Испанец (СИ) - Фрес Константин. Страница 53
Ключи.
Те самые, что Вероника отняла у Марины и небрежно кинула их Грасиеле. Хранящие отпечатки ее окровавленных пальцев, они лежали на дне сумочки Грасиелы, и никто о них не спрашивал. Словно произошло какое-то чудо, и о них все забыли - даже Марина.
Сначала Грасиела хотела их отдать, и все ждала, когда же о них спросят, чтобы вернуть, чтобы подтвердить свою невиновность. Кровавые следы, что на них отпечатались, были от пальцев Вероники, а не Грасиелы, а это было бы каким-никаким, а доказательством.
Но шли дни, а у Грасиелы никто не спрашивал о ключах. Более того - Вероника, как-то вдруг сразу сдавшаяся, утратившая весь боевой настрой, взяла всю вину на себя. Она не пыталась выкарабкаться, царапаясь, как кошка, упавшая в колодец. Она просто рассказала, что ненавидела Марину, и как хотела ей отомстить. Все. С Грасиелы сняли все обвинения, но след - грязный, стыдный, - остался, как и смешки за спиной.
И ключи в сумочке…
Лежа ночами в постели, она вспоминала снова и снова, как Вероника кинула их ей на колени и сказала небрежно, коверкая слова «придешь к нему потом». Грасиела с упорством мазохиста повторяла эти слова про себя, и порой ей казалось, что Вероника не просто произнесла эти несколько слов - нет, она словно вложила в голову Грасиелы свою ненависть, свой пыл. Словно околдовала, передала ей свою жажду мести.
Иногда Грасиела эти ключи доставала и смотрела, рассматривала матово поблескивающий металл, забавный брелок. В эти моменты ей нестерпимо хотелось воспользоваться этими ключами. Открыть ими ту самую дверь, до которой она дошла в тот роковой день, войти в дом, где Эду и Марина жили до свадьбы, и представить, что Марины не существует. Что не она выиграла этот поединок, что не ее выбрал Эду, а ее, Грасиелу. Что именно ее он выбрал, ею заинтересовался тогда, у бассейна, за ней начал ухаживать, с нею встретил эту весну в своем холостяцком жилище.
И хотя отец, яростно дергая Грасиелу за руку, яростно шипел, чтоб она не смела теперь даже смотреть в сторону Эду, мысль о том, чтобы наведаться туда еще раз, подняться на третий этаж и открыть дверь квартиры Эду своими ключами, как будто имела на это право, не отпускала ее.
А еще хотелось, чтобы эта русская жена Эду увидела Грасиелу там.
Грасиела много себе представляла эту сцену - то, как она выходит из душа, отирая махровым полотенцем влагу со стройного смуглого тела, и как сталкивается с Мариной буквально на пороге. В мечтах озлобленной девушки именно Марина жалко заискивала перед Эду, именно она искала с ним встреч, и именно она была отвергнута. В мечтах Грасиелы, желающей отмстить за свой позор, именно Марина краснеет, выглядит жалко. На глаза ее наворачиваются слезы, она бормочет что-то, выдумывая на ходу оправдания, и скрывается за дверями.
В мечтах Грасиелы Эду никогда не вступается за Марину. Никогда.
Он просто смотрел на нее безразличными глазами и молчал. Точно такими глазами, какими он смотрел на Грасиелу в полицейском участке, слушая ее объяснения. Грасиела рыдала от страха за свою судьбу, от стыда, что приходится все это говорить перед Эду. Ее отец извинялся перед ним, униженно просил простить его неразумную дочь, и Эду отвечал холодным, отстраненным голосом «да, да», все так же безразлично глядя на Грасиелу, словно вместо нее была прозрачная стена.
- Даже не дыши в его сторону, - бурчал отец, а у Грасиелы перед глазам вставал залитый солнцем двор, Эду, играющий на гитаре, зовущий Марину вниз, в его компанию, сама Марина, выглядывающая из окна, взлетающие над ее головой белоснежные шторы…
Грасиела не знала, почему ее так отчаянно влечет туда снова. Словно она что-то не доделала, не довела до логического конца, не завершила начатое.
- Скажи спасибо сеньору де Авалосу, он не стал настаивать, чтобы привлечь тебя…
Слова отца падали в разум Грасиелы и тонули, как камни в темном колодце. Она согласно кивала головой, а ключи с остатками засохшей крови, зажатые в ладони, жгли ее руку.
