Ты любил меня за мои слабости (СИ) - Харпер Эви. Страница 2

― Скоро, Эмили, тебе станет ясно, что ты всего лишь никчёмная шлюха, которая должна радоваться возможности принять мой член. Никто другой не купит тебя, потому что всем будет прекрасно видно, какая ты грязная, использованная.

Я не только слышу его слова ― я их чувствую; они ранят меня подобно только что заточенным мечам и проникают до самой души. Я знаю, что они останутся там надолго и изменят меня навсегда.

Ложась на кровать, я жду того, чего не смогу избежать, не сопротивляясь и не крича, потому что уже давно поняла, что выкрикивание его имени не поможет. Он не слышит моих криков и на помощь не придёт. Даже от мыслей о нём моё тело начинает дрожать, меня одолевают воспоминания о жизни, которой у меня больше нет. Жизни, которую не вернуть. Так что я зарываю воспоминания о нём глубоко в себе, а вместе с ним и все остальные чувства. Теперь в моём будущем не будет ничего кроме тьмы и кошмаров.

38-й раз

Войдя в комнату, я обнаруживаю Донована сидящим на кровати и ослабляющим галстук. Дверь за моей спиной захлопывается и закрывается на замок ― это происходит каждый раз, все пять лет, что я здесь нахожусь. Изменилось только одно: Марко стал устраивать вечеринки раз в три месяца, а не каждый месяц. Донован всегда в плохом настроении, когда между нашими встречами много времени.

Он встаёт с кровати, выражение его лица выражает разочарование.

― Опять три долбаных месяца, Эмили. Что, мать его, Марко делает с тобой всё это время? Если я узнаю, что он продаёт тебя кому-нибудь ещё, то убью этого ублюдка.

Боже, он полон дерьма. Хотелось бы мне, чтобы он на самом деле прикончил Марко.

Я пытаюсь успокоить Донована, зная, что он обращается со мной чуть лучше, когда спокоен.

― Нет, он никому меня не продаёт. Мы всё время проводим в его доме, никуда не выходя. Марко кто-то преследует, и он стал параноиком. Сегодня вечеринка состоялась только потому, что в Коллекции появилась ещё одна девушка.

Лили. Она сильная.

Я была такой же.

УДАР.

Донован ударяет меня по лицу, отчего моя голова откидывается вправо. Если я скажу, что это шокирует меня, то совру. Он обожает бить меня и душить. Годы назад я бы струсила и зарыдала, а сейчас снова поворачиваюсь к нему лицом и вытираю кровь с губы кончиком пальца.

― Как будто я поверю тебе, чёртова шлюха. Ты никчёмный кусок дерьма. Другой мужчина всё равно не захотел бы тебя: тобою пользовались уже сотни раз.

Его слова задевают меня лишь на долю секунды, прежде чем я заглушаю эмоции, обхожу его и начинаю раздеваться. Опустившись на кровать, я жду неизбежного. Того, что всегда происходит. Грусть и страх всё ещё охватывают меня, но мне давно нет до этого дела. Я уже привыкла жить в кошмаре, которому нет конца.

Меня нашли, спасли… освободили.

Мне стоит улыбаться? Я должна радоваться, ведь так?

Скоро я вернусь домой, встречусь с семьёй. Мне больше не угрожает опасность.

Незнакомцы больше не будут дотрагиваться до меня. На моей коже больше не будет синяков, которые, кажется, никогда не исчезнут.

Однако я разрушена, уничтожена и ничего не стою. Что я могу предложить любимым людям? Свою грязь? Тьма прикасалась ко мне бесчисленное количество раз, и её следы навечно останутся на мне.

Моя провинциальная семья понятия не имеет о том, что такое настоящее зло. Я лежала рядом с дьяволом так много раз, что и не перечесть, и он запятнал меня. Изнутри и снаружи.

Звуки вокруг меня становятся громче, и я возвращаюсь в реальность, уставившись в землю. Повернувшись, смотрю на Канье, стоящего рядом. Мы только что покинули самолёт, на котором добрались до дома, и он наблюдает за мной, снова. Каждый раз, когда я смотрю на Канье, у меня перехватывает дыхание. Он совсем не изменился за прошедшие пять лет, оставаясь самым красивым мужчиной из всех, что я встречала. У него непослушные светлые волосы и голубые глаза, глубина которых говорит о том, что у него не только милое лицо — его мысли всегда были серьёзными и наполненными смыслом. Тело его по-прежнему подтянутое и мускулистое, а моя голова всё так же достаёт до уровня его глаз.

