Паноптикус (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич. Страница 51

   Когда-то сожительствуя с Евой, Людцов грезил о новорожденных чертенятах: Ева, как послушная жёнушка, должна была их выносить и предоставить кибернетику на тарелочке с голубой каёмочкой. Где теперь та тарелочка с голубой каёмочкой - увы, давно уже нет, разбилась вдребезги. Чертенята случились, но вот в роли послушной жёнушки оказался сам кибернетик. Теперь обязанность предоставить блюдо из свеженьких чертенят целиком и полностью ложилась на плечи Людцова. Его фантазия, на которую в своё время ни сподобился и Гоголь, осуществилась с точностью до наоборот, то есть Гоголь оказался в пролёте дважды. Первый раз, когда не додумался что черти и люди могут очень близко сожительствовать, вплоть до деторождения. Второй - когда упустил из вида, что процесс деторождения в подобных союзах может стать прерогативой человеческой особи мужского пола. Надо сказать: на современный лад, очень продвинутая, модерная получилась семья. Жизнь на планете ZH-5019 много в чём могла бы просветить Николая Васильевича, особливо если дело касалось тончайших нюансов межвидовых половых отношений. По части разнообразия нечистой силы она дала бы фору даже его любимой, николаевской Украине.

   Уже тринадцатый день Людцов вынашивал в себе личинку ксеноморфа. Поначалу она была слабеньким, едва ощутимым червячком, бороздящим пространства его внутренностей. Боясь вспугнуть это хилое копошение, кибернетик осторожненько внимал внутренней деятельности козявки. Ему тогда казалось: кто-то запустил слабенькую ручку ему в кишечник и что-то там ищет, плямкая пальчиками младенца. Что он там искал - может душу? Это было немножко щекотно и немножко жутко. Впоследствии ручка младенца оказалась очень деятельной, червячок начал проявлять живейший интерес, активно борсаясь в потрохах Владислава, словно у себя в кармане. Маленький паразит оказался нахальненьким, он то и дело давал о себе знать, настойчиво напоминая Людцову о его интересном положении.

   Владислав готовился стать полноценной матерью, то есть дать кому-то жизнь. В понимании ксеноморфов это была неблагодарная роль, мамы чужих долго не живут, младенцы убивают их ещё при рождении, но кибернетик, полностью осознавая гибельность своей участи, старался относится к ней с чисто человеческим предубеждением, то есть в позитивном ключе, как земная мать относится к своему земному дитю, а это было не просто в условиях корабля провонявшего выделениями инопланетян. "Экзис" смердел, как кусок падали, и Людцов находился в сосредоточии этого зловония. Иногда он позволял себе выходить наружу, чтобы вдохнуть глоток-другой свежачка, но личинка внутри, кажется, была против этого: она начинала волноваться, усиленно ёрзать, скользя по всему пищеварительному тракту, так что Владиславу, в конце концов, приходилось возвращаться обратно в среду более для девочки привычную. Он почему-то решил, что у него должна родится именно девочка - крохотное, зубастенькое существо, как две капли воды похожее на Еву Браун. Так Людцов намеревался почтить память своей любимой, отдать ей должное. То что ксеноморфы были бесполыми его нисколько не смущало. В какой-то степени он чувствовал себя виноватым и эта беременность, во многом, надо сказать, добровольная, являлась своего рода способом принести сердечное извинение: сказать прости и отдать к чёрту концы - очень наглядный и выразительный метод искупления вины. Владислав относился к этой личинке как к их с Евой Браун ребёнку. Он не сомневался что будет девочка, такая же цельная и борзая как и её, не сказать что мать, ибо в данном случае в роли мамаши выступал именно человек, но такая же как одна из её родительниц по линии ксеноморфов: не как Владислав, нет - как Ева. Если она что-то и возьмёт от Людцова, то пусть это будет не расслабленная, человеческая оболочка - их "доця" должна уметь постоять за себя.

