Испанец (СИ) - Фрес Константин. Страница 46

- Не сердись, - почти с отчаянием произнесла она, доверчиво заглядывая в его темные глаза. – Я не стала бы обманывать тебя. Я не знала! Почему ты молчишь?

- Потому что, - хрипло произнес Эду, - потому что мне сложно сказать то, что я хочу сказать… А Иоланта заверила меня, что это нужно сделать быстрее, иначе этот маленький животик скоро станет во-о-от таким огромным и круглым, - пальцы Эду чуть сжались на ткани. Он опустил взгляд, глубоко вздохнул, словно решаясь на самый отчаянный в его жизни шаг, просто сунул руку в карман и достал маленькую коробочку, при виде которой Марина даже дышать перестала. – А невесты на своих свадьбах хотят быть самыми красивыми… Марина. Ты выйдешь за меня замуж?

Эти слова Марина выучила еще на первом курсе. Может, даже раньше; в них она слышала какую-то магию, смех мечты, которую никому не удается поймать за хвост. Где-то в глубине души она хотела, чтобы однажды ей сказали эти слова – именно на этом языке, - она мечтала об этом и сотни раз представляла, как это могло бы быть, но не ожидала, что ее мечта исполнится так быстро. И сейчас эти слова не просто заставили ее потерять дар речи - они вышибли из нее дыхание, они потрясли ее так глубоко, что еще миг - и она задохнулась бы, потому что, казалось, и сердце ее от потрясения замерло и прошла целая вечность прежде, чем оно снова дрогнуло и забилось с неистовой силой, разливая по телу неимоверный жар и ликование. 

Эду смотрел на нее, и Марина видела, как он волнуется – так, словно она могла ответить ему отказом, словно могла рассмеяться в лицо и прогнать прочь, и это ранило бы его, убило верне, чем взбесившийся бык.

Потрясенная, она глядела на колечко в атласном белом гнезде, на то, как пыльцы Эду его вынимают и как осторожно надевают ей на пальчик – так, как и полагается надевать кольца невестам, - и ей казалось, что в ушах ее стоит стеклянный звон.

«Ну, ты, Полозкова, блин, даешь, - изумленно произнесла воображаемая Анька. – Сеньора де Авалос, однако. Официальное предложение! Щас на колено встанет, смотри. Не Марина Санна Степаненко, или как там этого сволоча Игоря фамилия, а сеньора де Авалос! Да половина знакомых передохнет, кто от зависти, кто от охренения! Съездила Марина в Испанию, поработала...»

- О, да, Эду, - прошептала, потрясенная, Марина, не отрывая взгляда от своей руки, на которой теперь сияло это кольцо. – Да! Конечно! Я выйду за тебя!

- Иди ко мне, Doncella de nieve, обними меня. Я чуть с ума не сошел. 

Она порывисто приникла к Эду, бросилась ему на шею, чувствуя, как он рывком откидывает одеяло, запускает руку меж ее горячих бедер и прихватывает ее чувствительное тело там, жадно и нетерпеливо, до стона, до мокрых трусиков, до сладких спазмов, от которых ее живот сам собой вздрагивает и подтягивается. И все вопросы, до того булавочными уколами терзавшие ее мозг,  растворились и испарились сами собой; мельком Марина думала и о том, что Эду делает это из-за ребенка, то есть поступает правильно, так, как должен. Но тот, кого заставляют жениться обязательства, не бывает таким нетерпеливым и жадным, он не целует так откровенно и ненасытно, и руки его не тискают желанное тело девушки так горячо и бессовестно.

- Ради всего святого, - шептал он, покрывая лицо девушки  поцелуями, - прогони меня, или я возьму тебя прямо здесь, в этой постели, а тебе нельзя… моя сладкая злая колючка… хочу тебя, хочу…

Глава 16. Свадьба

Вероника едва не выла  от злости.

В доме де Авалоса было шумно и суетно, и поначалу Вероника не понимала, почему приходит столько людей, почему что-то обсуждается, почему хозяин отдает какие-то многочисленные распоряжения. О ней самой как-то все позабыли, и она поняла, как ощущает себя статуэтка, когда-то красивая и дорогая, а теперь ненужная, задвинутая на самую высокую полку. Работа с отсутствием Марины встала, и Вероника, которую, в общем-то, никто не вынуждал уехать в гостиницу, чувствовала, что здесь она лишняя.

