Вернуть изобилие - Гринленд Колин. Страница 18

— Она все может делать сама, — сказала Табита. — Она может делать все, но не может решать, что надо делать. — Она оглядела кабину. Ее взгляд упал на маленький дорожный ящик, легонько подпрыгивавший под сетью: — Это как ты и Тэл. Он может петь, но ты говоришь ему, что надо петь дальше.

Это понравилось Марко:

— Правильно! Правильно! Очень умный ответ, — сказал он с восхищением.

Не такой уж и умный, подумала Табита, бросая взгляд на Марко. Он, может, и красив, но, видно, не слишком сообразителен.

— Ты очень умная перевозчица, ты знаешь об этом? — продолжал Марко. — Ты слишком хороша для такой работы. Как бы тебе понравилось быть импресарио крупнейшей межпланетной труппы кабаре?

— Нет, спасибо, — пробормотала Табита, подсоединяя командный провод.

— Правда, — сказал Марко. — Я серьезно. Ты слишком умна, чтобы быть водителем грузовика. Держу пари, ты можешь вести эту штуковину с закрытыми глазами. Держу пари, ты можешь вести ее одним мизинцем.

Он снова выпрыгнул из кресла.

— Держу пари, ты можешь вести ее со своей постели.

— Марко, не надо, — сказала Табита. — Не надо все портить. Почему бы тебе не посмотреть фильм или еще что-нибудь?

Он плавал в воздухе совсем рядом с ней, не отодвигаясь ни на сантиметр:

— Я лучше посмотрю на тебя…

— Если ты не можешь держать руки при себе, займись чем-нибудь полезным. Реконструируй вон тот наружный параллакс-фибриллятор.

Он поискал в беспорядке на верху пульта:

— Этот?

— Нет, вон там. С гармоникой в отверстии.

— О! О, конечно. Наружный параллакс-фибриллятор. Правильно.

Марко вытащил его и стал рассматривать.

— Он заглох на сети до десяти.

— Одиннадцати, — сказал Марко, быстро нажимая кнопку туда-сюда.

— Ну, сколько там.

— Ты сама можешь их ремонтировать, без проблем, — сказал он. Все, что тебе надо сделать, — это вынуть детальку средней дальности.

— Я уже это сделала, — отозвалась она.

— Ну, тогда тебе надо его байпасировать. Это просто. Ты можешь попросить кого-нибудь сделать это для тебя.

— Я вроде просила тебя.

Он отпарировал:

— Это может сделать для тебя кто угодно.

— Ты можешь?

— Конечно.

— Ты когда-нибудь это проделывал?

Он поколебался:

— Нет. Вообще-то я никогда этого не делал, по крайней мере, сам.

— А я делала, — сказала Табита. — Поэтому я и хочу, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

Марко открыл рот, чтобы ответить.

— Ш-ш-ш, — сказала Табита. Ей послышался какой-то шум. Она было вызвала еще раз проверку осевой системы, потом отменила приказ. Она просто нервничала.

Мимо пронеслись еще пять тысяч километров пустоты. Земля и ее спутники были далеко впереди — крохотная сияющая точка, почти неотличимая от других сияющих точек.

Табита потянулась и зевнула.

Марко тут же принялся за свое:

— Ну, похоже, ничего особенного не происходит, — начал он.

— Марко, — сказала Табита.

— Нет, нет, — отозвался Марко, — я просто хотел спросить, ты играешь на этой гармонике?

— Да, — ответила она, — очень плохо. Она уже давно не играла. На самом деле она уже забыла, что положила туда гармонику.

— Я тебе не верю, — объявил Марко.

Табита посмотрела на него:

— Чему ты не веришь — тому, что я умею играть или тому, что играю плохо? — Она снова отвернулась. — Впрочем, ты прав, — сказала она. — Иногда я тоже не могу поверить, насколько плохо я играю.

— Сыграй что-нибудь.

— Нет.

— Давай, ты же можешь. Ты ведь не так страшно занята, чтобы быть не в состоянии выдуть пару строк из «Кейси Джонса», верно?

— Какого Кейси? — спросила Табита. Но все же протянула руку: — Давай сюда.

Марко медленно подтолкнул гармонику по направлению к ней по воздуху.

Табита поймала ее.

— Я тебя предупредила, — заметила она.

Она сыграла Марко песенку про виски, которой научила ее тетушка Мюриэл на Интегрити-2. Песенка далась ей с некоторым трудом. Марко вежливо слушал.

