Зеленый остров(Затерянные миры, т. XXVI) - Лукаш Иван Созонтович. Страница 9
— Нас, — тихо повторила девушка.
— Кто вы, откуда? — говорю я…
Она молчит. Боже, она полунемая…
Ее ладони строго лежат на коленях. Она сидит у моего кресла, как белая богиня…
— Ионгайя, Ионгайя, — неужели вы не помните ничего?
— Ничего…
Ее ответ, как эхо. Эти узкие пальцы, смуглые и продолговатые к концам, точно веретенца, этот профиль, напоминающий головы Дидоны или Дианы-охотницы.
Мифы Платона, книги старинных путешественников, рассказы капитана Андрэ об океанском течении, несущем к Зеленому Острову потонувшие корабли, древний город во льду — мгновенно все пронеслось в моей голове. Точно вдохновенье дунуло холодом на волосы. Я приподнялся и крикнул:
— Атлантида!
Легкие стрелы ресниц дрогнули. Девушка посмотрела на меня темно и пугливо. Андрэ поморщился.
— Вы испугали ее…
— Да, да, Атлантида… Она девушка с потонувшего таинственного острова… Там, во льду, у Золотого Пика развалины Атлантиды. Ионгайя оттуда… — Ионгайя, Ионгайя — Атлантида — разве не помнишь, не знаешь?
Ресницы раскинулись горестно, широко. Она молчит.
— Нет, тут что-то другое, — говорит сурово Андрэ. Его белые брови мигают, как клубки молний.
— Может быть, тут была когда-то Атлантида, — перебиваю я, — тысячелетия ледяного сна погасили ей память… Вспомни, Атлантида!
Девушка задрожала, сползла к коленям, охватила мои ноги и прошептала трудно и смутно:
— Атлантидас…
— Капитан, она вспомнила, — я радостно оглянулся на Андрэ.
Он стоял за мной, суровый и грозный, с нависшей на глаза сивой гривой.
— Нет, она только повторила ваши слова.
Прижимая горячее лицо к моим ладоням, что-то смутное и гармоничное бормотала Ионгайя.
Звук ее голоса замирал, подымался. Но это были тяжелые, непонятные стоны немого.
Андрэ, слушая, зажал в кулак белые ручьи бороды.
— Так, так, — ворчал он.
— Вы поняли ее? — тихо спросил я, когда девушка умолкла…
— Мгновеньями — да… Нет, эта девушка не с Атлантиды… Другое, великое, непонятное свершилось в этом ущелье… Я что-то понял… Некогда на Зеленом Острове жили люди… Они бились с травами… Гибли… Она, ее отец, ее мать, они были последними. Их охватили, опутали травы… Тут была великая катастрофа. Она бежала в горы, во льды… Это мои догадки, я знал, что ущелье живое, что оно кишит людьми, превращенными в травы… Я разбужу его, я подыму всех…
Костлявые руки Андрэ забились над головой, затряслись, глаза безумно пылали:
— Все будут живы, все… Мне только найти — человеческую клетку в растении… Победа будет за мной. Победа! Победа!
Вдруг Андрэ умолк, приложив палец к губам, и страшно повел глазами:
— Но почему темно в окнах?
Он бесшумно подбежал к люку. Его губы задрожали:
— Моя иллюминация, моя электрическая сеть… Все погасло! Тьма!
И вдруг крикнул:
— Травы! — и бросился на палубу.
Я и Ионгайя поднялись. Под лепным потолком каюты билась, как лохматая громадная бабочка, кохинхинка. Крыса, с разбега, прыгнула ко мне на плечо…
Палуба потемнела. Над бортами подымались темные гривы трав, точно готовые обрушиться волны.
Они ползли снизу, с трясин, огромные концы змеились, курчавились… Наш корабль как будто погрузился в мутные зеленые воды…
Электрическая сеть перегорела и травы без преград шли на приступ.
Гигантские гибкие корни, ежась, ползли по бортам, по железу, качались, шипя, как связки зеленых удавов на решетках, на окнах кают.
— Бейте из батареи! — издали крикнул Андрэ. — Я осмотрю провода!
Облако разрыва, треск, струя огня, тошный дым. Это похоже на бесшумный артиллерийский бой. От огня и жара накалилось железо, белые стенки кают. В дыму я видел Ионгайю. Топором, наотмашь, она рубила зеленые канаты.
Девушка была ужасна и прекрасна…
Мы отбили первый штурм. Из дыма вынырнуло лицо Андрэ, почерневшее от копоти.
— Провода сорваны Безмолвными, они зацепили их когтями! Бейте!