День стал похож на день, Вероника вставала, приводила себя в порядок, спускалась к завтраку, обменивалась дежурным приветствием с де Авалосом и спешила покинуть дом, чтобы не видеть радостной суеты… и де Авалоса, который теперь вдруг почему-то стал далек, практически недосягаем. Оживленный, радостный, живущий в предвкушении чего-то очень значимого и прекрасного, но далекий настолько, словно между ним и Вероникой не расстояние в несколько шагов, а десятилетия. Он устремился в будущее всеми своими мыслями, всем существом, оставив Веронику одну в покинутом им прошлом, и она почти превратилась в размытую, еле видную светлую тень.

Впрочем, скоро стала ясна причина его стремительной перемены.

Бродя по дому, как приведение, которое никто не замечает, на которое никто не обращает внимание, Вероника стала невольной свидетельницы такой простой и такой интимной в своей простоте сцены, которая просто уничтожила в ее сердце последние ростки надежды и жизни.

Двери в кабинет де Авалоса были чуть приоткрыты, и оттуда доносился голос Иоланты. Ничего особенного, она просто говорила по телефону, и Вероника, проходившая мимо, задержалась, чтобы прислушаться и уловить суть разговора. Она все еще пыталась понять, что затевается в доме де Авалосов; а ей отчего-то никто об этом не говорил. То ли не считали нужным, то ли попросту забывали…

Иоланта говорила что-то очень мягким, исполненным нежности голосом. Таким можно говорить с любимым детьми, которыми гордишься; но Иоланта отчетливо произнесла имя Эду. Вероника от злости стиснула кулаки, в очередной раз переживая приступ жесточайшей ревности оттого, что другая женщина с такой легкостью называет молодого упрямца семейным уютным именем, и едва не вскрикнула, когда увидала, что к Иоланте пошел старший де Авалос и просто обнял ее.

Иоланта положила трубку. Последние слова наставлений она говорила уже поспешно, зардевшись, как девчонка. Де Авалос обнимал ее, может, не так порывисто и страстно, как делают это молодые, но надежно и крепко. Оба они с Иолантой были уже не юны, время кипящих страстей для них прошло, и чувства, которые они испытывали друг к другу, были зрелым и спокойными, но от этого в них не стало меньше тепла. Заговщически уткнувшись лбами, эти две людей улыбались друг другу, и Вероника поймала себя на мысли, что они действительно похожи на пару, которая прожила долгую жизнь, воспитала сына… да впрочем, так оно и было. И Вероника тихо отступила от дверей, за которыми исчез, растаял ее последний шанс.

Эду дома у отца почти не объявлялся, а когда объявлялся – говорил только о Марине. Марина, Марина, Марина… Это имя он повторял много раз, и Вероника из его слов поняла, что Марину Эду хочет привезти сюда, подальше от страшного места, где на нее напали. Подальше от потенциального преступника. Авалос-старший согласно кивал головой, Вероника слушала это и ухмылялась. Эду подозревал кого-то с улицы, случайного человека, ему и в голову не могло прийти, что на его Марину, на тихую простую девушку напала ее собственная начальница, и из-за чего?! Вероника закрывала глаза, бормоча бессильные яростные ругательства, потому что ответ на этот вопрос потрясал ее саму. Из зависти. Ей невыносимо было видеть, как другая без труда получила то, чего она, Вероника, не могла добиться так долго, и от злости кровь закипала у нее в жилах.

Поначалу Вероника затаилась, напуганная этим оживлением, лишь изредка выглядывая из своей комнаты. О ней как будто позабыли. Задвинули в дальний угол и обращались к ней только в случае необходимости; казалось, весь дом, все его обитатели заняты были каким-то другим, чрезвычайно важным делом.

Пару раз, правда, приходил полицейский, и Вероника, поглядывая из-за угла, чувствуя, что сходит с ума от близкой опасности. Ощущение, что на нее охотятся, что кольцо вокруг нее сжимается все сильнее, не покидало ее, а только нарастало с каждым визитом этого скучного, невзрачного человека с папкой подмышкой. Вероника уже готова была тайком выбраться из дома и бежать, бежать куда глаза глядят – в аэропорт, домой, - лишь бы больше не чувствовать, как кольцо вокруг нее сжимается. Но полицейский, о чем-то долго и внимательно переговорив с обоими де Авалосами, любезно откланялся и ушел, попрощавшись в том числе и с Вероникой.