Испанец (СИ) - Фрес Константин. Страница 42
«Повезло, - злобно радуясь, думала Вероника, припомнив, как отыскала на клумбе, под распускающимися цветами, какой-то обломок кирпича или нечто похожее, как поднялась на нужный этаж и услышала, как Полозкова выскакивает на лестничную площадку. – Пусть гадают теперь, кому она не угодила».
Поначалу Вероника хотела стащить девушку вниз, уложить в темный угол, чтобы эта курица истекла кровью прежде, чем ее хватятся, и осталась парализованным инвалидом, но обмякшее тело Марины оказалось отчего-то слишком тяжелым. К тому же, кровь из раны на виске лила и лила. Удар пришелся вскользь, и лишь поэтому Марина была еще жива. Если бы Вероника не промахнулась, если б в последний момент ее руки не затряслись от ярости, этого удара было бы достаточно, чтобы убить.
Грисаелу трясло. Она никак не могла попасть ключом в замок зажигания, и когда Вероника небрежно кинула ей ключи, которые выудила из кармана Марины, девушка заверещала, словно Вероника швырнула ей омерзительного паука или крысу.
- Зачем вы это сделали?! – завопила Грасиела. - Зачем?! Я еду в полицию!
- Я скажу, - на очень плохом испанском ответила Вероника, - что это сделала ты. Мне это не нужно. Ты устранила соперницу. Я тут не причем.
Грасиела взвыла от досады и испуга, понимая, что ее затягивает все глубже в трясину, из которой не выбраться. Зачем, зачем она связалась с этой ненормальной?! Было же видно, что Вероника не в себе! Однако, желание увидеть Эду было сильнее гласа разума. В дом они проникли почему-то с черного входа, словно воры, и это уже показалось Грасиеле странным. Но был день; самый разгар. Слышалась музыка и голоса людей. Что могло произойти плохого в самом центре города!?
Она хотела всего лишь появиться у него на пороге, дерзко, игнорируя его невесту, прийти в дом, поинтересоваться его здоровьем. Она нашла бы слова, чтобы заставит его пригласить ее на обед, или просто угостить чашкой кофе. А вместо этого всего… Вероника, которая шла впереди, вдруг резко остановилась и вжала Грасиелу в стену, словно боялась, что их услышат и увидят. Мимо простучали чьи-то торопливые шажки, промелькнула светлая фигурка, и Вероника, рыча как зверь, кинулась на Марину, ибо это именно она беспечно пробежала мимо. Все случилось очень быстро, Грасиела даже не поняла, почему Вероника почти воет от злобы, а Марина падает, сползает по лестнице, вцепившись слабеющей рукой в перила.
- У вас руки в крови! – выкрикнула Грасиела отчаянно. Но Вероника и ухом не повела. Неспешно она выудила из своей сумочки сигареты, неспешно прикурила, пуская струю серого дыма. Алкоголь делал ее не только бесстрашной, но и снимал какие-то барьеры. Она соображала четче, быстрее, хладнокровнее.
И жестче.
Жестокость, проснувшаяся в ней, в этот момент казалась ей естественной, неотъемлемой частью ее существа, борющегося… за что? Зачем все это, зачем покушение, зачем удар?! Зачем?!
«Затем, - свирепо думала Вероника, не вслушиваясь в яростные вопли испуганной Грасиелы, - что эта мелкая дрянь не достойна! Не достойна счастья! Не достойна того, что получила! Надо было добить эту мразь там… еще раз ударить по голове, бить, пока мозги не вывалились бы на лестницу!»
- Я скажу, - хладнокровно ответила Вероника, прерывая вопли и плач Грасиелы, - что хотела помочь раненой. Защищала ее от тебя. А ты била. Все знают, ты преследуешь сеньора Эдуардо. Ты хотела покалечить его невесту, чтобы занять ее место. Не кричи. Вот тебе ключи от его дома. Ты можешь к нему прийти. Потом.
- Вы убили человека за ключ! – верещала Грасиела, и Вероника, размахнувшись, влепила ей хлесткую пощечину. Девушка коротко вскрикнула и смолкла, потирая ушибленную щеку с заалевшим пятном. Ей казалось, что от прикосновения руки Вероники у нее все лицо в крови, кровь в волосах, на ресницах…
- Заткнись, лохудра! – прорычала Вероника злобно. – Ничего сама сделать не можешь, так бери то, что дают, и будь благодарна! – она еще раз злобно ткнула в бок зареванную девушку. От злости в голове перемешались русские и испанские слова, она с трудом соображала, что и на каком языке говорит, но Грасиела, кажется, уже не пыталась даже сопротивляться. – Бери ключ. Когда Марина будет в больнице, придешь к нему. Будет время… привлечь внимание. Да как это говорится-то, черт подери! Очаровать… понравиться… Поняла? Ты меня поняла? Поехали домой! Вези меня домой, ты что оглохла?!
