Испанец (СИ) - Фрес Константин. Страница 55
Эду закрывал глаза и потирал виски, поспешно шагая к стойке регистрации.
- Сеньорита, сеньора де Авалос?..
- Прошла регистрацию и ушла на посадку, сеньор.
- Сеньорита, мне нужно ее вернуть. Мне нужно сказать ей пару слов!
- Невозможно, сеньор. Туда нельзя без билета, сеньор.
- Ради бога, это моя жена!
- Сеньор, успокойтесь, или я вызову полицию.
У эскалатора мелькнуло знакомое платье, Эду рассмотрел даже неловко остриженные волосы, о которых Марина в спешке позабыла и не прикрыла их длинными локонами.
- Марина! - заорал Эду, рванув вперед. Крепкие руки схватили его, едва справившись с его порывом, оттащили прочь, а он все кричал:
- Марина, не улетай! Не совершай этой ошибки, Марина! Марина!
На глаза его наворачивались слезы, он задыхался от боли. Казалось, сердце его останавливалось, пронзенное жестокой рукой, но Эду до последнего всматривался в тонкий поникший силуэт. Удивленные люди оборачивались, смотрела на Эду, которого две полицейских оттаскивали от ограждения, а Марина даже не обернулась. Еще миг - и она исчезла, ушла в Москву, в серую неприветливую весну, в ту жизнь, о которой Эду ничего не знал…
Глава 18. Московский холод
Московский аэропорт встретил Марину непривычным холодом, мелким дождиком и резким ветром, в котором она захлебнулась, изумляясь тому, как, оказывается, холодно бывает на свете.
Холодно и тоскливо.
Марина с отстраненным удивлением смотрела на тополя, на чахлую зелень, на серые лужи, и ей казалось, что она вернулась в реальную жизнь из сказки, пёстрой, прекрасной и нереальной, от которой у Марины на память осталось лишь яркое платье, пропахшее цветущими апельсинами.
Встречала ее неугомонная Анька, которая сейчас была непривычно тиха и обескуражена, сбита с толку внезапным возвращением и мертвенным покоем подруги. Марина не проронила ни слезинки, не произнесла ни слова жалобы, не сказала, что произошло, и, по-видимому, не собиралась. Так ведут себя люди, у которых большое горе, и которым слова утешения не помогут.
- Мариш, да что произошло? - спросила, наконец, Анька, усадив подругу в такси. - Вы рассорились, что ли? Как Эду отпустил тебя одну? Что вообще происходит?
Марина, глядя на серые улицы родного города, проплывающие за мокрым стеклом, безразлично пожала плечами.
- У него другая, - ответила она тихо и спокойно.
- Вот кобель импортный! - ругнулась Анька, ободренная ответом подруги. Хоть слово удалось выжать из крепко сжатых губ! - Но как же так?! Не верю! Быть не может! Он же молился на тебя! Ты, поди, чего-нибудь поняла не так? Ошиблась? Это ж Эду, красавчик. У него поклонниц половина Севильи. Она, поди, наврала тебе, эта «другая», эта лошадь андалузская!
Марина криво усмехнулась, чуть кивнула головой. По щеке ее скользнула быстрая слеза - первая за все время, - губы задрожали, с лица исчезла неживая маска, и Марина разрыдалась, громко и отчаянно, в голос, отирая мокрые щеки и отчаянно мотая головой - нет, нет, не ошиблась!
- Я ее видела, - выкрикнула она в истерике, и Анька заботливо подсунула ей платок. - Она сказала, что Эду на мне женится из жалости… из-за ребенка… и я ему не пара, какая-то нищебродка…
- А она пара, корова испанская, - язвительно заметила Анька. - Не прочь повращаться на его… гхм… чем он там коров всяких убивает. Мало ли, чего она тебе наговорила. Всех идиоток слушать - уши отвалятся!
- Она голая по нашему дому ходила, - ответила Марина шепотом, заливаясь слезами. - Понимаешь? Я бы не поверила ей, но она в нашем доме!.. Эду говорил что это место для него святое, а она там… в нашей постели…
- Ой, в вашей постели, - хладнокровно ответила Анька. - Вот и выкинула б ее трусишки на улицу. И саму ее тоже. А Эду леща хорошего.
