Испанец (СИ) - Фрес Константин. Страница 50

- Мама нам в этом деле не поможет, - быстро произнесла Анька, ловко наливая в высокий фужер шампанского из початой бутылки. - Нафиг ту маму! Ну-ка, глоточек! Для наступления здорового пофигизма!

- Я не могу, - пискнула Марина, тяжело дыша. - Меня тошнит…

- Вот здрассьте, - опешила Анька, вытаращив глаза. - Ты что, уже с икрой, что ли?! Да?! Беременная?! Серьезно?! Ну, вы даете… Тогда водички и подышать, подышать! Все, спокойно, спокойно! А ну, встань… ну все, пора. Улыбочку - и уверенной походкой от бедра в новую жизнь!

***

В храме было торжественно и тихо. Лишь легкие шепотки взлетали над головами собравшихся. Эду заметно волновался - то и дело оборачивался назад, поглядывая на проход меж скамьями, по которому его друг вел к нему его застенчивую волнующуюся невесту.

Ах, как была хороша Марина в этот день!

Ее обнаженные плечи прикрывала ниспадающая с головы мантилья, нежная грудь вздымалась часто-часто от волнения, и на белой ткани узкого корсета поблескивала серебряная вышивка. На точеной шейке лежало красивое жемчужное ожерелье, подаренное старшим де Авалосом, пышная юбка длинным шлейфом тянулась за невестой. Девушка казалась напуганной и оробевшей, и Эду закусил губу, чтоб не рассмеяться тихонько от распирающих его чувств, когда ее пальчики легли в его протянутую ладонь.

- Какая ты красивая, - тихо произнес он, разглядывая смущенное личико своей невесты. - Очень красивая. Все гости мне позавидуют сегодня.

Ее васильковые глаза кажутся Эду прозрачными и хрустальными, ресницы трепещут, голубоватая тень от кружевной мантильи ложится на щеки, отчего Марина кажется ему еще более бледной, как инфанта, взлелеянная в сонной темноте мадридского дворца. Жемчуг очень идет Марине, кажется неотъемлемой ее частью, лучами бледного светила, легшими на ее шею, на открытую грудь, и Эду очень хочется отогреть ее, зацеловать до румянца, игриво прикусить голенькое плечико, чтобы услышать горячее «ах!». От теплой кожи Марины пахнет легкими духами, чем-то невесомым, цветочным, с тонкой ноткой острой свежести, но, склонившись над девушкой, Эду ощущает горячий аромат ее кожи, молочный, так потрясший его и полюбившийся. В его глазах разгорается пламя, пожар страсти, Эду на миг крепче сжимает пальцы Марины и мысленно возносит краткую, но очень горячую молитву.

«Спасибо за то, что эта женщина сейчас станет моей. Всецело, навсегда, до конца моей жизни. Маленькая моя королева, - Эду почти шепчет эти слова, глядя в лицо своей невесте. - Смотри на меня, только на меня! Все будет хорошо. Не волнуйся так сильно».

Эду отчаянно хотелось сгрести Марину в объятья и уже сбежать отсюда как можно скорее, от любопытных взглядов гостей, от непривычной обстановки, от торжественных слов. Он хотел из огромного, налитого торжественным светом и музыкой помещения снова спрятаться в уютной небольшой спальне,  стащить это роскошное белоснежное платье с Марины, забраться ладонью в ее трусики, вжаться лицом в ее грудь и слушать, как она стонет и бьется, как голос дрожит в ее груди от его ласки… Но Марина вскидывала на Эду чуточку напуганный взгляд, и ему хотелось, чтобы это мгновение длилось и длилось, хотелось любоваться ее трогательной красотой.

- Потерпи немного, - озорно шепчет Эду, чуть склонившись к Марине. - Скоро кончится торжественная часть, и мы сможет порепетировать первую брачную ночь.

***

Полозкова была просто куколка. Такая беленькая, такая хорошенькая, такая красивая в шелках и жемчугах, и такая охренительно колоритная испанская невеста, что Анька едва не поскуливала от восторга. Это вам не пляски под Сердючку! Казалось, каждое слово в храме взлетало под самые своды и торжественной музыкой звучало там. Ох, как же это было красиво, торжественно и пронзительно! Даже у Аньки печенка вибрировала, когда она смотрела, как словами связываются воедино две жизни.