Мы вдвоем припали к нашей батарее.
А на носу корабля, окутанный дымом, озаряемый пламенем, высился тот Мыслитель. Красноватые лучи его взгляда, сквозь дым, всюду следовали за девушкой…
В седых волосах Андрэ запутались зеленые стебли, он хрипло шепчет:
— Вырвали целый километр проводов… Это похоже на катастрофу, но не сдаваться! Я сменю вас…
Я сел без сил у нашей странной батареи. Ионгайя принесла воды, она мочит мне обожженный лоб, говорит что-то. В смутной, поющей гармонии ее непонятных звуков я слышу слова простые и вечные, как слова Библии или ребенка. — Вода. Огонь. Люблю… Ионгайя, полунемая девушка из льдов. Нет, я не сдамся.
Я подымаюсь, отстраняю Андрэ от рычагов.
— Пустите, я отдохнул… Вы должны исправить провода…
И вдруг крик Ионгайи заставил нас оглянуться. Она указывает пальцем на борт… Мы оба взглянули туда и отшатнулись.
Из зеленого тумана, из косматого прибоя трав, взбиралась по трапам громадная жаба.
Она ползла, волоча за собой космы водорослей. На ее мясистых горбах тускло мигают зеленые желваки.
— Жаба, — прошептал Андрэ. — Как, в ущелье есть гады?
Жаба забралась на третье колено трапа, встала на задние лапы. Чудовище выше меня. Его лапы опутаны влажными стеблями, травы тянутся за ним по ступенькам.
Я отстегнул с ремня парабеллум.
— Господи-ди-и-ин, — донесся вдруг гортанный звук.
Это был голос голландца… Мы бросили ему веревку.
Матрос тяжело перевалил через борт и грохнул на половицы зеленой и влажной грудой мхов, осоки и корней, сочащих белый сок.
Из-под его тела, из-под этой дышащей горы травы — растеклась темная болотная жижа…
— Скорее! — крикнул капитан, — я буду стрелять, а вы рвите наросты мхов с его спины, обрубите корни от рук…
Куски влажной студенистой зелени, эти бугры, приросшие к спине Ван-Киркена, присасывались к моим рукам тысячами устьиц — я отрывал их ногтями, — сбрасывал за борт…
Скоро в ржавой болотной луже лежало перед нами освобожденное тело Ван-Киркена — иссохший скелет, обтянутый коричневой кожей. На левой руке, на темной плети, бросилась мне в глаза побелевшая синяя татуировка: две пушки со скрещенными знаменами и русалка, у которой рыбий хвост раздвоен жалом.
Под впалыми веками повращались глазные яблоки. Матрос покосил запекшими губами и вздохнул.
Не выпуская из рук медного рычага, Андрэ позвал его.
— Ван-Киркен, куда вы бежали?
— Ван-Киркен бежал на темную реку, в ущелье, — прохрипел матрос, вращая темными белками. — Там корабли… Я надумал бежать из плена Гиперборейцев… Да… То был хороший корабль на трясине… Но ваши травы охватили меня… Стебли опутали ноги… Я не мог подняться… Оплели живот. Травы тянули из меня соки, пили меня. Клянусь, я рвался, корчился, но ваши травы сильнее… И тогда ваша птица — она железная, у нее два медных глаза, — упала с неба и потрясла болото. Лопнули корни на моих ногах. Я пополз к лестнице на ваш железный замок.
— Да.
— Безмолвный, — прошептал я.
— Да, железная птица. Ее принесла под серым крылом другая, у которой красные глаза… Она сбросила железную птицу вниз.
— Привидения, лихорадка, бред, — крикнул Андрэ, повертывая рычаг.
Сверкал огонь бесшумных электрических выстрелов.
Мы прижались к стенке каюты.
Пламя озарило коричневое страшное лицо Андрэ, черную голову матроса, бледное тонкое лицо Ионгайи…
«Железная птица, железная птица, странный бред». — Я посмотрел через борт.
Внизу зеленая мгла, шум трав, идущих прибоем. И там, на последней ступеньке трапа, два желтых огня.
«Вот она, птица с медными глазами… Бинокль, если бы бинокль».
— Капитан, где бинокль? — говорю я.
— Тут, на шнуре, — снимите сами…
Я повертел медную нарезку бинокля, навел стекла и, дрожа от радости, схватил Андрэ за сухую кисть.
— Что с вами?
— Вот бинокль, смотрите… Я сменю вас у рычагов.
— Куда смотреть?
— Вниз, к трапу…
— Постойте, я там вижу два желтых огня.
— Да.