующий вопрос Селендис решила задать мысленно:

— Когда мы свяжемся с Тассадаром?

Саша попросил ее не сообщать Армаде информацию, полученную от Арктура, опасаясь того, что Конклав надумает решить проблему радикально — просто спалив дотла все людские миры. Судьба человечества практикантку волновала мало — она успела ознакомится как с отчетами комиссии, собранной во время первого контакта, так и с докладами наблюдателей, присматривающих за новым видом на протяжении всех трехсот лет. Написанное… не вдохновляло.

Люди были жестоки, вероломны, недальновидны. Они безжалостно уничтожали уникальную природу освоенных миров, переделывая экосистему под себя… а иногда останавливались на стадии «уничтожения», даже не пытаясь построить что-то на месте разрушенного. Они воевали друг с другом, грызлись за власть, самым варварским способом ломали, хирургией и химикатами, сознания собственных граждан, превращая их в идеальный и безотказный инструмент войны.

Когда-то ей казалось, что Саша, когда-то родившийся человеком — это аргумент в пользу того, что людям стоит дать шанс.

Ее постигло разочарование — псионики, с которых она решила начать, как с самых понятных, на контакт идти отказывались, отвечая на вопросы короткими рубленными предложениями, а чаще и вовсе односложными. Обычные люди же ее откровенно сторонились. Кто-то просто обходил стороной, кто-то откровенно боялся, а кто-то — тихо ненавидел: за сожженные планеты, за погибших родных, друзей или просто незнакомцев, принадлежащих к их виду. Она пыталась говорить, пыталась объяснять — ее не слушали, от нее отворачивались, уходили и даже пару раз убежали.

И вопрос, вокруг которого бушевали споры триста лет назад, вопрос, вбивший клин между Тассадаром и Конклавом встал перед ней в полный рост — и она не могла на него ответить.

Стоит ли человечество того, чтобы протоссы сочли их достойными, равными или к ним стоит относиться как к неразумным жестоким детям, слишком глупым, чтобы понять весь ужас того, что они творят? И объяснить им все на пальцах, на понятном им языке — взяв за шкирку, встряхнув хорошенько и ткнув мордой в собственные дурно пахнущие ошибки?

Или, быть может, их стоит считать болезнью, раковой опухолью, паразитами этой Вселенной, поступив с ними так, как и положено поступать с заразой?

Она сказала Саше, что верит ему. Она соврала — сомнения в правильности его действий грызли ее постоянно, мешая спать, концентрироваться и смотреть Алессадару в глаза. Каждую корабельную ночь, стоило только ее другу уснуть, она доставала заново записанный кристалл с информацией, которую согласилась уничтожить и долго смотрела на него, пытаясь выбрать между двумя верностями.

Она откладывала его только в очередной раз напомнив себе, чем закончилось в прошлый раз отсутствие у нее веры. Вот только…

Она знала, что сейчас это последнее средство не поможет.

Практикантка Селендис много говорила со своим «когда-то-человеческим» другом: часами он рассказывал ей о человечестве, разъяснял текущую ситуацию, пытался объяснить свои поступки, а потому самая молодая Тамплиер Золотой Армады понимала, что происходит.