На границе двух миров (СИ) - "Свифт". Страница 67

Конфедерация может… не управлять, нет — указывать зергам цель для атаки, приманивать к определенной планете. Проблема в том, что это не таинственная магия, не уникальная способность определенного человека — это технология, вполне определенное устройство, которое можно украсть, скопировать или изобрести заново, просто зная, что такой эффект возможен.

Даже конфедераты не такие идиоты, чтобы отдавать зергам свою столицу, собственный дом, а значит, технология уже пошла по рукам. И если эти таинственные «руки» не постеснялись обречь на уничтожение целый мир с тремя миллиардами невинных — они будут применять дубинку, упавшую им в руки снова, снова и снова.

Саша не смог, не справился. Ее вера оказалась напрасной.

А значит, если он сейчас продолжит настаивать на утаивании информации… Селендис не знала, что она будет делать в таком случае. Поэтому лучше бы он согласился рассказать все отцу.

Алессадар молчал: слишком долго для обычного раздумья; слишком тяжело для простого решения.

Не то, чтобы она не понимала. В конце концов, она наблюдала, как он впадает в такое же мучительное молчание уже пару недель — с того момента, как они оказались на борту Гипериона. Она и сама так же застывала, отсутствующим взглядом гипнотизируя информационный кристалл в их крохотной каюте, выделенной мятежниками. Точно так же, набатом в висках, внутри бился невысказанный, причиняющий почти физическую боль вопрос: «Саша или Тассадар?»

Она понимала, но помочь ничем не могла. Разве что взять за руку, безумно сожалея где-то глубоко внутри, что они оба сейчас в боевой броне и она не может ощутить кожей это прикосновение, почувствовать его тепло — и поделиться своим.

Он всегда чувствовал себя чужим среди протоссов. Рожденный человечеством, тем самым человечеством, что ставило себя превыше других, что калечило разум собственных братьев, что бесконечно воевало в войнах: открытых и никем не объявленных, он не мог понять Кхалу. Не мог понять ее единство, не замечал достоинств и слишком выпуклыми видел недостатки.

Но он пытался. Кхала знает, она годами наблюдала за тем, как укладывал, иногда с хрустом ломая себя, в новые рамки, учился понимать и принимать свою новую жизнь — и достиг немалых успехов.

Он привык называть себя протоссом, привык считать Кхалу своим народом — но не забыл, откуда пришел, кем был рожден впервые и родителей, что любили его в прошлой жизни.

Он никогда не говорил этого вслух, но однажды впустил подругу детства внутрь своего разума, а потому она знала: он считал себя и протоссом, и человеком одновременно. Больше вторым, чем первым, но все же…

Если он скроет информацию от Кхалы, то оставит в руках людей оружие, слишком могущественное и опасное для их безумной суицидальной натуры. Велик шанс, что они уничтожат им сами себя… И если они обратили его против друг друга, то, рано или поздно, развернут его и против протоссов.

Если он расскажет Тассадару — вынудит Золотую Армаду вмешаться в дела людей уже всерьез, плазмой и псионными штормами выжигая в человечестве саму мысль о контроле над зергами.

Альтернативой было бы изъять у терран технологию до того, как произошло непоправимое… но Алессадар не успел. Да и верить в саму возможность того, что он справится в одиночку было безумием.

Алессадар молчал. Селендис ждала, тихо молясь про себя, чтобы он сделал правильный выбор. Чтобы ей не пришлось предавать его.

Она осознала, что задержала дыхание, что сжала его руку слишком сильно, что умоляюще заглядывает ему в глаза только тогда, когда ее друг тихо произнес:

— Когда мы приземлимся, Салли. Отправляй Тассадару тот кристалл как только мы приземлимся.

Облегчение мгновенно сменилось стыдом, как только она осознала, что именно он сказал.

— …Так ты знал? — спросила она, отпуская его ладонь и с трудом заставляя себя не отводить взгляд.

Против ее ожиданий, он улыбнулся:

— Разумеется. Мы же живем в одной, довольно маленькой каюте. Я рад, что ты верила в меня. И прости, что твоя вера оказалась напрасна. Быть может, сделай мы тогда все, как полагается, этого бы удалось…. Что-то не так.

