Мы ничего им не должны! (СИ) - Иванов Петр Иванович. Страница 77

– Огонь! – обжигает горло короткая как удар команда, бесполезная впрочем, и так вокруг уже "заговорили" наперебой карабины и пистолеты гусар.

Егеря в свою очередь отвечают противнику беглыми выстрелами, рассыпавшись в цепь, завязывается перестрелка беспощадная и бестолковая. С дальнего расстояния можно и весь день палить друг в друга без видимого эффекта. Вроде бы все при деле, все воюют – пули так и свистят вокруг, но несовершенное оружие не оставляет стрелками ни единого шанса хоть кого-либо поразить: "Сотня пуль летит на ветер…". Двадцати минут аdjudаnt-sоus-оfficiеr-у хватает, чтобы осознать бессмысленность дальнейшего продолжения подобного "огневого боя". И в самом деле только порох впустую они жгут, да разбрасывают казенный свинец почем зря, надо атаковать наглого врага, раздавить его и изрубить саблями, пришла пора действовать "белым" оружием.

Анри собирался было бросить своих людей в атаку, но не его вина, что ничего в этот раз не вышло. Редкий случай, русские грамотно выставили свое охранение – обычно пикеты принято располагать как попало, лишь бы на "положенном" удалении от бивака. Облом, не везет сегодня – до вражеских егерей рукой подать, если бы лошади летать умели конечно, а так преграждая путь мешает, глубокий овраг. Разве только объехать препятствие?

Поздно, время для таких маневров упущено, надо было сразу нападать и брать пикет "в сабли", не отвлекаясь на стрельбу. Со стороны леса пронзительно ревет сигнальная труба и на поддержку пикету бегом выдвигается подкрепление, видны поблескивающие в лучах восходящего солнца штыки на зелено-серой массой солдат. Не полурота конечно из-за деревьев выбежала, как Анри указал потом в рапорте, но в любом случае связываться с отрядом в добрых 50–60 пехотинцев противника ему расчета не было, тем более на столь пересеченной и неудобной для действия кавалерии местности. Если бы только русские вылезли в поле – разметали тогда в момент, другое дело. Но унтер-офицер понял, интуиция подсказала, что "эти" так глупо не подставятся… тут опытная рука военачальника видна, а значит гусарам и ловить нечего. Конница сильна на открытой местности, где есть пространство для разгона, а здесь на этих буераках кавалеристы станут лишь легкой добычей для вражеской пехоты.

Первоначально никто, как и следовало ожидать, не придал значение этому загадочному происшествию, на войне иногда и не такое случается. Однако в течении недели в том же районе при весьма схожих обстоятельствах на рекогносцировках погибли еще два штаб-офицера и только тогда "высокое начальство" обратило наконец внимание на рапорт аdjudаnt-sоus-оfficiеr-а и отреагировало соответствующим образом. В приказе по армии было отмечено, что русские завели специальных стрелков для истребления командного состава и теперь "их благородиям", начиная от штабс-капитана и выше запрещено без необходимости приближаться к противнику на расстояние прицельного выстрела.

– Вот только я еще не видывал ружья из коего можно на 300 шагов бить наверняка! – продолжил предаваться воспоминаниям жандарм, – Вроде раньше, до Директории еще были в войсках штуцеры, но и у них прицел был размечен лишь шагов на 250. А на наших нынешних кавалерийских и вовсе отсутствует, по стволу целимся.

– И что совсем никак? А у русских или австрийцев есть? – продолжал задавать вопросы Жавер, особой веры россказным Анри у него пока еще не было, но определенные сомнения и догадки уже появились.

– Да как тебе сказать, тут кроме оружия еще и стрелок надобен особый. Мастер, нет поди даже артист своего дела… Может у них один такой на полк или даже на всю армию тогда имелся.

– И в самом деле такая редкость в войсках?

– А ты думал! Я вот только сейчас и понял, что тогда с майором мы на засаду попали, не пикет это был, а ловушка – наших штабных поджидали. Смотри сам, унтер-офицера у них там, с собой не было, одни рядовые…

– Может русские потери большие понесли в людях, вот и не хватило на пикет? Сержанта мог и старый солдат при нужде заменить.

– Мог… но мне рассказывали, что позднее тоже самое повторялось один в один… Егеря, если память не изменяет – 13-й полк, пост без старшего, и кто стрелял наши так и не заметили.

По словам сержанта выходило, что "героя" хотели было поискать, даже слухи ходили, мол награду за него назначат. Но вскоре стало не до того, началось генеральное сражение под Фридландом, а затем последовало безуспешное преследование отступающего врага, а там и война закончилась. Полученная от жандарма информация требовала проверки, доверятся в таких случаях одному единственному свидетелю глупо, тем более, что ранее и в самом деле Анри рассказывал немало сомнительных "баек". Как он, например, от трех вражеских уланов хлыстом отбился и как по нему кирасирские полк в полном составе проехал и тому подобное – от старых солдат еще и не то услышишь. Вот только подтвердить или опровергнуть – некому, другие участники последней войны с русскими в городке не проживали, все отставники подлежали по закону строгому учету и сведения о них имелись у Жавера. Осталось только уточнить фамилии погибших при столь странных обстоятельствах офицеров, зайти в мэрию и посмотреть официальные сводки, о потерях командного состава там упоминалось. Других сведений в печати, подвергаемой жесткой военной цензуре, вряд ли найдешь. Но выбора не было и пришлось комиссару полиции глотать пыль и листать старые газеты, только там он и рассчитывал найти хоть крупицу нужной информации… Что-то он такое уже встречал ранее и без росказней Анри, но пока все никак не мог вспомнить.

