Солдат… не спрашивай! (СИ) - Иванов Петр Иванович. Страница 106

Однако требуется постоянный и неусыпный контроль на всех стадиях обучения, иначе "дядька" может запросто превратится в "дедушку". На днях одного такого корыстолюбивого наставника полковник отчитывал и стыдил перед строем: посылает рекрута в лавку, наказав купить для себя разной снеди на гривенник, а денег выдает ровно копейку. Если же не следить командиру полка за унтерами, да и за офицерами, то вместо "солдатской науки" по Суворову можно получить знаменитое прусское "палочное обучение". С этим феноменом Александр уже сталкивался в первый год, когда полк был отдан на откуп ненавистному "Немцу". Но слава богу, с нынешним командиром полный порядок, старик сам во все вникает и никаких поблажек никому не дает…

В заключение по этому вопросу можно сказать, что это была в целом продуманная и весьма эффективная для своего времени система, исправно снабжавшая российскую армию кадрами нижних чинов. Были определенные проблемы с дисциплиной, но с другой стороны не требовалось "окарауливать" российские полки на биваках кавалерией с целью воспрепятствовать массовому дезертирству солдат, как было заведено в "образцовой армии" у Фридриха Великого.

Приняты такие порядки отнюдь не везде, часть офицеров считает их "устаревшими", екатерининские "орлы"-фавориты Потемкин, де с Румянцевым начудили в свое время, "либералы" еще те, не надобно таких штучек… Кое-где, особенно в гвардии препочитают действовать по-другому, передовой подход: "Четырех забей, а одного представь!"  – так быстрее выходит. Поклонники "палочного" подхода полагают, что "мужика в России много", чего его жалеть, и если эти рекруты подохнут от "науки"  – наберем новых, стоят они для казны дешево.

Девять часов, кругом господствует обязательный "фрунт", иначе говоря – строевая подготовка. Усиленно гремят барабаны и везде, где позволяет место маршируют ряды солдат на три или на пять шагов обычной дистанции. То и дело слышатся резкие возгласы: "Ружье на плечо!", "Не сваливай приклад!", "Вытяни носки!" и так далее. Офицеры лишь говорят и указывают на недостатки, а унтер-офицеры бегают, "поправляют дефекты", подсчитывают что-то и временами вполголоса ругаются, поминая то чертей, то святых. Все делается строго по уставу, без ненужной грубости, толчки, тычки и "крепкое словцо", порой срывающееся с губ, не идут в зачет – здесь армия, а не институт благородных девиц. 13-й егерский в этом плане можно смело считать образцовым, по сравнению с другими российскими полками, где порой солдата с небитой мордой не найти. Так в гвардии на учении нижних чинов лупят ножнами, тростями и палками прямо на глаза у императора. Армию же постепенно "завоевывает", по мере смены старых кадров "передовыми", ее величество "морда", или как тут стыдливо именуют кулачную расправу – "отеческое обращение".

Час прошел, ненавистный всем от недавно поступившего в часть рекрута до полкового командира, но обязательный по уставу "фрунт" закончен, на очереди полевые тактические занятия. Народ заметно оживился, приказы офицеров выполняются с заметным воодушевлением. Еще бы, после мертвой хватки "строевого шага" очень приятно постоять вольно, или просто пройтись не спеша "по-человечески", а не по "казенному". Застрельщиков в этот раз не выделили в отдельную группу, приходится Александру и его начальнику отрабатывать приемы борьбы с кавалерией в составе всего полка. Уставы и наставления особыми тактическими изысками не блещут – единственный проверенный способ борьбы с "напастью"  – свернутся в каре. Прием старый и испытанный, в ходу еще со времен далекой античности. Римские манипулы – по сути дела те же ротные и батальонные каре, только вместо штыков у легионеров были копья. Проклятущие римляне как-то умудрялись в таком хитром построении двигаться по полю боя, а вот у егерей все никак не выходит. Ротное каре кое-как ползает с божьей помощью, а батальонное распадается уже через первые десять шагов.

 – Плохо братцы!!! Мешкотно строитесь в кареи! Эдак вас даже казаки стопчут!  – негодует полковник и действительно сложные перестроения плохо даются 13-му егерскому, не хватает постоянной практики. Особенно печально выглядело полковое каре, вместо ровного прямоугольника вышла трапеция да еще с хитровыгнутыми дугой боковыми гранями.

 – Что скажешь о наших приемах? Чай в 20-м веке так не воюют?  – спросил, воспользовавшись небольшой паузой в занятиях, унтер-офицера штабс-капитан Денисов.

 – Простите ваше благородие, я не верю, что каре удержит кавалерию, если та будет действовать решительно и не взирая на потери.  – честно признался Сашка,  – Нужны дополнительно еще какие-то огневые или технические средства.

 – Ты братец, к сожалению, прав, бывает и такое.  – после некоторого раздумья продолжил офицер,  – Ранее полагались в первых рядах стоят пикинеры, а промежутки между ротами, али батальонами занимала полковая артиллерия… и рогатки бывало применяли, как покойный Миних в Крыму.