Переход от сожаления к настороженности был столь резким, что Селендис вздрогнула. Однако, оглянувшись по сторонам, она не заметила ничего необычного: неуклюжий транспортник все так же потряхивало, солдаты терран вокруг все так же напряженно молчали, хватаясь за поручни или ноги Голиафов — ничто не изменилось за последние несколько минут.

Она сделала шаг назад — неосознанный, намертво прописанный в инстинктах любого живого существа: когда рядом с тобой внезапно обнаруживается источник силы, что может стереть тебя в порошок.

Алессадар не был таким сильным три года назад, когда покинул Аиур: был еще слишком мал, пси-рецепторы не успели развиться до конца. Теоретически она всегда знала о пределах возможностей лучшего друга — протоссы умели определять потолок возможностей, но сухие цифры сводных таблиц Дара совсем не то же самое, что увидеть это вживую. Протоссов в пси-восприятии часто сравнивают со звездами — ничего удивительного, если больше всего это похоже на шарообразный сгусток голубоватой энергии. Вот только в случае с Сашей это даже метафорой назвать не получалось — он действительно был похож на бесконечно взрывающийся, бездонный океан энергии, беспокойный и непостоянный. Эта сила, слишком большая для полного контроля столь молодого протосса, порождала протуберанцы энергии, пульсировала и колыхалась, то расширяясь, то возвращаясь в положенные ей границы — как живая.

Селендис повидала много сильных псиоников — сложно два года служить в Золотой Армаде и не насмотреться на лучшее, что может предложить каста Тамплиеров, но такую силу, воплощенную в одном теле, видела только однажды, у Тассадара, своего учителя и приемного отца Саши. Но Вершитель Тассадар, овеянный славой и легендами предводитель Золотой Армады больше походил на сжатый, напряженный шар жидкого металла — настолько хорошо он себя контролировал. Если мощь Саши опаляла и пугала, то его отец скорее подавлял окружающих, пригибал к земле и одновременно восхищал.

Удивительно, на самом деле: одна сила, один источник и какое разное впечатление…

Она не стала спрашивать: «Что ты ищешь?» — в обществе протоссов открытый разум, лишенный щитов считался приглашением. Она просто смотрела — его глазами, его Даром скользя между окружающих их терран, лишь легонько касаясь их разумов в поисках… чего-то, Селендис так и не поняла чего: казалось, что и сам Александр не совсем понимал, что ищет.

«Пустое беспокойство» — успела подумать она.

Не предупреждение Дара, не шепот из будущего — просто тревога и нервы.

А Саша, тем временем, вышел за пределы ангара большого десантного корабля, нырнул в коридоры и подсобные помещения… И, наконец, натолкнулся на разум какого-то техника, невесть зачем залезшего в самый хвост челнока.

В разуме техника было пусто: лишь где-то глубоко, в самых дальних закоулках сознания зарождалась паника, черный всемогущий ужас, заставляющий бешено бьющееся сердце разгонять по венам почему-то совсем не горячую, а ледяную кровь. Заглянув чуть глубже, Саша коснулся зрительных образов… и теперь похолодел уже сам: в открытом ящике ярко светился алым циферблат — два ноля, двоеточие, пятерка, прямо на глазах техника превратившаяся в четвертку.

А уж не узнать желтый круг с черной точкой посередине и тремя расширяющимися лучами не могла даже она.

Две секунды из оставшихся у нее четырех она потратила на поиски выхода. Тщетно — его не было. В эпицентре ядерного взрыва не мог выжить никто.

Подумать еще хоть о чем-то она не успела. Саша схватил ее за плечо и мир вокруг… это сложно объяснить словами: он сжался и расширился, сломался и стал совершеннее, ущербнее и полнее. Она мгновенно утратила ориентацию в пространстве, перестав понимать даже не то, что находится прямо перед ней — она вряд ли бы смогла отыскать даже собственную руку.

Что-то толкнуло ее в спину, она сделала неловкий шаг… и в тот же миг ветер ударил в лицо открытого забрала, заставив ее, на одних рефлексах, отдать приказ о закрытии шлема; под ногами разверзлась пустота, а транспорт оказался у нее над головой, метров на двести выше.