— Не так уж плохо, — заметил он, когда песня кончилась.

— Очень плохо, — сказала Табита. — Очень-очень плохо. Мне надо больше упражняться.

— Возможно, — он пожал плечами. — Время у тебя есть.

— Да, — Табита снова сосредоточила свое внимание на пульте. — Я, наверное, и так слишком много упражнялась, — сказала она. — Я просто-таки самый лучший плохой исполнитель на гармонике. — Она снова бросила взгляд на Марко. — В этот раз получилось даже хуже, чем обычно, — добавила она. — Обычно у меня не бывает слушателей.

— Правда?

— Я же тебе говорила. Я никогда никому не разрешаю лететь в кабине пилота.

Марко поиграл резиновой губкой, пролетавшей мимо, сделав попытку заставить ее крутиться в воздухе перед его носом.

— Сыграй еще что-нибудь на своем губном органе, — сказал он.

— Нет, — ответила Табита.

— Я хочу поиграть на твоем губном органе.

Табита пропустила это заявление мимо ушей.

— И на твоем другом…

— Вот, — Табита перебросила ему гармонику.

Марко взял ее и стал наигрывать что-то нежное и печальное, жалобную и меланхоличную мелодию, поднимавшуюся вверх на каждой третьей строфе, словно в попытке стряхнуть свою тоску, освободиться и улететь; но на третьей строфе она снова сворачивалась и падала; иногда неохотно, но всегда покорно, точно знала, что упадет, так, словно поднималась и падала столетиями. И все же, когда подходила третья строфа, мелодия, казалось, собиралась и обретала энергию заново, и, казалось, на каждой новой строфе она уже падала не так низко, и Табита против воли зачарованно следила за игрой этого симпатичного мужчины, раздумывая, чем он завершит мелодию, как он сможет вообще преодолеть диссонанс между рывками вверх и вниз, пока не поняла, что мелодия уже кончилась тихим ритмичным ручейком, взбежавшим вверх, вниз, затем исчезнувшим с легким мерцанием.

— О, это было прекрасно, — сказала она.

Марко улыбнулся. Его чудесные глаза смотрели спокойно, почти робко, совсем не так, как прежде.

Табита отбросила назад ремни безопасности, поднялась над ним, схватила его за руку и подняла вверх.

Он воспользовался моментом, чтобы сунуть гармонику назад, туда, где нашел ее, в отверстие испорченного фибриллятора. Затем круто развернулся и поцеловал ее.

— А как насчет Тэла? — спросила Табита.

— С ним все будет в порядке. — Марко показал на зеленые кнопки на ящике. Они ровно пульсировали.

Они спустились по проходу вокруг люка в капитанскую каюту и оставили дверь открытой.

Зацепившись ногой за одну из петель в углах корпуса, они раздели друг друга. Их одежда повисла и плавала в воздухе. Обувь описывала неровные круги вокруг их обладателей. Из самых неожиданных уголков поднялось нижнее белье, сталкиваясь на пути с извивавшимися, как змеи, носками.

Высвободив ногу, Табита легко опустилась на Марко. Ее руки оказались на его бедрах. Он широко расставил ноги, и девушка мягко скользнула между ними. Марко начал кружиться, потянулся к Табите, медленно извивавшейся под ним. Его руки соскользнули с ее груди, так, словно она была смазана жиром. Он перевернулся в воздухе, снова оказался лицом к лицу с Табитой и, подогнув под себя ноги, лег навзничь на пустоту, прижав пятки к ягодицам и широко расставив колени. Он тяжело дышал от возбуждения, рот и глаза его были широко открыты, взгляд был диким. Он зарылся ртом в волосы Табиты.

Девушка пропустила левую ногу под его рукой, правое бедро ее скользнуло вдоль его живота. Нежные руки Марко ласкали бока Табиты — руки музыканта. Она перекувырнулась у него на коленях, слегка оттолкнулась от стены каюты, медленно вернулась, вытянув вперед ноги, оказалась на нем верхом, и они слились. Затем они закружились, переворачиваясь вверх ногами, вращаясь вокруг своего теплого, влажного общего центра. Марко судорожно вздохнул и застонал.

Все это время Табита вполуха прислушивалась к глубокому медленному пульсированию моторов, к гулу и потрескиванию летящей «Элис Лиддел», раздававшемуся на заднем плане. Она прислушивалась в ожидании нового шума, того, который, как показалось ей, слышался на пути с Шатобриана: неровному постукиванию кристалла осевого запора, подпрыгивавшего в гнезде.