И в самом деле, если у большинства сослуживцев и были определенные иллюзии, то Александр, хорошо знакомый с действием огнестрельного оружия начала века, считал, что тут скорее работает психология. Все решит один единственный фактор – у кого нервы окажутся крепче, у кого "железные яйца": рискнет ли конница кинутся на стену штыков, выстоит ли пехота при виде накатывающейся лавины кавалерии? Но времени обсудить проблему, у них уже не было. Час пополудни, как эхо по ротам прокатывается продублированная унтер-офицера команда "Кончить занятия!".

Полк быстрым шагом, почти бегом, возвращается обратно к казарме. Солдатики ставят ружья в пирамиды, снимают натершую плечи амуницию. Головные уборы летят на полки и на нары, и люди утирают вспотевшие лица платками, тряпицами с въевшимися навечно в ткань разводами соли. Слышны в серой шинельно-мундирной массе привычные шутки-прибаутки, жизнь по-прежнему продолжается. Вскоре собираются группки нижних чинов у "раздатчиков", для получения пайки казенного хлеба и наконец раздается долгожданное: "К обеду!". Ежедневный солдатский праздник, поели и можно сказать, что еще один денек прошел, оставшееся время до дембеля никто в полку кроме Сашки сроду не считал и календарей не заводили. Двадцать с лишним лет, и никакого просвета впереди – все жили одним текущим днем, его радостями о горестями, долговременных планов не строили. Пищу в 13-м егерском готовили на весь полк разом, а принимали по-ротно. От топчанов и от нар спешат нижние чины к строю, кто в шинели, кто несмотря на зимнее время в одной нижней рубахе. У каждого кусок черного хлеба под мышкой и деревянная ложка в руках. Единственная солдатская посуда, как правило, до команды "смирно" приводится в чистый вид посредством плевка и обтирания тряпочкой.

Вот вся рота собралась в кухне под навесом, нестройно поется молитва, лишь голос запевалы четко выводит отдельные слова, переходя с одной на другую ноты. От каждого "пятка" бежит солдат к оловянной чашкой к кашевару, который в белом фартуке с раскрасневшимся лицом колдует среди огромных котлов. Огромным половником черпаются щи, пар понизу застилает точно туманом всю кухню. Столовой в полку сроду не водилось, был лишь большой навес от непогоды возле кухни, там обычно и обедали, разве, что в сильные морозы уходили в казарму. На свежем воздухе и аппетит разыгрывается заметно сильнее. Раздается громкое чавканье, периодически прерываемое возгласами: "Ей, Антип Иваныч! Будь ласков, плесни еще половничек, да не жиль ты, гущицы зачерпни." Щи съедены и вновь наполнены чашки распаренной перловой кашей, первый голод утолен и теперь пища поглощается заметно медленнее. Народ проявляет склонность к разговорам и приходится унтер-офицерам подгонять "своих", напоминая, что на все про все, включая и молитву им отведено ровно полчаса. Наконец, когда весь полк насытится, наступает самое приятное – чаепитие. Если обедают нижние чины все вместе, без каких либо "сословных ограничений", то по части чая заметно определенная дифференциация. Унтер-офицеры и старые солдаты собираются вокруг фельдфебеля, можно сказать, что это "ядро" полка, люди заставшие недобрые времена "Немца". За шесть лет их сохранилось не более трех десятков, остальные кто помер, кого списали в инвалидные команды. "Молодежь" собирается сама по себе, но и у них заметно расслоение по землячеству и срокам службы. Хуже всего приходится "зеленым"  – рекрутам, они как обычно просто отправляются в казарму, где можно часик-другой вздремнуть на нарах, на такое нарушение распорядка в полку традиционно смотрят сквозь пальцы. "Старики" собравшись возле единственного в полку самовара, усердно раздуваемого фельдфебельским "камчадалом", потягивают морковный чай пополам с травками, сахар здесь не присутствует даже в качестве украшения. Люди хлебают горячий напиток и помалкивают, только сам фельдфебель Матвей, да каптенармус, толкуют со "старыми" солдатами о "политике", да о войне – две неизменные темы, бывшие всегда в ходу у полковой "солдатской" аристократии. Рядом у сослуживцев веселее и соответственно шума больше: "У нас деревне…", "Вот кабы я был на воле!", "Слышь брат, Анютка то грят всем мужикам без разбору дает?". Около лавок и столиков собираются интимные группы, стоят пузатые медные чайники с многочисленными изъянами, да невесть где добытые чашки и стаканы. Но все хорошее рано или поздно кончается, до развода остается еще минут двадцать. Давно докурены трубки и нары понемногу занимаются своими владельцами, закутанными в серые шинели, в эти неизменные и верные спутники нелегкой солдатской доли. В казарме постепенно наступает тишина, нарушаемая лишь храпом, сопением и урчанием – желудки, как видно на славу работают. Только дневальный у входа полубодрствует, опираясь на подоконник. Иногда однако он, встрепенувшись, тревожно посматривает на часовую стрелку, которая вот-вот безмолвно скажет, подойдя к двум часам. что следует кричать "Подъем!".