«Я только посмотрю, - думала Грасиела. - Я всего лишь хочу увидеть, как они жили. Я столько перенесла, столько издевок, насмешек и унижений, а за что? Я ничего не сделала, ничего. Так имею же я право всего лишь посмотреть?»
Грасиела сама себя убеждала, что Эду и Марина наверняка сейчас в свадебном путешествии. Не станут же они сидеть в душной квартире. Значит, можно прийти и побыть там немного…
…После унижения, после стыда просто побыть в доме Эду, прижаться лицом к вещи, от которой пахло им, попросить прощения, поговорить и найти успокоение…
Грасиела не помнила, как она снова подъехала к этому домку. В ушах ее стоял звон, она озиралась по сторонам, но не понимала, кого ищет глазами. Соседей и знакомых Эду она все равно не знала, а значит, и увидеть их изучающе взгляды не могла.
Ее руки тряслись, когда она поворачивала ключ в замочной скважине. Грасиела задыхалась от страха, трясясь, как лист на ветру, торопливо открывая дверь, и жалея, что ввязалась в это дело, но не сделать этого она уже не могла.
«Я не какая-то там… я не просто девка…»
В доме Эду было тихо, и Грасиела сразу поняла, что тут давно никто не живет. Слишком чисто, слишком все упорядочено и красиво разложено по местам. Видимо, с момента происшествия тут никто не появлялся кроме уборщицы.
Грасиела со вздохом, полным удовлетворения, прошла в комнаты. В чужом доме она почему-то чувствовала себя свободно, словно пришла к себе. Вероятно, потому что она много раз представляла себе то, как входит сюда на правах хозяйки.
В шкафу она отыскала полотенце - точно такое, о каком думала. В спальне разбросала свои вещи, раздеваясь, и некоторое время лежала в разобранной постели, вдыхая запах свежего белья, почти задремав от убаюкивающего покоя. В эти несколько минут она хотела прожить ту жизнь, о которой нечаянно посмела мечтать, которую хотела, но уступила другой.
Не одетая, абсолютно голышом, Грасиела рассеянно бродила по квартире Эду, попивая кофе, рассматривая книги в шкафах, прислушиваясь к негромкому бормотанию телевизора. Так же неспешно на приняла душ, и долго, с наслаждением, вытиралась полотенцем, убеждая себя, что оно все еще хранит запах Эду.
А выйдя из ванной, нос к носу столкнувшись с Мариной, Грасиела даже нисколько не удивилась и не испугалась, даже не попыталась прикрыть свою наготу. Она все так же спокойно, размеренно вытирала длинные волосы полотенцем, капли воды сверкали на ее бедрах, на черных курчавых волосах на лобке, и Грасиела, ощущая просто нечеловеческое облегчение оттого, что в светлых глазах Марины промелькнула боль, совершенно спокойно, с уверенным вызовом в голосе произнесла:
- Ну, что ты смотришь? У такого мужчины, как Эду, должно быть много женщин. Не думаешь же ты, что ему одной тебя хватит?
Этой встречи Грасиела не ожидала - и хотела ее всем сердцем. То, что Марина и Эду именно сейчас оказались в городе, было настоящим чудом, и это чудо случилось. Вероятно, у Эду был контракт на выступление, и он не мог отлучиться, а может, Марина еще не окрепла и врачи ее не отпускали - Грасиела не знала истиной причины, почему они не уехали.
Но они не уехали, и Марина сейчас стояла перед Грасиелой, глядя на нее точно так, как Грасиела себе представляла много раз. Все происходило так, как Грасиела репетировала день за днем.
На удивление Грасиелы, Марина не закричала и не заплакала. Она даже в лице не изменилась, разве что стала смертельно бледна, рассматривая бесстыжую испанку, вытирающую мокрое тело ее, Марины, полотенцем. Грасиела от злости губу прокусила; если б Марина зарыдала, завопила, запричитала по-бабьи, беспомощно и жалко, то тогда… тогда…
Впрочем, Грасиела слишком поздно сообразила, что не было бы никакого «тогда». Если б она начала отнекиваться и уверять, что Марина все неверно поняла, все выглядело бы еще сильнее как классическая измена. Пути назад из этой ситуации нет и быть не могло. И Грасиеле показалось, что она летит, со свистом падает в такую бездонную тьму, из которой ей точно не выбраться.