Всякий, кто хоть раз просматривал газеты наполеоновского времени, согласится, что трудно себе представить более бесплодную пустыню, нежели область "интересов", касаться которых было возможно в печати в эти памятные годы. Не то, чтобы издавали мало, напротив только ежедневных "листков" выходило более трех десятков, но вот содержание… так весь 1811 год пресса так или иначе "обсасывала" предстоящее приращение семейства императора. Газеты с первых же месяцев 1811 г. не переставали печатать самые низкопробные вирши в честь беременности ее величества, самые читаемые органы вроде "Gazette de France" печатали: "С 1 января в Медоне родилось 24 детей, из них 19 мальчиков. Отсюда извлекают вывод, благоприятный для чаяний Франции". Вообще и в лести, и в богобоязненности – всюду нужна мера, и император постоянно находил, что газеты этой меры не соблюдают, не желая замечать, что их редакторы просто теряют головы от запуганности и торопливого желания угодить властям. Основной наполеоновский принцип, между прочим, состоял в том, что газеты обязаны не только молчать, о чем прикажут молчать, но и говорить, о чем прикажут, и главное, как прикажут говорить. И любопытно, что Наполеон требует, чтобы все газеты в строгой точности так мыслили, как он в данный момент мыслит: со всеми оттенками, со всеми иногда весьма сложными деталями, чтобы и бранили, кого нужно, и хвалили, кого нужно, с теми самыми оговорками и пояснениями, которые находит нужным делать сам император, браня или хваля данное лицо, данную страну, данную дипломатию. Едва только заключен Тильзитский мир, как император распоряжается приказать газетам прекратить печатание статей и заметок против России, которые только что им столь же категорически надлежало печатать. При этом Наполеон считает совершенно излишним стесняться со своим министром полиции: "Смотрите, чтобы больше не говорилось глупостей ни прямо, ни косвенно о России". Библиотека мэрии выписывала только сугубо официальные издания – в основном столичные, на остальных жестко экономили, что еще сильнее сужало вероятность выудить хоть что-нибудь стоящее из этого мутного омута.

Оказалось, что везет в этой жизни не только одному русскому унтер-офицеру, уроженцу ХХ века, немалая толика от Фортуны перепала и на долю скромного полицейского чиновника. Вопреки ожиданию он не только нашел подтверждение, показавшейся с первого взгляда малоправдоподобной, "сказке" жандарма, но и сумел добыть дополнительные и весьма ценные сведения. Помогло, как ни странно, иллюстрированное приложение к "Journal de l" Empire". После 1807 года российская империя на некоторое время из злейшего врага вдруг да превратилась в ценного союзника и послушная властям печать тотчас откликнулась крупной серией хвалебных статей и очерков. Невольно "выдал" Сашку и одновременно его приятеля старый знакомый – Фаддей Булгарин, сделавший свою первую "пробу пера" в этом крупнейшем французском издании. С постоянно возрастающим вниманием Жавер внимательно вчитывался в текст, и перевернув очередную страницу чуть со стула не свалился от неожиданности – вот она долгожданная улика! Поляк не только подробно описал события происходившие в Тильзите после войны но и сопроводил статью хорошими иллюстрациями. Не то сам он был неплохим художником, не то кто-то другой поработал кистью, но факт – даже некачественные отпечатки с гравюр в газете выглядели вполне прилично… Под номером седьмым внизу шел портрет унтер-офицера 13-го егерского полка – в точности тот самый бродяга, что недавно попался на глаза сперва жандарму, а затем и Жаверу. Хоть комиссар и не рассматривал этого субъекта вблизи, а наблюдал из окон мэрии, но сомнений не было – он. Жаль, что под гравюрой не сообщалось имени солдата, но другой вариант исключен, Булгарин же указал кого из нижних чинов награждали на банкете: четверых гвардейцев можно отмести сразу, остаются казак, калмык и вот этот "стрелок". Все совпадает и жандарм не соврал, если "артист" сумел издалека всадить пулю в голову лошади Мюрата, то ему не составило бы особого труда продырявить башку и самому маршалу. Более того теперь прояснились и остальные странности в рассказе Анри, так отсутствие унтер-офицера в русском пикете – он видимо и стрелял из укрытия, действительно ловушка. Занимался ли унтер-офицер этим делом по приказу командования или по собственной инициативе – теперь не суть важно. Сейчас бы этого полячка, да очную ставку с тем унтером и дело почитай в шляпе, да вот только далеко он, Фаддей сейчас – в Испании и Жаверу до него не дотянутся.