- Нет, Ань, - мгновенно успокоившись, произнесла Марина. Глаза ее высохли, стали холодны и пусты. - Я очень люблю его. Очень. Но даже ему я с собой так поступать не позволю. Вот именно ему - нет. С ним я хотела быть счастлива. Без оговорок и без «но». Без уступок и без жалких оправданий. Без вранья. Если это невозможно, то нет. Я не потерплю его любовниц. Нет. В моей памяти он будет только мой.
- Вот и разогнала бы его кобылок, - назидательно и язвительно сказала Анька.
- Нет, нет, - ответила Марина, и Анька фыркнула.
- Вот ты упрямая! Вот намучается с тобой Эду! Это ему не испанская сеньорита, это наша русская баба! Быка на скаку остановит…
- Не намучается, - почти зло прервала ее Марина. - Все кончено.
- Сама-то в это веришь? - несмешливо поинтересовалась Анька, на всякий случай отодвигаясь от Марины.
- Верю, - дерзко ответила Марина, отворачиваясь от подруги и снова глядя в запотевшее стекло. - Он не знает ничего обо мне, ничего. И даже где меня искать не знает. Все. Поиграли, и хватит.
- Да, да, да, - рассеянно ответила Анька. - Ты на работу-то вернешься? Папа говорит - он тебя возьмет обратно. Им толмач нужен. Ты как?
Было совершенно ясно, что Анька плешь съела отцу, клянча его взять обратно на работу блудную дочь фирмы, и Марина это понимала. И была благодарна подруге, которая действительно поддерживала ее всем, чем могла.
- Конечно, вернусь, - мягко ответила она. - Конечно! Мне теперь работа очень нужна. Спасибо, Ань.
Она накрыла своей ладонью ладонь подруги, легко пожала ее, и Анька сердито стрельнула глазами на Марину.
- А ребеночек чего? - буркнула она. - Без отца?
Марина поспешно руку убрала, снова зябко повела плечами.
- Растут же дети без отцов, - беспечно ответила она, но голос ее предательски дрогнул.
- Ага, - ядовито заметила Анька. - Де Авалос безотцовщина! Классно придумала.
Марина не ответила; и Анька тоже смолчала, понимая, что подругу не переубедить.
- Вот черт, - буркнула она через некоторое время. - Барсучиха твоя шагает. Вон, вон косолапит. Нас увидела, чуть голову не свернула. Сейчас обрывать тебе телефон будет, дверь жопой вынесет… Может, ко мне поедем? А, Марин?
- Нет, - ответила Марина тихо. - Домой. Мне нужно поспать и побыть одной.
***
Дома Марина пролежала без движения почти сутки. Просто отвернулась к стене, закрыла глаза и устало выдохнула, сжимаясь в комочек. Уютное тепло окутало ее, где-то тихо тикали часы, и Марина сквозь полудрему слышала бабушкин голос, что-то рассказывающий, утешающий.
«Ничего, ничего, - ворковала она, и Марине снилось, что ее поглаживают по волосам. - Все будет хорошо. Ничего».
И Марина без сил проваливалась в дрему еще глубже, засыпая свое горе.
Сквозь сон она слышала телефонные звонки, стук в дверь, но не могла открыть глаз и ответить.
«Это все равно не Анька, - сонно думала Марина, - она же знает, что я только прилетела и мне нужно отдохнуть. А все остальные могут подождать…» Скоро раздражающие трели смолкли, снова стало тихо и тепло, уютно, спокойно.
Утро было тихим, холодным и светлым. Вместо серого нудного дождя вдруг посыпалась мелкая снежная крупа. Марина, размешивая ложечкой горячий чай в стакане - в кухонном шкафчике завалялась пачка с пакетиками, - из окна смотрела на поникшую от холода нежную зелень, на белесый скверик, задумчиво размышляла о том, что в Севилье сейчас очень тепло.
На диване, под пледом, завозился телефон. Марина поморщилась - ей не хотелось ни с кем говорить, - но все же глянула, кто звонит. На экране значилось «Жирная барсучиха», и Марина сбросила вызов, не сообразив, кто это назван таким экстравагантным именем.
Среди пропущенных было много звонков от Игоря - вот кто ей вчера не давал спокойно отдохнуть. Снова барсучиха… Телефон снова завозился в руках девушки, и Марина безжалостно занесла названивающее животное в черный список.
Следующей позвонившей была Анька, и даже с ней Марина говорить не хотела. Но не ответить она не могла - это было бы свинством по отношению к подруге, которая сделала для нее так много.
- Привет, Ань, - Марина сама удивилась тому, как тихо звучит ее голос. - Что ты хотела?