   Когда-то из этого чертёнка вырастит настоящая эсесовская чёртовица, хищница в последней инстанции, которая не зная пощады, будет крушить челюсти своей добыче. Но для Людцова она была его "девочкой", "крохотулечкой", в которой он, ещё не воспроизведя её на свет, уже не чаял души. Родительский инстинкт пробудился в нём с необыкновенной силой. Как самая настоящая мать, ещё не видя своего отпрыска, Владислав был готов ради него пожертвовать своей жизнью, причём пожертвовать не гипотетически, а вполне реально. Для кибернетика подобная фигура речи приобрела вполне конкретный, мясистый смысл. Владислав был не просто готов отдать ради "маленькой" свою жизнь, он без всяких околичностей собирался это сделать в натуре. Он вынашивал эту девочку себе на стопроцентную погибель, давал ей жизнь ценой своей - у него даже не было выбора. Его поставили перед фактом, и всё же, несмотря на трагическую перспективу, Людцов любил эту ползающую по его внутренностям "малечу". Да уже, действительно: родительский инстинкт накрыл его с головой.

   Обычно срок беременности личинкой ксеноморфа, продолжался, в зависимости от обстоятельств, от шести до четырнадцати дней. Дальше младенец, став достаточно мощным, таранил изнутри грудную клетку и с боем прорывался наружу. Для Людцова это означало конец, для его ребёнка - начало всего дальнейшего. Владислав переживал тринадцатый день беременности, он уже ходил на сносях; времени у него оставалось мало, не сегодня-завтра он должен был разрешиться. Людцов чувствовал, как червячок набирается силы и постепенно становится дюжей, привередливой козявкой. При всех неприятных внешних моментах, беременность кибернетика протекала нормально, без видимых осложнений. Людцов даже мог ставить себя в пример - с обязанностями будущей мамы он справлялся на отлично. Правда бонусов ему за это всё равно не предвиделось. За тринадцать дней зигота внутри кибернетика развилась в мощнейшую, ударную личинку. Она развивалась очень бурно, то и дело ёрзая во внутренностях человека и не находя себе места в этом кромешном, кровавом месиве. Личинка уже начинала проситься наружу, она всё настойчивее толкалась о внутренние стенки рёбер. А девочка-то созрела, не успел и оглянуться. Срок беременности явно подходил к концу, скоро обещала развернутся финальная её часть: грудная клетка затрещит по швам и на свет божий, сквозь рёв и хруст, выюркнет, идущее на таран, милейшее существо. Оно выюркнет в слизистой оболочке, в тонюсенькой кровяной плёночке, как будто в рубашке, в гадкой жирненькой распашонке - счастливая дочурка, над трупом своей перезревшей и лопнувшей мамаши. Каков твой путь, милое дитя, никто не знает и Людцов тоже терялся в догадках. Конечно общая картина более-менее ясна, но частности были от него сокрыты за пеленой неотвратимой смерти.

   Он шёл по изменившимся до неузнаваемости, мерзким коридорам "Экзиса". Он шёл по ним, словно первый раз после аварии. Ему откровенно ни здоровилось: тошнота не покидала Людцова целый день, рвотные спазмы то и дело подступали к одеревеневшему от напряжения горлу. Непрерывное желание блевать сопровождало кибернетика по всем закоулкам космического корабля. Дойдя до поворота Людцов остановился: в этом месте магистральный коридор В-12 разветвлялся. Он разветвлялся во все стороны мира, во все стороны отходили, деформированные наростами экскрементов, раструбы скверно освещённых коридоров. При желании можно было ступить в любом направлении: можно было ступить вперёд, можно было вернуться назад, повернуть под прямым углом влево или повернуть под прямым углом вправо; также можно было перпендикулярно вскарабкаться по лесенке на верхний уровень, в смежный магистральный коридор С-12, или перпендикулярно опуститься по лесенке на один уровень вниз, оказавшись в смежном магистральном коридоре А-12. Да уж, в этом месте магистральный коридор В-12 действительно разветвлялся и разветвлялся не на шутку: он разветвлялся во все главные стороны пространства - нет, не на четыре, как обычно, а на целых шесть. Разветвлялся-то он разветвлялся, но Людцову было не до этого, плевать он хотел на этот перпендикулярный во всех отношениях, такой развитой, пространственный узел: плевать и блевать. Тошнота немилосердно держала его за горло обеими своими позеленевшими руками. Ему было всё равно куда идти: вверх-вниз, взад-вперёд, влево-вправо - один хрен.