«Маришка! Ну, ты просто чудо! Все-таки, дождалась своего принца…»

Анька устроилась не в первом ряду, потому что там сидели какие-то рафинированные нафталиновые старушки, наверное, родственницы Эду, кто их разберет, этих сушеных вобл. Глядя на их вытянутые темные лица, на тусклые глаза, Анька усмехалась и думала о том, что Эду-то не дурак, себе-то отхватил розовенькую Маришку, которая уж точно не станет похожа на мумию в таком же возрасте. Сама она была единственным гостем со стороны невесты и раздувалась от гордости, ощущая себя едва ли не на месте матери.

«Все-таки, - умиленно думала она, - это я тебя сосватала Веронике, это я тебя пропихнула в эту Испанию… ну, судьба! Что делается!»

Священник что-то бубнил, невеста серебристым голоском отвечала «si», а у Аньки, снимающей это, вдруг завибрировал телефон.

- Твою разэдак, - ругнулась Анька, потому что на нее начали оборачиваться и неодобрительно шикать.  И ладно б телефон был ее - нет, это был Маринкин телефон, с которого на весь Инстаграм велась трансляция ее свадьбы. Пришлось прервать съемку венчания и сосредоточиться на звонке.

- Эк вас всех растревожило, - на экране высветилось слово «мама», и Анька удивилась, отчего это Маринка так тепло именует эту мадам. Мама, хм… Анька уверенно сбросила вызов и телефон замолк.

- Придумаешь тоже, - Анька забралась в настройки и переименовала «мама» в «битюжиху». Подумала еще немного и исправила на «жирную барсучиху». - Мама…

Однако, маман Марины сдаваться не собиралась. Телефон снова завозился, зажужжал зло и нетерпеливо, и Анька, ругнувшись, приняла вызов, пригнувшись к самым своим коленям, слыша, как на нее снова шикают со всех сторон.

- Ды-а-а, - сквозь стиснутые зубы процедила Анька, - чо на-а-ада?

Голос в трубке изумленно замолк.

- Аня? - удивленно переспросила Елена Петровна.

- Ды-а-а-а, - таким же гнусным голосом циничного убийцы ответила Анька. - Чо-о-о?

- Что значит - «чо»? - Елена Петровна пришла в себя мгновенно, ее голос окреп, и она завизжала, как  резаный поросенок. - Ты как со мной разговариваешь?! И почему ты отвечаешь, я звоню дочери! Дай мне немедленно Марину!

- Ага, дочери, - огрызнулась невоспитанная Анька. - Спохватилась. Нет больше Марины Полозковой, есть сеньора де Авалос. И она не желает с вами общаться. Категорически.

- Что значит нет?! - всполошилась Елена Петровна. - Где она?! Что с ней?!

- Замуж она вышла, - прошипела с ненавистью Анька. - Все, не мешайте!

Она дала отбой, снова, но не прошло и минуты, как телефон снова завозился в ее пальцах, и Анька, шепотом изрыгая самые жуткие ругательства, такие, что Иисус на распятиях краснел, снова приняла вызов.

Елена Петровна рвала и метала. Краем глаза Анька видела, как Эду надевал на тонкий пальчик Марины блестящее золотое кольцо, улыбаясь, посмеиваясь над оробевшей невестой, и как она украшает его руку точно таким же кольцом. Священник пробормотал сакраментальное «можете поцеловать свою невесту», и Эду стиснул свою Марину в объятьях, целуя ее запрокинутое лицо так жарко и страстно, что, кажется, сушеные воблы в первом ряду покраснели от смущения и их потускневшие глаза увлажнились и заблестели.

- Дай мне поговорить с дочерью! - визжала Елена Петровна. - Что значит - вышла замуж, за кого?! Если она потом приползет на брюхе, я и не подумаю ей помогать! Сама наворотила дел, сама пусть разгребает!

- Идите нахер, - культурно проговорила Анька и отключила телефон.

***

Вероника нарочно села рядом с проходом.

Она очень волновалась, переживала, что кто-нибудь обратит внимание на то, что у нее огромная тяжелая сумка. Эта вещь была несуразная, не подходящая к одежде Вероники, но там лежал ее камень. Тот самый, которым она собиралась разбить лицо невесте.

Верника время от времени запускала в сумку руку и ощупывала пористый бок камня, пересчитывая подушечками ставшие уже знакомыми сколы, редкие гладкие выпуклости. Она все рассчитала; когда Полозкова - теперь уже сеньора де Авалос, - подойдет ближе, оучая поздравления, Вероника встанет со своего места и тоже вроде как подойдет поздравить… Один прыжок, всего  лишь один длинный шаг, и Вероника будет рядом, а потом… два удара в лицо.