Солдат… не спрашивай! (СИ) - Иванов Петр Иванович. Страница 100

"Mort"  – это нерусское слово понятно и без перевода, унтер-офицер для них умер, странно лишь одно – Александр по прежнему и видит и слышит, и даже способен чуть-чуть повернуть в сторону глаза… Почему медик не обратил ни малейшего внимания на его зрачки – в 21-ом веке такого бы не допустили. В медицине он полный профан, но кое-что все же усвоил, мозг при клинической смерти "отрубается" первым, так почему же с ним получилось совсем иначе? Или уже давно не грубая телесная оболочка в деле, а некая невесомая субстанция – душа… может быть, да только привязана "она" по странному обстоятельству все к тому же телу, а по идее должна воспарить? Да в самом деле, почему Александр разглядывает собравшихся вокруг него людей не со стороны, а по прежнему из под своих же полузакрытых век… чудеса. Одно лишь не вызывает сомнения, если Сашка еще каким то чудом и задержался на этом свете, то лишь не надолго.

Они поговорили, посовещались и ушли, а его перетащили в казенный сарай по соседству с конюшней, если судить по доносящемуся время от времени ржанию и фырканью лошадей, сквозь дырявую крышу видны звезды как их много оказывается. В "родной" полк его не повезут, тело подчиненного штабс-капитану не отдали, "преступника" похоронят здесь же в городе на солдатском кладбище. Гроб, кое-как сколоченный ящик из неструганных досок "казна" милостиво отпустила на Сашку, расход для губернии не велик.

 – Возись тут с имя… Прошка пособи!  – требует кто-то пока невидимый прокуренным басом.

 – За шо ево дяденька сказнили то?  – в свою очередь спрашивает некто "молодой". Голос почти детский, Александр так и не понял, солдат ли это такой юный попался или в самом деле какой-то родственник, может даже и в самом деле племянник того старого служаки.

 – Ен супротив господ попер, за хрестьян вступился, вот и вышло ему. Дурак, ей богу.  – ворчит нижний чин, между тем торопливо протирает грудь Александра влажной тряпкой, он пытается убрать следы запекшейся уже давно крови. Теперь появилась возможность его и разглядеть, действительно – старик, лицо в морщинах, как кора у иного дерева, видимо этот солдат дослуживает уже последние годы до "дембеля" или скорее до могилы.

 – Эка… обряжать его будем, али нет?  – опять спросил "молодой".

 – Знашь, Прошка, я рази покойников боюсь, а туточки робею, ен ровно живой… Поверху рубаху и мундир евонный кинем, саваном укроем. Чай там, на небесах нашего брата и так примут.

В народе существует поверье, что если покойник "смотрит" на тебя, то ты станешь вскоре ему спутником в загробный мир. Вероятно, что солдат и в самом деле заметил, что Сашка глядит на него из под полуприкрытых веками глаз, а ведь так оно и было.

В гроб укладывают немногие вещи Александра и сверху все накрывается куском грубой серой ткани, чуть ли не дерюги. Руки умершему, вроде бы, надо по обычаю скрестить на груди, но видно и в последний путь здесь нижние чины отправляются по стойке смирно, "во фрунт"  – пусть и в горизонтальном положении. Руки по швам, грудь вперед, так чтоб "видеть пуговицы у четвертого человека" в строю. Помощники смерти быстро закончили свою работу и голоса удаляются, что бы затем вернуться вновь через полчаса.

 – Каптенармус, сука… велел сапоги евоные забрать… Пущай подавится энтим добром!  – виновато бормочет старый солдат, как бы извиняясь перед неподвижным собратом в гробу. Зачем – тому уже все равно, бери если надо.

Александр лишь машинально отметил, что местному драгунскому "Плюшкину" достанутся не сберегаемые им столько лет "кирзачи", а обычная кожаная обувь, причем уже изрядно поношенная и стертая на голенищах до дыр. Вытащили ведь его прямо из строя, да еще день был праздничный, поэтому никаких "вольностей", допустимых в другое время не дозволялось, и унтер-офицер был одет строго "по форме".

 – Прими господи душу раба твоего Александра…  – гнусавит скороговоркой где-то сзади священник и судя по голосу как раз тот самый, что совсем недавно предлагал унтер-офицеру "сдать" кого-нибудь из товарищей.