 От рассматривания Канье меня отвлекают крики, и, оглянувшись, я вижу родителей, которые несутся ко мне по взлётно-посадочной полосе, не слушая охранников, которые требуют, чтобы они остановились. Мама бросает свою сумочку, и все вещи высыпаются из неё, однако она не замедляется, чтобы их подобрать.

Пока я наблюдаю за родителями, время ненадолго замедляется. Короткие тёмные волосы моей мамы развеваются на ветру, из её глаз текут слёзы. Я вижу, как одна из слезинок падает на её красную рубашку и остаётся там. Одинокая слезинка, слезинка для меня.

Щёки отца надуваются от тяжёлого дыхания, вены на его руках вздуваются, пока он бежит.

Наклоняю голову набок. Они бегут, чтобы обнять меня? Утешить? Как скоро они поймут, что их Эмили больше нет? Как скоро они узнают, насколько я отвратительна? Тогда я потеряю их, снова.

Я боюсь того, какими будут их прикосновения. Лёгкими, любящими, прощающими всё.

Уф!

Родители врезаются в меня, и время снова ускоряется, бросая меня в суровую жизнь.

Папа поднимает меня на руки, обхватив руками, и плачет в мою шею, а мама обнимает меня сзади. Я чувствую, как её слёзы пропитывают мою рубашку. Мне страшно. В груди возникает ощущение тяжести, сердце словно увеличивается. Оно расширяется, и лёд, покрывающий его, начинает трескаться, разламываясь на небольшие кусочки.

Всхлипы мамы превращаются в крики, и от этого с моего сердца отпадают последние осколки льда. Теперь оно беззащитно, теперь я чувствую всё. Боль, страдание, муку, облегчение, любовь. Я чувствую всё это, и ощущений слишком много, но остановить их нельзя.

Моя грудь начинает вздыматься, но рот не хочет открываться и выпускать на волю крики, раздирающие мои губы и требующие того, чтобы им позволили вырваться наружу. Свобода… у них никогда не было свободы. Не было кого-то, кого бы они волновали, не было кого-то, кто мог бы избавить меня от испытываемой боли.

Это происходит. Моё тело тает в объятьях папы, зрение становится размытым, в глазах жжёт. Я медленно приоткрываю рот, и вот они. Крики. Их так долго игнорировали. Но они мои. Они выражают мою боль, мою муку, моё облегчение.

Папа вздрагивает, услышав мучительные звуки, вырывающиеся из моего горла, а мама отстраняется и шёпотом повторяет моё имя.

Руки обхватывают меня со спины, и я знаю, чьи они. Это руки человека, который отправит меня через край. Канье.

Я окунаюсь в его объятья, в его тепло, в его сильные руки, и мы вместе падаем на землю. Он держит меня под коленями, а я утыкаюсь лицом в его шею.

— Прости. Прости. Прости, — повторяет Канье шёпотом, всё ещё удерживая меня в объятьях.

А я продолжаю выпускать наружу свои драгоценные крики, пока мужчина, которого я люблю, мужчина, которого я так часто звала, извиняется за боль, которую не причинял. Боль, которую причинили ему.

Я отпускаю свою боль и делюсь ею с миром. Теперь все знают, какую муку я испытываю. И они попытаются мне помочь, не зная, что тут ничем не поможешь. Но, по крайней мере, кто-то заботится обо мне. Это всё, чего я когда-либо хотела.

Несколько мгновений спустя моё дыхание становится беспорядочным. Я знаю, что за этим последует размытое зрение, а потом провал в темноту. Панические атаки уже давно начали появляться у меня перед вечеринками, но я научилась вовремя их останавливать.

Вдох через нос, выдох через рот. Вдох через нос, выдох через рот.

Постепенно мои крики прекращаются, дыхание замедляется. Подняв глаза, я встречаюсь взглядом с Канье и не знаю, что делать дальше. Я не хотела никому показывать свою боль. Я знала, что лучше всего будет, если я спрячу свои страдания и буду жить дальше, вместе с болью, но скрывая её ото всех.