***
Марины не было слишком долго. Эду посматривал наверх, на закрытое окно, и в душе его начинало шевелиться мерзкое ощущение недоброго предчувствия. Когда прошло пятнадцать минут, Эду понял, что что-то не так, хотя разум подсказывал ему, что Марина могла начать перебирать туфли, или выбирать платье, а то и вовсе красить губы...
Он успокаивал себя, самому себе говорил, что все это его фантазии, но беспокойство заставило Эду отложить гитару и почти бегом направиться к дому.
Было тревожно тихо, когда Эду бежал по лестнице. Он не слышал ни шагов, ни чьих-то голосов, его словно погрузили в звенящую тишину, и только его собственное дыхание нарушало ее.
- Марина! Марина!
Люди, что были с ним на улице, тоже почуяли неладное. Кто-то что-то кричал о машине, которая резко сорвалась и уехала, и раньше ее здесь н видели. Следом за Эду бежал кто-то громко топоча каблуками, и на площадку, где лежала девушка, ввалилась целая толпа людей.
- Марина!
Эду сначала показалось, что она поскользнулась, уселась на ступени, ухватившись за перила, и плачет, свесив голову. Но коснувшись ее волос, Эду с ужасом понял, что они мокры от крови.
- Нужно вызвать врача! – закричали за его спиной. – Скорее врача! На сеньориту напали!
Эду кое-как разжал стиснутые на перилах пальцы. Кажется, от удара или от испуга руку девушки свело судорогой, и только поэтому она не упала в ступени лицом, а осталась сидеть. И по тому, что крови не было ни на ступенях, ни на перилах, ни на чем-то другом, было предельно ясно, что на Марину именно напали. Она не поскользнулась и не ударилась сама – напали. От понимания этого у Эду кровь закипала в жилах, он чувствовал, что от ярости у него череп взорвется, а Марина в его руках казалась ему невесомо-легкой, почти неживой. И от этой легкости и прозрачной бледности Эду становилось страшно до темноты в глазах.
- Марина, открой глаза, - молил он, не понимая, что его голос дрожит и наполнен слезами страха. – Только открой глаза! Дай знак, что ты меня слышишь!
Из его рук девушку забрали силой, чтобы уложить в приехавшую карету скорой помощи. Врач что-то спрашивал, и, кажется, утешал Эду, но тот не слышал, не понимал слов. Впервые за всю его жизнь он чувствовал себя беспомощным и напуганным до дрожи, до такого ужаса, с которым не мог справиться, как бы ни старался. Наверное, этот ужас когда-то испытал сеньор Педро, теряя свою жену. Наверное, Эду просто вспомнил его, почувствовал его прикосновение, ощутил его всем сердцем, пережил и ужаснулся тому, как можно жить с этим – когда ничего нельзя сделать и исправить…
В больнице Эду все же удалось выйти из этого ступора. Отчасти потому, что он сам нуждался в помощи, отчасти потому, что рядом уже терлись неприятные люди с внимательными глазами.
- Сеньор де Авалос, - один из полисменов, видимо, давно ожидал, когда Эду придет в себя от потрясения. – Позвольте задать вам несколько вопросов?
- Да, разумеется, - растерянно произнес Эду, потирая виски. Голова была словно ватой набита, от успокоительных лекарств, которыми его попотчевали врачи, все казалось серым и ненужным, словно Эду смертельно устал.
- Сеньорита Марина ваша подруга, я так понимаю? – произнес полисмен, зачем-то заглядывая в папку. Вероятно, желая сверить ответ Эду с показаниями других свидетелей. Эду согласно кивнул.
- Да, - глухо ответил он. – Это моя невеста.
- Так-так, - протянул задумчиво полицейский. – Невеста, значит… приезжая?
- Да, - коротко бросил Эду.
- Так-так, - повторил полицейский. – Очень странно…
- Что вам странно? – взорвался Эду, подскакивая со скамьи, на которую его усадили врачи – ожидать результатов обследования. – Что странного?!