Сашке все камлания и танцы с бубном были, что называется до "одного места", он уже полностью смирился с неизбежным. в данный момент был занят тем, что разглядывал светильник по потолком, ничего более, как назло в поле зрения не попадалось. Как только попы свечи зажигают на этой "дуре", размером с колесо от телеги, неужели надо каждый раз туда подниматься, а ведь высоко…

 – …раба божия… аминь…

 – Да достал ты уже батюшка… какого к такой-то матери раба? Мы не рабы, рабы не мы!  – так бы и ответил ему унтер-офицер, да вот только не может, он уже 24-е часа как мертв, или нет, что такое происходит?

Еще секунду назад не было абсолютно ничего, полный вакуум, абсолютный ноль по Цельсию – ни чувств, ни боли, ни сожаления, да и мыслей почти не было и вот вдруг где-то в глубине головы словно появился некий "очаг", словно там под черепной крышкой вдруг да щелкнули зажигалкой и потихоньку занялось, а затем пламя принялось медленно растекаться во все стороны, по всем нервам. Ощущение совсем не из приятных, сродни "пронзительной" зубной боли, но – ЕСТЬ! Неужели он все же еще жив?

Благочинный что-то там свое "казенно-православное" усердно твердит, точно устав читает, но Александру не до него, он полностью сосредоточился на собственных ощущениях. Если он все еще не умер, то надо как-то дать об этом знать окружающим, в противном случае так заживо и закопают.

Боль между тем постепенно распространяется по всему его телу, но вместе с ней понемногу возвращается и утраченный ранее контроль над мышцами. Он пока не может даже мизинцем пошевелить, но уже удалось сделать вдох и принять в легкие порцию воздуха, адское – нечеловеческое усилие и выдох и еще раз так и еще, пока наконец не дыхание не заработает на "автомате".

Не описать словами, голову, руки, грудь и живот словно в расплавленный металл окунули, такое впечатление, что каждая клеточка тела вопит от нестерпимого жара. Надо встать, нет не получиться – так хотя бы приподняться из этого деревянного ящика, пока не приколотили гвоздями крышку, иначе будет поздно. Сантиметр за сантиметром пальцы, обламывая ногти скребут по доскам, пытаясь нащупать края, за которые можно было бы ухватиться… нашел, есть контакт! Остается лишь вдохнут побольше воздуха, рывок – бесполезно, ослабевшие руки не могут даже сдвинуть с места тело, вдруг ставшее невероятно тяжелым. Ему теперь никогда не подняться даже на дюйм, пустое…

 – …рабу божию… бу-бу-бу- старается за спиной служитель культа, добросовестно отрабатывает свое жалованье.

 – Заткнись сука! Я не раб!  – рвет горло Сашка, но слипшиеся губы лишь слегка открываются и его сдавлено хрипа не слышит никто.

 – Встать товарищ солдат! Х…ли тут тут разлегся как беременная девка?  – раздается откуда-то из глубин памяти знакомый голос.

Болезненный удар-пинок носком сапогом под ребра, такой взметнет с земли и мертвого, а уж живого всегда… спасибо товарищ прапорщик, ты только что спас Александру жизнь, а он даже не может вспомнить, как тебя по отчеству звали. Поднятый вверх могучим ударом из прошлого ли, из будущего унтер-офицер как восставший из ада мертвец поднимается и принимает сидячее положение в гробу, отброшенный саван улетает куда-то к чертям, эта дерюга больше не нужна.

 – Зае…сь!  – слетает с его запекшихся губ, голова и шея еще "деревянные", толком и не повернуть но он определенно уже не лежит, а сидит. Немного впереди слева виден штабс-капитан Денисов, и еще какой-то незнакомый мужик в форме драгуна рядом.

На лице старого друга и начальника можно заметить смесь ужаса, удивления и совершенно неуместной на отпевании радости… Поодаль же твориться черти что, нижние чины драгунского полка, стоявшие возле гроба, в испуге отшатываются в разные стороны, одного замешкавшегося солдатика сбивают с ног и он весьма комично на четвереньках уползает прочь. За спиной "пришельца с того света" же и вообще наступил конец света.